Рявкнув, он прыгнул на Роста, напоровшись на острие, которое с треском прорвало плоть, разрывая внутренние органы, дойдя почти до позвоночника. Его лицо остановилось в миллиметре от покрытого испариной лба Роста. Глаза медленно покрывались мутной пленкой. Губы что-то беззвучно прошептали, изо рта пошла кровь.
Гюрза вдруг почувствовал, что всеобъемлющая боль в желудке куда-то исчезла. Факел в искромсанном желудке затушили. Исчезла и раскаленная ненависть к ним, даже к этому, четвертому. Зато изнутри медленно поднимался шершавый комок, словно магнит, облепленный металлической стружкой, он раздирал трахею и гортань, пробираясь к глотке. Отвратительное существо, жившее в нем столько времени, отчаянно торопилось наружу, оно чувствовало, что тело, в котором оно так комфортно проводило время, угасало. Гюрза слышал булькающие стоны существа, оно извивалось и кусалось, рвало на куски его и без того истерзанные внутренности… Затем раздался легкий хлопок, как лопается пузырь, надутый из жевательной резинки, и все стихло. В груди стало необыкновенно легко, будто оттуда извлекли заржавевший крюк для ловли акул… Он свободен. СВОБОДЕН.
…Вокруг до самого горизонта стлалась сияющая, прохладная дымка нежно-фиолетового цвета. Торжественная Тишина, которая оглушала своей величественностью, и ангел. Его ангел, она мерцала в ореоле ослепляющего света над ним, как удивительной красоты звездочка, излучая приятное, успокаивающее, божественное тепло. Так зимой мерцает свеча в глухой избушке одинокого охотника, и, глядя на нее глубокой ночью, у того рождается надежда.
Юра улыбнулся.
«Я за тобой», – просто сказала ангел и тоже улыбнулась. На ней был только бриллиантовые кольца, больше ничего. Лицо ангела приблизилось. Юра улыбнулся еще шире. Так он и умер, с чистой и счастливой улыбкой на губах.
Наконец ужасный голод куда-то отступил. Последнее, что было в его рационе – какой-то бродяга, справлявший нужду в кустарнике, а потом зазевавшаяся крыса. На закуску. К слову, у этого грызуна не такое уж плохое мясо…
Теперь вместо голода пришло умиротворенно-блаженное состояние, состояние полного спокойствия и уверенности, что все будет в полном порядке. Он ликовал. Он ВЫДЕРЖАЛ.
Да, это было непросто. О-о-о-о, это было очень непросто…
Ползти становилось все сложнее, и это немудрено – конечности Жгута истончились почти до состояния лыжных палок, только кости и блеклая, желтая кожа, почти прозрачная. Кисти и ступни оканчивались твердыми грубыми когтями, с их помощью можно было без труда карабкаться по деревьям… если бы не мешали ОНИ. Груз на животе достиг максимального предела, и вот-вот все должно закончиться. Или начаться? Конечно, начаться!!!
На груди что-то лопнуло. Вот оно, началось. Шевелящийся мешок с коконами стал постепенно отслаиваться от плоти некогда бывшего человека, прямо вместе с кожей. Но боли Жгут уже не чувствовал. Его рот-хобот завился кренделем, что, видимо, означало высшую степень удовольствия.
«Снял погоны и петлицы… И уже успел напиться… Демобилизация!» – гнусаво пропел Рост. Голова раскалывалась. Он чувствовал себя грецким орехом, по которому остервенело лупят молотком. На ум пришло, что точно так же у него болела голова в первый день, когда он проснулся после похмелья в квартире Лелика и не мог вспомнить, что с ним произошло в «Баклане». Чтобы сбросить с себя стынущее тело в костюме, ему пришлось приложить последние, поистине нечеловеческие силы. Сделав это, он по-рачьи подполз к Витьку. Тот лежал на спине, наполовину оторванное ухо превратилось в красную мокрую тряпочку.
– Витек, – позвал он. Веки бомжа дрогнули, он заворочался. Рост вздохнул, слава богу, жив. – Давай, поднимайся.
– Геннадий? – раздался над ухом тонкий, надтреснутый голос. Кеша. Отличный день рождения, Кеша. Рост мрачно подумал, что юбилей господина бомжа Иннокентия, проведенный на свалке Московской области, города Дзержинского он запомнит на всю свою жизнь.
– Мне очень стыдно, что я не смог оказать вам поддерж…
– Заткнись. Помоги Витьку, – оборвал его Рост. Он поднялся на ноги, и головокружение усилилось, для чего ему пришлось опереться о стол. Из разбитого носа на стол забарабанили капли крови. Он дотронулся до носа. Так и есть, сломан.
Кеша помог Витьку встать. Ветерок донес кисловатый запах рвоты, в которой он измазался при падении.
– А Джеки Чан? – вдруг вспомнил Кеша. Он усадил Витька на бревно, а сам, поискав глазами, склонился над своим другом. – Он ранен?
– Умер Джеки Чан, – сказал Витек, морщась от боли.
