Филипп издал легкий смешок:
– Расходы? Да ведь это все бесплатно. Счет оплатит «Томпсон». Нам только и надо, что попросить.
– Но прерогатива совета – определять, разумна такая просьба или нет.
– А эта просьба разумна. Вы говорите, на нас никогда не нападали? Но в семидесятом «Оутс» послала сюда войска и убила сто десять человек.
– Так то было в семидесятом.
– Это может случиться снова. – Филипп сделал паузу. – Но я в своем предложении указываю, что наше ополчение должно иметь возможности не только обороны, но и наступления.
– Наступления? – нахмурился мэр.
– Мы, Незаметные, подвергались угнетению и унижению в течение всей нашей истории. Мы зависели от милости замечаемых, власть имущих. И мы не могли даже давать сдачи. Что ж, теперь я считаю, что пришло время дать сдачи. Пришло время искупления всех несправедливостей, которые над нами творились.
Я предлагаю обучить ударные боевые силы из наших лучших и способнейших мужчин и ударить фронтальной атакой по Белому дому!
Зал взорвался криками и спорами. Филипп стоял и улыбался. Это была его стихия. Это он любил, ради этого жил, и я видел на его лице выражение счастья. Вопреки здравому смыслу я тоже был за него счастлив.
Мэр утратил всякий контроль над заседанием. Публика приветствовала Филиппа, ожесточенно спорила между собой, что-то орала членам совета.
– Слишком долго все было так, как они хотели! – выкрикнул Филипп. – Мы можем напасть и они даже не увидят нас! До тех пор, пока не станет слишком поздно! Мы захватим Белый дом! Мы устроим первый успешный переворот за всю историю США! Страна будет нашей!
Я уже видел, куда это все идет. Если даже мэр и совет отвергнут предложение Филиппа, публика его поддержит. Если Ральф и все остальные хотят остаться при своих должностях, им придется предложение принять.
Я выключил телевизор.
Джейн положила голову мне на плечо и взяла меня за руку.
– Как ты думаешь, что теперь будет? Я пожал плечами.
– Не знаю, – сказал я. – Не знаю. Несколько следующих месяцев местный канал Томпсона был самым популярным источником новостей во всем городе. Он наверняка сбил рейтинг Нильсона остальных программ. Наш местный кабельный комментатор Глен Джонстон каждый вечер давал новости о ходе обучения и экипировки нашего ополчения. Благодаря уникальному статусу в отношении с ведущими промышленными предприятиями Америки Филиппу и его сторонникам надо было только заполнить специальные бланки заказа на оружие и машины и ждать их прибытия. Кто-то где-то оплачивал счета за эти заказы; может быть, отмечая рост запросов военного снаряжения, и где-то кто-то, наверное, приказывал увеличить выпуск. Может быть, создавались новые рабочие места.
Я сначала думал, почему все идет так гладко, почему ни «Томпсон», ни Национальная Ассоциация Исследователей не положат этому конец, почему никто из ФБР или АНБ не займется расследованием. Филипп по телевизору ясно обозначал свои намерения и не собирался сбавлять тон своей риторики:
– Мы ниспровергнем правящую элиту! – заявлял он. – Мы создадим новое правительство этой страны!
Потом я понял, что наше вещание наверняка игнорируют все люди за пределами Томпсона, как игнорируют все, что относится к нам. Никто не остановил Филиппа по очень простой причине – никто не знал, что он делает, хоть он говорил об этом открыто и заявлял в эфире.
И в первый раз я тогда подумал, что этот план может сработать.
В ополчение сразу записалось около двухсот человек. Оказалось, что в Томпсоне неожиданно много бывших офицеров армии, ВВС и морской пехоты, и этих людей Филипп поставил обучать добровольцев. Пятьдесят человек он отобрал для себя и обучал их на террористов. Это должен был быть авангард, те, кто проникнут в Белый дом и вымостят дорогу для остальных.
На огромных грузовиках в Томпсон доставили два танка.
От автомобильного дилера поступили армейские джипы.
Прибыли ящики автоматического оружия. И наконец, после бесконечно долгого ожидания Филипп на заседании совета, с которого шла прямая трансляция, объявил, что ополчение готово выступить на Вашингтон.
Я никогда еще не видел такой военной лихорадки, и мне было от нее здорово не по себе. То же чувство было у Джейн. И у большинства наших друзей. У Джеймса, Дона, Ральфа, Мэри и Джима.
Но город был готов сражаться, готов покорить мир заметных, и на субботу был назначен большой прощальный парад перед выступлением. Развевались стяги и знамена, летали в воздухе конфетти, играли школьные оркестры. Я стоял с Джейн на тротуаре и ждал Филиппа. То, что он сделал, не стерлось у меня из памяти...
Взмахи окровавленного ножа. «Меня зовут не Дэвид! Меня зовут Филипп!»
Но это воспоминание подавлялось его неколебимой преданностью делу в эти месяцы, той решимостью, с которой он бросился в бой на благо Томпсона и за дело Незаметных. В этом я думал не так, как Джейн. Она видела в этом лишь игру на зрителя, я видел в этом развитие организации террористов, доказательство веры Филиппа в свое дело.
Ополчение прошло по улице маршем в ногу, и я должен был признать, что они выглядят хорошо, выглядят профессионально. Перед пешими солдатами шли джипы, грузовики и автобусы, которые потом повезут их через пустыню. И наконец, в конце парада, стоя в открытом люке танка, махая руками взрослым и бросая конфеты детям, ехал Филипп.
Я подошел ближе и встал на краю тротуара. Это был тот Филипп, с которым я когда-то познакомился. Филипп, который был нашим вождем.
Он стоял, высокий и гордый, а колонна шла через центр города, и он оглядывал тротуары по обе стороны улицы. Как я ожидал – и наполовину надеялся, – он увидел меня, поймал мой взгляд. Он послал мне мимолетную улыбку и отдал честь. Я кивнул в ответ. У меня в горле застрял ком, руки покрылись гусиной кожей, и я смотрел вслед уходящим войскам. Я подумал, что если бы это было в кино, сейчас играла бы бравурная музыка, и было бы это все на фоне заката. Это было театрально. Это было – героически.
Парад шел до границы города. Там оркестры и сопровождающие повернули назад. А ополчение пошло вперед.
* * *
Они ударили по Белому дому в ночь с четверга на пятницу.
Канал Томпсона послал с солдатами корреспондентов и операторов, чтобы давать сообщения с места действия, и в четверг вечером все телевизоры в городе были настроены на эту станцию.
Мы видели, как едут наши танки и джипы по столичным улицам, выделяясь на фоне знакомых городских пейзажей, и хотя я не был сторонником войны, я не мог сдержать прилива гордости и чего-то похожего на патриотизм, когда я понял, что наши войска успешно ворвались в Вашингтон.
