У них красные поролоновые брюшки, синие обрубки крыльев и сломанные, свалявшиеся хвосты, раззявленные клювы. Их вывороченные тела свозят со всех концов города. Травля продолжается до сих пор. Я знаю: меня ищут и обязательно найдут. Я мешаю компании двигать товары под новым именем. Мой образ создает путаницу на улицах: я – ненужное напоминание о ненужной вещи. Торговые точки, мимо которых я прохожу, недополучают прибыль, потому что я искажаю поле и снижаю потребительский зуд на новинку.
Я наблюдаю за офисом с чердака соседнего здания.
Рядом мои друзья – десяток сизых голубей, ленивых и обтрепанных, парочка юрких воробьев; в вентиляционной шахте живет веселая семейка галок. Я рассказываю им свою историю, а они учат меня забиваться в дыры и вить гнезда, чтобы я мог затеряться. Они учат меня летать, чтобы я убрался отсюда, и отчаянно щебечут, когда я падаю и встаю, падаю и встаю, и даже младшие из птенцов косятся на меня иногда с испугом, иногда насмешливо, но они за меня, да-да, они за меня горой.
Они кружат надо мной, когда я убегаю от фургонов с агентами, когда я не успеваю укрыться, когда скитаюсь по городу, поджимаемый адскими псами; распушенные воробьи и голубоглазые галки все вьются, танцуют вокруг меня, тревожно пищат; голуби неуклюже семенят, подпрыгивая и курлыча; я бегу вслед за ними, а они за мной; тротуары, мостовые, парки, переулки, мимо серых столбов, которые когда-то были для меня людьми; я несусь, пока не собирается угрожающий вихрь птиц: синицы с желтыми животиками, серые вороны, бурые стрижи, поползни и ласточки, – и вся моя славная рать, кажется, упрямо ведет меня туда, где сходятся их магнитное поле и моя петлистая судьба; под нарастающий птичий грай я – колоссальная мягкая игрушка, запутавшаяся в абстрактных декорациях, – собираю куш.
Я нахожу Катю.
Я узнаю ее, несмотря на прошедшие годы, карапуза-сына и коляску и тучного солидного мужа, к которому сразу же проникаюсь ненавистью, – ведь на его месте должен быть я. Узнаю ее, невзирая на морщины, располневшую фигуру и чужие взрослые глаза. Окутанный своим крылатым духом, я вращаюсь во времени и понимаю всю ее жизнь насквозь.
Катя, муж, сыновья.
«Куш! Куш!» – щебечут мои друзья и подмигивают, склонив головы. Теперь они не переживают, что я не могу вить гнезда, и не сожалеют, что я не могу парить.
Я отражаюсь в тысяче птичьих глаз. Я прошу друзей оставить меня.
Я прощаюсь и машу им рукой.
Мне будет вас не хватать.
***
Прежде чем дело пойдет, я расскажу о двух вещах.
Я знаю, как готовить птицу с нуля. Надо выследить мужа моей Кати и умертвить. Этот город с бесчисленным множеством колодцев, закутков, переулков словно создан для тихого забоя. Раздеть тучное тело, уложить на картон. Пиджак и брюки повесить на выступ водостока, рубашку сложить на мусорный ящик, туфли – к стене. Это огромный солидный мужчина – он замечательно мне подходит. Режем брюхо и грудь: от волосатого пупка до бычьей шеи. Вынимаем змеиный клубок, пузыри с едой и желчью, розовые поршни, остывающий мотор, коричневый раздутый фильтр… Техника разделки костей нас не интересует.
Второе: я помню правильные слова Кати: «Уверенность в себе, позитивный настрой». У нее очень уверенный мужик. Наверняка успешный, многого добился. Он, хоть и раскинувшись на земле, все равно излучает силу. Я осматриваю края раны, взрезанной осколком стекла. Я долго ищу в теле эти качества, признаки «цельной личности», они укрыты не хуже моих потайных молний. Их трудно нащупывать до тех пор, пока не догадаешься взглянуть на лицо. О, теперь, когда я не во власти жар-птицы, я воспринимаю людей не как участников рынка, а как высокоорганизованных животных. Я различаю детали. Все потайные молнии с потрохами выдает лицо: грубость, самодурство, эгоизм. Я ликую: такие черты скрепляют надежнее стальной обшивки.
Я раздвигаю края раны и усаживаюсь внутри поудобнее.
Широкие кости таза – мое гнездо. Белеющие ребра – мой панцирь. Я мягок и без усилий укладываюсь в освободившиеся полости. Я тяну свою шею – выше, выше! – как пловец, на последнем издыхании поднимающийся с глубины; я ползу в тугом темном своде, невзначай теребя струны связок; я будто вскидываюсь и возвещаю о рассвете всему миру.
Голова мне впору.
Я открываю его глаза. Я открываю свои глаза.
С непривычки долго щупаю грудь и живот, но я нахожу их – в новом костюме это проще простого – все потайные молнии я нахожу не глядя. И застегиваюсь наглухо. Я поднимаюсь с земли, гол и бледен. Меня пробирает лютый озноб: ноет застуженная спина. В ноздри бьет запах сырости и помойки. Я слышу шуршание крыс и эхо автомобильных сигналов. Меня подташнивает, нутро сводят судороги, впрочем недолго.
Это все – лучшее, о чем я мог мечтать.
Я облачаюсь в светло-голубую сорочку, вдеваю в манжеты овальные золотые запонки. У меня брюки классического кроя и пиджак цвета индиго на двух пуговицах. Язык пламени в нагрудном кармане – это шелковый платок. И рыжие кожаные туфли.
Костюм сидит безупречно, и сердце ровно бьется, и ни тени сомнений.
Я взмахиваю руками и возношусь над землей.
Я лечу к тебе, Катя.
http://darfiction.ru – официальный сайт ЛоТ, где можно больше узнать об этом сообществе.
http://darkermagazine.ru – новый номер этого бесплатного электронного журнала выходит каждый месяц двенадцать раз в год… и так уже несколько лет.
http://horrorbook.ru – загляни сюда, чтобы узнать о наших книгах, уже изданных или только планирующихся к изданию.
«Сидела старуха в Железном Лесу». Старшая Эдда. Пер. А. И. Корсуна.
Стихотворение Даны Сидерос использовано с разрешения автора.
Сделать «рейз» – добавить в банк количество фишек, превышающее ставку предыдущего игрока.
«Милосердие на поле брани».
Пичи – маленький (удм.).
Татысь! Кышкыт! Мунчо Марья, ох, кышкыт! – Убирайтесь! Страшно! Банная Марья, ох, страшно! (Удм.)
Мунчо вуиз ини – баня уже истопилась (удм.).
Возьмазы – ждать (удм.).
