Передышка была недолгой. Страх перед полицией быстро сменился ужасом перед тем, что обитает в шестнадцатой квартире, тем, на что оно способно, тем, чего может захотеть от него в будущем. Потому что ответить отказом нельзя. Это нечто изменило Сета. То же происходило, когда он рисовал, — он забывал себя. Он превратился в орудие, в убийцу, теперь Сет понимал это. Мальчишка в капюшоне, этот вонючка в драной куртке, ничего и не скрывал. Они сделают из него великого художника, обессмертят при жизни, если он кое-что сделает для них. Например, убьет. Убьет, черт возьми!
Когда Петр отправился домой, Сет просидел несколько часов, прислушиваясь к жужжанию ламп над стойкой. Ожидание далось ему нелегко. Он коротал время наедине с останками своего прежнего «я», пока внутри здания сгущалось тяжкое давление. Предчувствие. Оно было почти осязаемым. Спишь ты или бодрствуешь — здесь что-то происходит. И от тебя ничего не зависит.
В назначенное время от него потребуют каких-то действий. Обязательно потребуют. Здесь. Чтобы завершить месть, которую он, кажется, возродил. Месть, которая когда-то давно осталась незаконченной в Баррингтон-хаус. Можно лишь догадываться, что спровоцировало последние события, но никак нельзя повлиять на ужасный исход. Кто-то еще умрет. Старики. Возможно, многие из них. Старые сволочи, навредившие существу из шестнадцатой квартиры, которое некогда было человеком.
Невероятно. Это противоречит здравому смыслу, но тем не менее происходит, и прямо сейчас Сет съеживался в кожаном кресле, метался по фойе.
К одиннадцати часам он выкурил двенадцать с половиной граммов табаку для самокруток. Слишком устав, чтобы даже зевнуть, он таращился на мониторы камер слежения, зеленоватая картинка на которых никогда не менялась. Он ничего не рисовал. Его покинуло желание воссоздавать на стенах мир в красных, охристых и черных тонах. Теперь он знал, что подобные видения требуют ужасной платы. Его новообретенный талант проявился лишь благодаря сделке, заключенной с чем-то, обитающим в здании. С неким присутствием, которое не выпускает его из города.
Боже мой!
Ну почему он тянул до тех пор, пока не лишился контроля над происходящим? Его сны, его поступки и теперь даже его устремления не принадлежат ему. Его силком притащили сюда сегодня, призвали, не оставив никакого выбора, зато его самочувствие немедленно улучшилось. Желудочные спазмы, тошнота и приступы головокружения прошли. Прошли без следа.
А были ли они? Да, были, и он боялся их возвращения. Он сделает что угодно, лишь бы не испытывать боль снова. Сет уронил голову на руки и закрыл глаза. Закрыл глаза перед нереальностью происходящего. Того, что было совершено.
Часы проходили мимо него, словно равнодушные прохожие. Шесть с половиной часов до полуночи. Но где же сторожевой пес — говнюк в капюшоне, умеющий по собственному желанию проникать в его сны, способный гнать его по улицам Лондона и по этажам Баррингтон-хаус, диктуя свои цели? Может, мальчишка и сейчас где-то здесь, подсматривает за ним. Читает его мысли и знает о любом намерении.
А может быть, это шизофрения и галлюцинации. Кроме него, никто не замечает мальчишку. И миссис Рот ничего не различила в темной квартире, которая ему показалась залитой алым светом. И еще Сет видит город таким, каким не видит никто. Может быть, именно это и происходит с людьми, которые убивают, подчиняясь голосам в голове, исполняют волю выходцев с того света или приказы, переданные специально для них по радио или телевидению. Возможно, уже пора. Настало время сдаться, обратиться к властям. Но как это сделать? Ведь тогда явятся те твари. Он, наверное, разболеется при попытке обратиться за помощью. Сломается раньше, чем успеет добраться до врача или полицейского, способных изолировать его от общества. Да и сможет ли он хоть что-нибудь объяснить?
Сета пробила неудержимая дрожь. В горле застрял комок. Он впился ногтями в щеки, пытаясь сдержать крик.
— Господи. Господи. Господи Иисусе!
Грани между сном и явью не было. Никакой перегородки между настоящим и ненастоящим. Для него все соединилось, слилось воедино — внутри и снаружи.
— Пошли, Сет. Тебе хотят кое-что показать.
Знакомый голос разбудил его в два часа. В ноздри ударил запах пороха для фейерверков, холодных улиц, дешевой одежды и горелой плоти, прилипшей к ткани.
Куртка мальчика зашуршала, когда тот развернулся и пошел прочь от стойки портье. Сколько времени он простоял рядом, глядя на Сета? Существо в капюшоне подошло к лифту и остановилось в выжидательной позе, пряча руки в карманах просторной парки.
— Не тяни время, Сет. Бери ключи.
— Вот, смотри. Она теперь там, где и должна быть. Вон там, вместе с остальными.
Сет никак не мог унять дрожь в теле: в ладонях, которые тянулись, чтобы закрыть лицо, в ногах, готовых подкоситься, чтобы он рухнул на колени.
На стене, в самом конце коридора, висела миссис Рот, запечатленная в ярких масляных красках. Узнав ее, Сет ощутил потрясение, похожее на удар, от которого замолкли часы, остановился пульс и бег крови в венах, замерло движение мысли. Однако изображение никак нельзя было назвать точным портретом бывшей обитательницы восемнадцатой квартиры. Скорее впечатлением от нее и ее агонии. Бетти Рот страдала не только оттого, что умирает, но и оттого, что внезапно осознала грядущую судьбу, и ее отчаянию нет конца.
Кожа на голове была перекручена, как будто натянута чьей-то невидимой рукой. Слезящиеся глаза сместились. Они теперь располагались на противоположных сторонах черепа, но безошибочно угадывались как глаза миссис Рот, блестящие от изумления и широко раскрытые. Тонкие кости рук, с которых была содрана плоть, скрючились в попытке зацепиться за что-нибудь там, где в черном, поднимающемся кверху вихре была только пустота. Через нее как будто плыла и в то же время висела в ней миссис Рот, шаткая конструкция из разъятых прутьев. Разъятых мгновенно и навсегда.
— Нет, — пробормотал Сет.
Он опять в этом месте, между красными стенами, смотрит на новую картину. Ее не было в последний раз, когда он стоял на коленях перед исковерканным телом внутри золоченой рамы. Эта новая картина была омерзительней всех вместе взятых изображений миссис Рот, какие он видел в ночь ее смерти. Потому что полотно показывало, где она теперь. Куда он ее затащил. Ощущение собственной ничтожности обрушилось на Сета с новой силой, когда тот стоял, себя не помня, перед этими костями в обрывках ночной рубахи, летящими сквозь темноту.
— Есть кое-что еще, Сет. Пошли, — сказал мальчик, останавливаясь перед зеркальной комнатой. — Ты должен увидеть.
