Рики заставил себя открыть дверь в первую спальню наверху. Лучше бы он сидел дома со Стеллой — она потрясена смертью Льюиса, но еще не знала об истории Питера Бернса.
“Может, сейчас все кончится”, — подумал он и переступил порог.
Он застыл на месте, даже дыхание замерло у него на губах. Это была комната из его сна, и каждый атом в ней был наполнен страхами и мучениями членов Клуба Чепухи. Здесь они потели и холодели от ужаса, на этой постели каждый из них бился, не в силах двинуться с места. Комната ждала их смерти, она была эмблемой смерти и ее символом.
Он вспомнил, что Сирс спускается в подвал. Но сейчас из подвала не лезло никакое страшилище и на кровати не лежал потный испуганный Рики Готорн. Он медленно повернулся.
Опять никого. Только маленькое зеркальце на стене.
(“Свет мой, зеркальце, скажи.., к то на свете всех страшнее?”) Рики подошел к зеркалу. Повешенное напротив окна, оно отражало кусок серого неба, с которого сыпались хлопья снега.
Когда он приблизился, его лица коснулся легкий ветерок. Потом он почувствовал на щеке что-то мокрое. Снег.
Но это было не просто окно на улицу, и он сейчас же в этом убедился.
Перед ним возникло знакомое лицо. Это был Элмер Скэйлс, прыгающий по сугробам с ружьем в руках. Он был весь в крови, лицо с оттопыренными ушами исхудало до состояния черепа, но что-то в его глазах заставило Рики подумать: “Ну вот, он увидел что-то прекрасное, он всегда этого хотел”. Элмер дико закричал что-то, поднял ружье и выпалил во что-то маленькое, застывшее на окровавленном снегу…
Потом Элмер и его жертва исчезли и он увидел спину Льюиса. Перед ним стояла нагая женщина, одними губами выговаривая слова: “Писание, ты видишь Писание в этом болоте, Льюис?” Женщина была незнакомой, но Рики видел желание на ее мертвом лице и понял, что это жена Льюиса. Он попытался отвернуться, но не смог.
Потом женщина потянулась к Льюису и все исчезло. Рики увидел Питера Бернса в каком-то здании, которое он не мог узнать. Над ним навис человеко-волк, улыбаясь своими ужасными зубами. На этот раз видение не расплывалось, и Рики ясно видел, как чудовище схватило оцепеневшего Питера, перегрызло ему горло и начало пировать.
Сирс Джеймс изучил нижние комнаты и ничего не нашел; он подумал, что и в остальной части дома ничего нет. Только в одной комнате стоял пустой чемодан. Он вернулся в холл, услышал, как Дон бесцельно бродит наверху, и заглянул на кухню. По полу тянулись их собственные мокрые следы. На столе стоял стакан с водой. Сирс оглядел пустые полки и вышел в холл.
Теперь Дон наверху шарил по стенкам. Ищет тайник, — подумал Сирс и покачал головой. Они все еще живы, и это доказывает, что Ева исчезла и ничего не оставила после себя.
Он открыл дверь в подвал. Деревянные ступени вели в темноту. Сирс повернул выключатель и внизу вспыхнула лампочка. Она освещала только верх лестницы, и Сирс решил, что подвал не использовался.
Он спустился вниз и заглянул в темноту. Похоже на обычный милбернский подвал, футов семи высотой, выложенный бетонными плитами. Вдоль стен стояли старый бак для горячей воды, ржавые умывальники и что-то еще.
Сверху послышался шум и сердце Сирса замерло: ой нервничал гораздо больше, чем хотел показать. Он прислушался, но ничего не услышал.
“Иди сюда, Сирс, и мы поиграем”. Сирс сделал шаг и увидел, как его гигантская тень на стене шагнула следом.
“Иди сюда, Сирс”. Он не слышал этих слов, но подчинялся команде, давящей на его мозг.
“Посмотри, какие игрушки, я для тебя приготовила”. Он шагнул на бетонный пол и почувствовал легкую дрожь удовольствия — не своего.
Сирс осмотрелся, боясь нападения из темноты. Подвал был пуст. Нужно было осмотреть углы и выйти для этого из спасительного круга света.
Он пошел вперед, жалея, что не взял с собой нож. Потом остановился.
— О, Боже, — сказал он.
Навстречу ему, близоруко щурясь, выступил Джон Джеффри.
— Сирс, дружище, — проговорил он голосом, лишенным всякого выражения. — Хорошо, что ты здесь. Они сказали, что ты придешь, но не знал…
— Не подходи ко мне.
— Я видел Милли, — сказал Джон. — И знаешь, она не пустила меня в дом. Но я предупредил ее. В смысле, я просил ее предупредить тебя и других. О чем-то. Не помню…
Он поднял голову и улыбнулся.
— Я вышел. Это ведь говорил тебе Фенни в твоей истории? Да, я вышел, а Милли.., не пустила меня.., ох, — он поднес руку ко лбу. — Ох, Сирс. Это так ужасно. Ты не можешь мне помочь?
Сирс отступал от него, не в силах ничего сказать.
— Пожалуйста. Это так глупо — снова здесь. Они заставили меня ждать тебя тут. Прошу тебя, Сирс, помоги мне. Слава Богу, что ты пришел.
Джеффри вышел на свет, и Сирс увидел его босые ноги и серую пыль, покрывшую его лицо и протянутые к нему руки. Глаза его тоже были покрыты слоем пыли и засохших слез, и Сирс, вспомнив рассказ Питера Бернса о Льюисе, почувствовал скорее жалость, чем страх.
— Да, Джон, — сказал он, и Джеффри, ничего не видя при свете лампочки, повернулся на его голос.
Сирс пошел к нему, в последнюю секунду зажмурив глаза. Его пальцы закололо, послышался странный звон, и, когда он открыл глаза, Джона перед ним не было.
Он споткнулся о ступеньки и упал, больно ударившись. Так вот они, ее игрушки! Он встал, заслоняясь рукой от внезапного нападения. Скоро он понял, почему Джеффри говорил “мы”. В углу лежала груда тряпья, странно похожая на тело одной из овец Элмера Скэйлса. Подойдя ближе, он увидел торчащую руку, прядь светлых волос, а потом узнал пальто Кристины Берне.
Тут он наконец закричал, потом, овладев собой, бросился к лестнице и начал громко, уже не стесняясь, звать Дона и Рики.
— Значит, вы их нашли, — сказал Хардести. — Вид у вас не из лучших.
Сирс и Рики сидели на диване в доме Джона Джеффри, Дон расположился в кресле напротив. Шериф в неизменной ковбойской шляпе ходил взад-вперед, пытаясь не показывать своего раздражения. Его мокрые следы на ковре вызывали гневные взгляды Милли Шизн, пока Хардести не отослал ее из комнаты.
— Вы же знаете, — сказал Сирс.
— Знаю. Никогда не видел таких трупов. Даже Фредди Робинсон выглядел лучше. Вы видели когда-нибудь такие, Сирс Джеймс?
Сирс покачал головой.
— Правильно. И никто не видел. А ведь мне придется держать их у себя в тюрьме, пока труповозка их не заберет, и мне, бедному сукиному сыну, придется писать акт опознания. Вам бы это понравилось?