Кеша заплакал, беззвучно, только худые плечи подрагивали. Рост стал приводить себя в порядок. С горем пополам удалось остановить кровь на лбу, приклеив туда бумажную салфетку, а вот из носа продолжало течь, как из крана с прогнившей прокладкой. Он долго лил на него холодную воду, и кровотечение наконец унялось. Затем еще раз взглянул на труп в костюме.
– Кто это? – спросил он, в общем-то, догадываясь.
– «Врач», – спокойно ответил Витек. – Почему-то кажется мне, что он последний.
– Очень хотелось бы верить, – задумчиво сказал Рост. Он встрепенулся – часы показывали: 05.07. Через полчаса он должен быть на трассе.
Быстро переодевшись, он подошел к потухшему костру. Витек все так же молча сидел на бревне, прижимая к уху окровавленную салфетку. Кеша продолжал плакать, закрыв лицо руками.
– Один плюс от этого врача – фурункул лопнул, – вспомнил Витек, трогая припухшую дырку на подбородке, из которой тонким ручейком сбегали остатки гноя. Кеша поднял на Роста залитое слезами лицо:
– Я трус, правда?
Рост фыркнул:
– Прекрати. Если бы остался, то сейчас лежал бы рядом.
Он помолчал и сказал:
– Ладно, прощайте, мужики. На вашем месте я бы уходил отсюда. Забирайте Дрюню из больнички и сваливайте куда-нибудь подальше… Простите, если что.
– Пока, Геныч. То есть Ростислав, – прошептал Витек вслед удаляющейся фигуре.
Он шел, как матрос по палубе во время шторма. Две бессонные ночи, продырявленное плечо, куча порезов, разбитый лоб и свернутый нос – подумаешь, фигня какая. Рост шел по свалке, не особенно глядя, куда наступает, потом начал петь. Сначала спел несколько армейских песен, потом пару из «ДДТ». Упаковки из-под DVD-проигрывателей резали ладони, ну кто, скажите на милость, придумал для них такие неудобные ручки?! В какой-то момент он даже хотел зашвырнуть эти коробки в мусор. К черту, эти деньги и есть мусор, столько крови из-за них…
Он брел вперед, до трассы оставалось не больше километра, как Росту неожиданно приспичило. Он поставил коробки на землю и некоторое время туповато разглядывал свою ширинку. Затем, решив, что впереди длинная дорога, Рост направился к кустарникам. Он не задумывался, почему решил справить нужду в кустах, ведь кругом ни души, а если бы кто-то и был, то вряд ли смутился бы от вида мочившегося Роста, но Рост не мог по-другому. Он всегда считал, что справление естественных надобностей – чисто интимное дело, даже если ты остаешься один на один с самим с собой.
Как только он зашел в кустарник, желание облегчиться испарилось, как дым. Прямо перед ним лежал Жгут, вернее, то, что когда-то было им. Совершенно голый, он растянулся в неестественной позе. Его тело мелко-мелко тряслось, словно озябнув. От солнечного сплетения до самого паха – нараспашку рваная рана. Ребра торчат, как зубья старых ржавых вил. Рядом копошилась бурая желеобразная масса, из нее уже начали поочередно отпочковываться покрытые слизью яйца. Вот одно треснуло, из разлома высунулась темная лапка с бесцветными волосиками. Рост торопливо надавил на яйцо ботинком. Чпок. Из-под подошвы выползла густая жидкость. Рост хрипло вскрикнул и принялся топтать мешок, не давая откатиться ни одному яйцу. Чпок, чпок, чпок!
На него брызгала вонючая слизь, яйца скользили под ногами, как если бы пытались уползти от него, но он зорко следил, и как только какому-то из них удавалось откатиться в сторону, тут же давил его. Вскоре его штанины до колен были покрыты мерзкой субстанцией, но он все никак не мог успокоиться.
А когда все закончилось, он просто засмеялся, уставившись в небо. Грань, отделяющая его от безумия, была настолько тонкой, что даже стенка мыльного пузыря показалась бы по сравнению с ней толстенной. Он стоял и смеялся. А когда это уже начало причинять боль, он выковырял из земли камень и поднес его к голове Жгута. Рост коснулся его кожи. Холоднее стекла в неотапливаемом доме.
– Может, это и не твоя вина, Жгут, – громко сказал Рост и бросил камень в кусты. Посмотрел на лужу розовой слизи, в которой плавали безжалостно растоптанные паучки, и его вывернуло наизнанку.
Без двух минут шесть он вышел на трассу. В руках – три пакета с коробками из-под DVD-проигрывателей. Солнце уже поднялось над городом, ласково пригревая кожу.
Рост стоял и смотрел, не в силах поверить, что зрение ему не изменяет. Фуры Сашка не было. Не было Говновонялки, и все тут. Справа стояла какая-то громадная фура крикливо-желтого цвета, за ней другие, но это все не то. Грузовик Сашка был грязным, как старый башмак, полгода пролежавший на помойке, а второй грузовик, стоящий за желтой фурой, блестел, словно драгоценный камень в лучах солнца.
