С мальчишкой будет полегче.
(Далее следует размашистая надпись на всю оставшуюся часть страницы.)
РЕШЕНО! В следующий раз я сделаю это! Надо сделать!
(Оставшиеся листки исписаны неровным скачущим почерком, сохраняющим, однако, при всех отличиях, заметное сходство с предыдущим текстом. Нет никаких сомнений, что писались все куски одной рукой. Но, скорее всего, последняя часть записывалась в спешке, а если судить по тому, как сильно измяты эти страницы, то и на малопригодной для письма поверхности.)
Это ужасно, это чудовищно, это бессмысленно!
(…)
Работаем… Связал крепко, пока хлороформ еще действовал, заткнул рот кляпом. Вешал на крюк – было тяжело, все-таки изрядно потолстела за последние пару лет, настоящая пышка стала.
(…)
Когда пришла в себя, вырвал ей ноготь плоскогубцами. Все хорошо, стон приглушен даже внутри, снаружи вообще не слышно. На всякий случай еще раз заставил дышать химией, чтобы опять потеряла сознание. Лицо у нее мокрое от слез. Жалко… Пойду пацана приведу.
(…)
Сын дома, с другом из школы. Спрашивал, не вернулась ли мама с работы, пришлось соврать.
Волнуюсь, хорошо.
Подумал о варианте с «нарастающим» по поводу школьного приятеля. Соблазн велик, только ведь его родственники будут беспокоиться, искать. Пришлось отказаться от идеи. Но это тоже правильно.
Чистота эксперимента, следовать плану.
(…)
Господи, что же я делаю?!
Назад дороги нет.
Впрочем, Бога тоже нет…
(…)
Все получилось, как и задумывал. Повесил его рядом с матерью. Та уже пришла в себя, воет что-то сквозь кляп. Самое тяжелое впереди. Надо будет удалить кляпы, но пока не могу решиться, готовлю инструменты, боюсь глядеть на них, чтобы не…
(…)
На улице темно, хоть глаз выколи.
С этого и начнем.
(…)
Кричит и плачет, ругается, умоляет не делать этого. Поздно, дорогая!
Использовал шило на мальчишке. Ужасно! Глаз потек, сын… пацан… мальчик… сын потерял сознание, кажется. Может, так и лучше… для него… нет! Надо подождать… Нельзя ждать, можно использовать нашатырь! Так, а дальше что?
(…)
Делал надрезы бритвой. Не смог! Невыдерзи… не выдержива… не выдержал!!! Уронил, бросил на пол… сам упал, ревел, забившись в угол…
Ее крики сводят меня с ума, нет, другое, конечно, другое, мой маленький, сынуля, боже…
(…)
Бороться с самим собой тяжелее всего, я знал. Назад дороги нет.
Назад. Дороги. Нет.
Назаддорогинетназаддорогинетназаддорогинет… Бесконечная прогрессия.
(…)
Терпеть тяжело, больно, страшно. Думаешь, еще есть шанс бросить начатое?
(…)
Снова взялся за бритву. Опять бросил. Не могу. Не-мо-гу.
НЕ БУДУ!!!
(…)
Хули ты все время визжишь, сука?!!
(…)
Заткнись, твою мать, заткнись, твою мать, заткнисьзаткнисьзаткнись!!!
(…)
…собрался… с силами… собрался… Возможно, если абстрагироваться…
(…)
Сорвал с него кожу, лоскут, со спины.
(…)
заткнитесь же…
(…)
Жена, кажется, уходит куда-то. Закрыла глаза, больше не плачет, не вопит. Только скулит так тоненько-тоненько. Не знаю, что хуже. Буду… приводить ее в чувство.
(…)
Отрезал сосок. Ковыр… ковырял в ране отверткой. Крови очень много. Мерзко. Весь в крови, мальчишка обмочился, жену рвало, ужасно, все ужасно! Надо пойти почиститься, помыться… Нет! Чистотаэксперимента – беспрерывность.
(…)
Господи, ежели Ты есть, останови меня, не дай мн сделать этог.
(…)
Закончил с ногтями. Вернулся к ребенку. Зубы. Дальше пойдут зубы.
(…)
Она воет. Теперь воет, я понял. Это один кошмарный бесконечный однотонный звук. Мальчик затих. Жаль.
(…)
Замолкни, сука!!!
(…)
…отрезал язык. Все равно воет. Давится кровью и воет.
(…)
Выпотрошил. Он все раа… рааа… ВСЕ РАВНО МЕРТВ!!!
(…)
поскользнулся и упал, стукнулся головой, но сознания не терял, лежал, думал про ее уши, встал отрезал.
(…)
Господи, убей меня, прошу, на одного Тебя уповаю, Тебе верую, убей меня.
(…)
…онакричитсноваисноваисноваиснвнаивансовссвиноаяииии…
(…)
гогсподибожмойон… он, мертвый, тоже сейчас кричит.
(…)
Молчание. Кончено. Я был прав. Нет удовольствия большего, нежели это. Ничто не сравнится с силой эмоции, захлестывающей мое существо. Благословенная, ниспосланная свыше, кристальная, всевечная, райская, блаженная, неповторимая, любезная, желанная тишина.
На этом записки заканчивались.
Друг мой, как и обещал, забрал бумаги спустя несколько дней. Я ничего не сказал ему о прочтенном, даже начал с той поры избегать его – не то чтобы специально, но просто перестал заходить к нему в гости, да и он ко мне тоже. Словно пустынная полоса пролегла между нами – пустынная, но настолько широкая, что преодолеть ее было выше моих сил. А еще я долго ходил как сомнамбула, не реагируя на приветствия знакомых на улице, а однажды, выходя из дома, даже забыл запереть за собой дверь. К счастью, квартирка осталась нетронутой, в этом смысле мне повезло.
Только теперь я решительно не выношу тишины. Находясь в одиночестве, что мне всегда было привычно, я теперь включаю радио погромче. Или телевизор. Или магнитофон.
Благословенная тишина…
Это слишком для меня страшно.
Безумцы, создавшие эту книгу
Максим Кабир – украинский русскоязычный поэт и писатель, автор книг «Письма из бутылки», «Татуировщик», «Культ», участник музыкального проекта «Джовинеца», лидер литобъединения «Эротический марксизм», коммунист, в общем – совершенный (во всех смыслах) безумец. Рассказы Максима публиковались в различных изданиях и антологиях («Пазл», «Альфа-самка», «Неадекват»).
Андрей Сенников опубликовал свой первый рассказ в 2006 году в журнале «Порог», но по-настоящему заявил о себе позднее. В 2013 году рассказ «Пока мир не рассыплется в прах…» вошел в успешный сборник постапокалиптики «Конец света с вариациями», в 2014-м «Тот, кто всегда ждет» издан в продолжении этой серии антологий «Темная сторона города», а еще одно произведение, «Что-то не отпускает никогда», вошло в книгу «Темная сторона дороги». Рассказ «А за окном снежинки тают…» появится в антологии «Хеллоуин» в 2015 году.
Александр Щёголев – выпускник семинара Бориса Стругацкого, обладатель литературных премий «Аэлита», «Бронзовая улитка», «Полдень», «Астрея», «Живой металл», автор романов «Палата пыток», «Инъекция страха», «Новая инквизиция», ставшей бестселлером новеллизации кинотриллера «Жесть».
