Через три дня началась конференция, я участвовал в ней, и меня чуть не заставил подпрыгнуть до потолка женский крик:
— Как, это Буровский?!
Потому что до этого для Калуженской я был то ли главой из книжки или статьей из сборника, то ли существом вполне мифологическим: чем-то вроде динозавра из Конго или снежного человека. А тут вот он стоит, этот Буровский, во плоти и крови, и даже сварливо бранится с кем-то из оргкомитета.
Если это кому-то интересно — диссертация оказалась довольно ценной, но оформленной сумбурно, и помочь женщине оказалось несложно.
История заставила меня глубоко задуматься и даже задать вопрос местному жителю, уроженцу Калуги — профессору, известному ученому и одному из крупных управленцев в местном пединституте. А что, спросил я, многим тут является Чижевский? А Циолковский?
На что профессор, загадочно усмехнувшись, ответил:
— А вы у нас поживите не три дня… а с годик хотя бы. Тогда вот и выясним, что вы тут можете увидеть и услышать.
— Думаете, мне он тоже может присниться?
Собеседник смотрит оценивающе, откровенно что-то прикидывает.
— Нет… Не думаю. Да что говорить?! Вы поживите, поживите тут хотя бы с полгода… или уж с месяц!
И усмехнулся загадочно.
Но я не мог остаться в Калуге ни на год, ни даже на месяц и потому до сих пор так и не проверил, может ли мне в Калуге сниться Чижевский и вступать со мной в разного рода беседы. Например, подсказывать, кто мог бы помочь для завершения работы.
Ах, этот кровавый туман, это одеревенение, это обморочное равнодушие, это тихое влечение убивать!
А.И. КУПРИН
Русские ученые, писатели, общественные деятели потратили немало слюны и чернил, чтобы обосновать нехитрый тезис. Мол, русских, коренных европейцев, совратили злые азиаты-татары. Это татары научили самих русских рабству, затворничеству женщин, холопству, жестокости, внедрили в русское общество идею вековой дремотной Азии, опочившей на московских куполах… одним словом, сделали русских хотя бы частично азиатами.
Теперь же цель русских — преодолеть татарское наследие и опять из азиатов сделаться европейцами. Ярче всего эта нехитрая идейка проводится, пожалуй, в прекрасных стихах графа Алексея Константиновича Толстого.
Певец продолжает: «И время придет,
Уступит наш хан христианам,
И снова подымется русский народ,
И землю единый из вас соберет,
Но сам же над ней станет ханом!
И в тереме будет сидеть он своем,
Подобный кумиру средь храма,
И будет он спины вам бить батожьем,
А вы ему стукать и стукать челом,
Ой, срама, ой, горького срама!
И с честной поссоритесь вы стариной,
И предкам великим на сором,
Не слушая голоса крови родной,
Вы скажете: «Станем к варягам спиной,
Лицом обратимся к обдорам!»
Нехитрая, слишком нехитрая идейка — но потенциал ее велик. Если мы европейцы, лишь временно оторванные от истинного Отечества, то и «возвращение в Европу» — закономерно и оправданно, даже решительно необходимо. И меры, принятые Петром I и его последователями, — правильные, нормальные меры: нечего здесь отпускать бороды, носить сарафаны, блюсти посты, слушать колокольный звон, цепляться за традиции и вообще оставаться русскими.
Нехитрая идейка становилась оправданием почти всего, что выделывал со страной «дракон московский», Петр I, напрасно прозванный Великим.
Но есть один пример (по крайней мере, пример значительный и яркий) того, как еще до монголов появилось то, что позже приписывалось повреждению нравов из-за татарского ига.
Владимиро-Суздальский князь Андрей Боголюбский жил и погиб более чем за полвека до монгольского нашествия. Тогда же, в конце XII века, Андрею Боголюбскому не понадобились никакие монголы, чтобы стать самовластцем всей Суздальской земли, ввести режим жесткого единодержавия, отказа от всего, роднящего Русь и Европу. И если даже кто-то подучал его вести себя так, а не иначе, то это были точно не татары. Непременно найдутся любители найти у него учителей-евреев или на худой конец хазар… Но всякий, кто дал себе труд изучить личность Андрея Боголюбского, сильно усомнится, что на него можно было иметь хоть какое-то влияние и чему бы то ни было его подучить. Этого он даже отцу, Юрию Долгорукому, и то не слишком позволял.
Став князем в Ростове, Андрей Боголюбский начал с того, что выгнал оттуда младших братьев и племянников, а затем покинул богатый вечевыми традициями Ростов, перенес столицу во Владимир, где не было веча.
Там он показал себя не самым худшим из русских князей и делал немало разумного: населял Владимир купцами и ремесленниками, заботился о промыслах, построил Успенский собор. Однако не полагался на бояр и старшую дружину и выслал за пределы княжества старших бояр, служивших его отцу. Правил, опираясь на «молодшую дружину», на «отроков», преданных ему лично. По словам летописца, он хотел быть самовластцем Суздальской земли… и, что характерно, он им стал!
Первым на Руси Андрей Боголюбский последовательно опирался не на землевладельцев-бояр, которые от него мало зависели, а на тех, кто зависел лично от него: от данной им земли, от пожертвований и кормлений. Выставляя вон всех, кто служил его отцу, был экономически независим и мог с ним поспорить, Андрей Боголюбский окружал себя лично преданными людьми.
Первым на Руси пытается вторгнуться Андрей Боголюбский и в дела Церкви: выгнать из Ростова неугодного ему епископа Леона и поставить своего епископа, Феодора. Князь хотел даже создать вторую митрополию на Северо-Востоке, помимо Киевской, и все с тем же Феодором, своим человеком во главе. Получилось плохо, потому что патриарх константинопольский новую митрополию основывать отказался, Феодор оказался замешан во множестве преступлений, да к тому же отказался отправить жену в монастырь. Такова была обычная практика — епископу подобает девство, и если священник становится епископом, то жену — в монастырь, дело житейское. Сколько матушек, не пожелавших идти в монастырь, было попросту отравлено, мы уже никогда не узнаем.
Во всех остальных случаях Феодор и впрямь вел себя как преступник, но больше всего подпортила ему репутацию именно эта история… когда он вел себя попросту, по-мужски, в конце концов. За свое «преступление», за то, что не отправил жену в монастырь, Феодор получил в народе презрительную кличку «феодорец белый клобучок» — белый клобук подобал священнику, имеющему приход и живущему в нем с женой.
Никак не поддерживая ставленника князя Андрея, попа Феодора (водились за ним и пытки, и убийства противников), позволю себе все же хотя бы в одном протянуть ему руку: в истории с женой вел он себя, как мужчина, а не как холоп дерзкий и лукавый, которого помани карьерой, он спихнет жену в первый попавшийся монастырь. И не могу отделаться от мысли — попался бы на пути князя Андрея Боголюбского свой человек поподлее, поциничнее, погаже, который отделался бы от жены без лишних проблем, — наложил бы лапу князь и на церковные дела. Как его потомки наложили.
