– Может, какая-нибудь стипендия?
– Стипендии, как правило, назначают либо частные лица, либо общественные организации. Не понимаю, при чем тут Барбадос?
– А что же это?
– Не знаю. Надо спросить в банке и у адвоката Фельдера, хотя вряд ли мы чего-нибудь добьемся. Как пить дать, они будут ссылаться на всякие гарантийные обязательства и профессиональные тайны. Если деньги переводились таким окольным путем, наверняка благодетель желал остаться неизвестным.
Роберта явно смущала роль прорицателя, но Джим в данном случае полностью полагался на его опыт.
Он снова уселся и стал задумчиво потягивать пиво.
Роберт выпрямился на стуле, потер затекшую шею и вдруг заговорил не как полицейский, а как перепуганный обыватель:
– Джим…
– Да.
– Ты никогда не думаешь о том, что там?
Джим прекрасно понял, что имеет в виду старый приятель. Он бы и сам задал ему этот вопрос, но знал, что получит столь же уклончивый ответ.
– Каждый раз думаю, как взлетаю на вертолете. Потом в полете отвлекаюсь. И так до следующего раза.
– И что думаешь?
Джим пожал плечами.
– Прежде я думал, что все дело в невежестве. Точнее, в незнании. Люди всегда пытались победить страх, возводя то, что им неведомо, в ранг Божественного. То молнии поклонялись, то грому, то дождю, то Солнцу, то Луне. Я был в Египте, в Греции, смотрел на храм Ра или Зевса и думал, что они возведены с той же верой, что и наши соборы много веков спустя. – Джим посмотрел на свои руки, способные поднять машину в небо. – Там, где кончается знание, люди идут дальше с верой в чудеса. Я всегда считал, что вера гораздо нужнее тем, кто ее исповедует, чем тем, кто на ней наживается. Но теперь…
Теперь все изменилось. Реальность ускользает из рук, а достойного заменителя нет. Былую уверенность как ветром сдуло, и ухватиться больше не за что.
Там, в земных недрах, скрывается тень, готовая не только опровергнуть их прежние убеждения, но и отнять саму жизнь.
Роберт первым стряхнул с себя оцепенение.
– Ладно, продолжим. – Он придвинул к себе два довольно объемистых прямоугольных короба из голубого вощеного картона и вскрыл первый. – Глянь-ка!
Джим подошел посмотреть, что так озадачило детектива. В коробе были сложены старые, пожелтевшие от времени плакаты, каждый аккуратно обернут веленевой бумагой. Роберт осторожно вытащил первый и развернул его.
Объявление о розыске. Судя по фактуре бумаги и печати, а также по той бережности, с которой его хранили, явно оригинал. На плакате штат Нью-Мексико объявлял о награде в пятьсот долларов за голову Уильяма Бонни по прозвищу Билли Кид, разыскиваемого за грабежи и убийства.
– Да, вещь ценная.
– Не говори. Только она как-то не вяжется с образом Кертиса Ли.
– Такие коллекции иногда собирают мальчишки, а вырастая, смеются над собой и отправляют их пылиться на чердаке.
Они стали по одному вытаскивать из обоих коробов и читать объявления. Перед ними мелькали имена и даты рождения преступников и обещания денег за их жизнь или смерть. Среди них было много известных персонажей вестернов, а были и неизвестные, но тоже, должно быть, натворившие немало зла и скрывавшиеся от закона.
Джефф Кингстон, Эммет Далтон, Билл Дулин, Том Эванс, Скотт Трумэн, Оззи Сиринго…
Роберт и Джим смотрели на нечеткие фотографии былых времен и мысленно переносились в повседневность, разительно отличавшуюся от той, которая воссоздается на ранчо «Высокое небо». В бесславную и далеко не героическую эпоху, когда ничего не стоило оборвать жизнь человека выстрелом в спину, не говоря уж об индейцах, которых истребляли целыми общинами.
На самом дне второго короба Роберт заметил небольшую коробочку, вытащил и открыл ее.
Внутри были старинные, легко узнаваемые по цвету сепии фотографии. Роберт с Джимом разделили стопку пополам и начали просматривать. Мужчины, женщины, дети, давно погребенные обрывки истории…
При виде одной из них у Джима перехватило дыхание.
– Роберт!
Детектив поднял голову и сразу понял, что наступил какой-то прорыв. Он забрал у Джима снимок, вгляделся и тоже ахнул.
Двое мужчин на снимке смущенно таращились в объектив; едва ли они испытывали подобное смущение, садясь на коня или стреляя в себе подобных.
Один был индеец неопределенного возраста, рябой, с жесткими складками тонкогубого рта. На голове у него была шляпа с орлиным пером.
Второй много моложе, почти мальчишка. Высокий, с бородой. Но Роберт впился взглядом не в черты лица, а в черную шляпу с серебряным позументом вокруг тульи.
– Черт побери, так это же…
Джим перебил его:
– Да. Тот, чью шляпу мы видели в пещере. Но я тебе больше скажу…
Джим резко выпрямился на стуле, а Роберту пришлось вывернуть шею и посмотреть на него снизу вверх.
– Я знаю, кто этот человек.
– Да ну? И кто же?
На Джима только теперь навалилась вся усталость этого долгого дня. Навалилась и словно вытащила из него какую-то пружину, во всяком случае никакой радости от своего открытия он не чувствовал.
– Я видел его портрет на стене всего несколько дней назад. Это Джереми Уэллс, дед Коэна Уэллса.
Алан Уэллс даже не пытался заснуть.
Он сидел в полутьме своей комнаты, глядя на беззвучное голубоватое мерцанье телевизора. Без звука все выглядит таким, какое оно и есть на самом деле, – немым, бессмысленным мельтешением, отчаянной попыткой докричаться до других, которые и не думают тебя слушать.
Он поужинал один и переместился к себе. Когда еще сидел за столом, приехал отец в компании двоих мужчин и распахнул дверь столовой. Все с ним поздоровались, и Коэн Уэллс с законной гордостью представил сына своим гостям.
– Привет, Алан. Все хорошо?
– Да.
– Познакомься с моими друзьями.
Он, конечно, заметил легкое недовольство в голосе Алана, но продолжал гнуть свое. Как, впрочем, и всегда.
– Ты, верно, помнишь Колберта Гибсона?
– Конечно.
Гибсон выдвинулся вперед, с фальшивой сердечностью протянул руку.
– Здравствуй, Алан. Как жизнь?
Алан умел сдерживаться, хотя в душе его так и подмывало послать этого политикана куда подальше.
– Хорошо.
Он пожал протянутую руку. Гибсон ничуть не изменился с тех пор, как Алан его помнил, разве что виски поседели. Красивый мужчина, и держится соответственно. Алан видел его несколько раз, когда тот еще был директором их банка и до того, как расхищение фондов обеспечило ему место не в тюремной камере, а в кресле мэра.
