лежали остатки ангельской речи, превращавшейся в музыку, когда разгорались людские страсти. Но слова были отравлены, музыка извращена. После своего путешествия в преисподнюю, Гарри теперь знал, что вливавшееся в его голову было канализационными отбросами, смердящими мором и отчаянием. Он желал избавиться от этого.
— Где стол? — спросил он у Ланы. — Махом. Сбрось все с него. Быстро!
Лана уловила срочность в голосе Гарри и поступила как он попросил — смела все бумаги и фотографии, которые Кэз приводил в порядок, под ногами, в царивший там беспорядок. Из каждого угла комнаты и из досок под потертым ковром доносились отрывистая литания ворчаний и скрипов, пока остов старого здания испытывался на прочность механизмами, активированными в процессе решения головоломки. Откуда-то из безымянного пространства между подполом и грезами, где грубая простота кирпича и дерева теряла веру в себя, что-то проскользнуло за порог.
Гарри осторожно поставил шкатулку на свой старый письменный стол. Он провел за ним большую часть своей взрослой жизни, потратив слишком много времени впустую, ломая голову над мистериями-близнецами: жестокостью и милосердием. Теперь все это потеряло актуальность. Единственная головоломка, которая имела значение, решала сама себя прямо сейчас на его столе. Музыка снова замедлилась — высота звука снизилась до гортанного бормотания.
Произошедшее дальше, для зрячих было просто загляденье. У Ланы вырвался восторженный выкрик: — Черт, посмотрите на это.
— Что?
— Свет. Льется из верхней грани головоломки. Прямо вверх. И такой яркий. Подожди… он опускается.
— Держитесь подальше от него.
— Никого из нас и в помине рядом с ним нет. Он ползет по стене, на которой висит твоя большая карта Нью-Йорка. Теперь остановился.
— Опиши.
— Просто длинная, узкая световая линия. Один конец у основания стены, другой…
— Шестью футами выше.
— Может немного выше. Что это значит?
— Дверь. В Ад. Приоткройте чуть-чуть.
— Еще одну? — сказала Лана. — Кэз! —
— Я здесь, — отозвался Кэз. Он стоял у межкомнатной двери.
— С Райаном справился? — спросил Гарри.
— Более-менее. Усмирил его.
— Убери его отсюда. Все выметайтесь.
— Нет, к черту. Мы отсидели свое. Они не могут снова так поступить с нами!
— Не думаю, что это так работает. Скажите мне: что там за дверью?
— Свет угасает, — ответила Лана. — Он очень ярко засветился на несколько секунд, а теперь просто исчезает. Может быть, ты остановил его раньше, чем он успел сделать свое дело?
— Нет.
Литая конструкция комнаты не без возмущения встретила вызывающее появление двери посреди себя. Кирпичи, вынужденные перекоситься, чтобы вместить несанкционированную дверь, треснули сверху донизу и теперь пытались состыковать свои разбитые половинки. Черные молнии разломов пересекли потолок и зигзагами спустились по стенам, чешуйки краски сыпались сверху, мерцая при падении.
Порыв ветра, оскверненный зловонием гнили, вырвался из Ада, распахнув дверь настежь. Комната жалобно застонала, негодуя от внезапной необходимости высвободить место под целую дверь, стены задрожали от ярости, в особенности стена с картой, по которой разбегались трещины шириной в дюйм вокруг дверной коробки. Дерево скрипело и трещало, когда комфортная геометрия реальности перерасчитывалась сверхъестественным; кирпичная пыль, измельченная в мелкую красную дымку, заполняла комнату, а порывы с другой стороны заставляли её клубиться и вихриться.
— Что вы видите через дверь?
— Не много, — ответил Кэз — Если я подойду к порогу, не затянет ли меня туда?
— Со мной было по-другому, — сказал Гарри.
— А где же колокол? Помню, ты говорил мне, что слышал колокольный звон.
— Ага, — ответил Гарри. — Как похоронный.
Он закинул голову, напряженно стараясь расслышать звук. Его не было. — В Аду нет колоколов? — спросил он.
— Нет, в Аду ничего нет, — ответил Кэз, заглядывая в портал. — Гарольд, если эта коробка должна была открыть дверь в Ад, то либо Ада больше нет, либо она набрала неверный номер.
— Я иду к тебе, — сказал Гарри.
Он поднялся, и Лана снова взяла его под руку. Она помогла ему обойти стол, осторожно ступая по замусоренному полу. Когда они уже дошли до угла стола, Гарри на мгновение остановился, затем повернулся и потянулся назад, чтобы взять шкатулку-головоломку. Теперь он обращался с ней не особо трепетно, в ответ на что шкатулка издала пронзительный визг — звук оказался настолько неожиданным, что Гарри чуть не выронил ее. Звук сразу же изменился: визг стал походить на всхлипывание младенца.
— Кэз?
— Я прямо тут.
— Гарри, еще три шага, — сказала Лана. — Ага, вот так. Два. Один. Отлично. В паре дюймов перед тобой каменная ступенька. Это порог.
Гарри постучал по ступеньке носком ботинка. После чего, опустил Топологию на ступеньку. Шкатулка перевернулась несколько раз, а затем замерла, ее страдальческое хныканье стихло. Ему не требовалось зрение, чтобы представить пустошь, раскинувшуюся за порогом. Гарри повернулся лицом к пронизывающему ветру. Вотчина Люцифера пахла смертью и хворью. Ни каких мольб, ни проклятий, ни молитв, ни криков — только случайное жужжание мухи, ищущей местечко, где бы отложить яйца, и отдаленные раскаты грома из грозовых туч, полных ядовитым дождем.
— Воняет как в Аду, — сказал Гарри. — Предполагаю, что он сгинул. Слава Богу.
— Есть идеи, что делать с этой гребаной дверью? — спросил Кэз.
— Одно имеется. Ты ведь раньше был футболистом, верно?
— Я никогда не говорил тебе этого. Откуда ты…
— Пинай шкатулку.
— Что?
— Кэз, шкатулку. Пинай ее как можно дальше.
Гарри почувствовал, как Кэз расплывается в широкой ухмылке от удовольствия. — Отойди-ка чуток. Гарри с Ланой отступили на пару шагов.
Конечно, он не мог видеть удар Кэза, но Гарри почувствовал и услышал его. Порыв воздуха, когда Кэз пробегал мимо него, звук соприкосновения его ботинка с головоломкой и едва сдерживаемый вопль Кэза, затем прорычавшего Гарри:
— Твою мать! Эта чертова тварь не хотела, чтобы ее пнули.
В середине фразы снова начались сотрясения, комната задрожала, снова посыпались ошметки краски, а кирпичная пыль взметнулась в воздух. Гарри стоял на пороге, с одной стороны — Кэз, с другой — Лана, крепко сжимавшая его руку, и слушал, как раз и навсегда закрывается дверь.
Гарри неуверенно пробрался между башен из телевизоров, которые он выключил два часа назад, когда начало темнеть, и добрался до кресла перед окном, выходящим на реку, поставив бутылку односолодового на пол рядом с собой. По просьбе Гарри, Кэз дотошно описал ему открывающийся перед ним вид, но прежде чем он успел все представить перед своим мысленным взглядом, что-то яркое промелькнуло слева направо через место, когда-то служившее ему полем зрения. Едва первое световое пятно успело скрыться из виду, как за ним последовало второе. На этот раз Гарри проследил за пятном своим призрачным зрением до угла комнаты, а затем потерял
