— Мисси говорит, от него ушла жена, забрала детей и ушла, — невыразительно сказала Рэйчел. — В газете об этом не писали, но Мисси узнала от какой-то своей приятельницы, у которой есть знакомые в Эллсуорте. Он не был пьяным. Не принимал никаких наркотиков. До этого случая у него не было никаких нарушений, никаких превышений скорости. Он сказал, что когда въехал в Ладлоу, ему вдруг захотелось втопить педаль в пол. Он сам не знает почему. Его словно что-то заставило.
Его словно что-то заставило.
В этом месте заключается сила…
Луис отогнал эти мысли. Нежно сжал руку жены.
— Звони родителям. Прямо сейчас. Вам с Элли лучше уехать отсюда. И как можно скорее.
— Без тебя мы никуда не поедем, — сказала Рэйчел. — Луис, я хочу, чтобы мы… мне нужно, чтобы мы были вместе.
— Я прилечу к вам через три дня. Ну или через четыре. — Если все получится, Рэйчел с Элли, возможно, вернутся домой уже через сорок восемь часов. — Мне нужно найти того, кто подменит меня на работе. Можно было бы взять больничный или отпуск за свой счет, но мне не хочется бросать Суррендру одного. Джад присмотрит за домом, пока нас не будет, но я хочу отключить электричество и отнести все продукты в холодильник к Дандриджам.
— Но садик Элли…
— Да черт бы с ним. Все равно осталось всего три недели. Они поймут, они знают, какие у нас обстоятельства. Ей разрешат закончить занятия пораньше. Все будет…
— Луис?
Он осекся.
— Что?
— Что ты скрываешь?
— Скрываю? — Он посмотрел на жену совершенно честными глазами. — Не понимаю, о чем ты.
— Не понимаешь?
— Нет, не понимаю.
— Ну ладно, проехали. Я сейчас им позвоню… если ты действительно этого хочешь.
— Да, — сказал он, и слово отозвалось у него в голове металлическим звоном.
— Может быть, так действительно будет лучше… для Элли. — Она подняла на него заплаканные глаза, еще слегка затуманенные после валиума. — Какой-то ты возбужденный, Луис. Как будто что-то задумал.
Не дожидаясь ответа, она подошла к телефону и позвонила в гостиницу, где остановились ее родители.
Гольдманы были в восторге от предложения Рэйчел. Гораздо меньше им понравилась мысль о том, что дня через три или четыре к ним присоединится Луис, но, разумеется, им вовсе не стоило беспокоиться по этому поводу. Луис не собирался лететь в Чикаго. Пока что все шло по плану, и теперь могло помешать только отсутствие билетов на самолет. Однако удача не изменила ему и здесь. На рейс «Дельты» Бангор — Цинциннати еще были свободные места. Нашлось и два места на рейс Цинциннати — Чикаго. Кто-то в последний момент отменил бронь. Это значило, что Рэйчел и Элли полетят вместе с Гольдманами только до Цинциннати, но все равно прибудут в Чикаго лишь на час позже.
Словно по волшебству, подумал Луис, вешая трубку. И голос Джада немедленно отозвался у него в голове: Когда-то она была полной, сила этого места, и боюсь, что теперь…
Иди в задницу, мысленно выругался Луис. За последние десять месяцев со мной много странного приключилось, друг мой. Но поверить в то, что какой-то колдовской клочок земли может влиять на наличие авиабилетов?!Извини, не могу.
— Пойду собираться, — произнесла Рэйчел, изучая информацию от авиакомпании, которую Луис записал в блокноте, лежавшем у телефона.
— Возьми только один большой чемодан, — сказал Луис.
Она изумленно посмотрела на него:
— Для нас обеих?! Луис, ты шутишь!
— Ладно, возьми еще пару сумок. Только не надрывайся и не набирай вещей на три недели вперед, — сказал он и добавил про себя: Тем более что, возможно, уже очень скоро ты вернешься в Ладлоу. — Возьми столько, чтобы хватило на семь — десять дней. У тебя есть чековая книжка и кредитная карта. Если что-то понадобится, купишь там.
— Но мы не можем себе позволить… — начала она с сомнением. Похоже, теперь она сомневалась во всем и пребывала в полном замешательстве. Он вспомнил ее странное, повисшее в воздухе замечание о «виннебаго», который он собирался купить несколько лет назад.
— У нас есть деньги, — сказал он.
— Ну… наверное, если понадобится, можно будет воспользоваться счетом Гейджа, хотя на переоформление уйдет день-два и обналичить вексель получится только через неделю…
Ее лицо снова скривилось, глаза заблестели. Луис обнял жену. Она права. Боль никуда не уходит. Она повсюду, и она тебя не отпускает.
— Рэйчел, не надо. Не плачь.
Но она, конечно, расплакалась. А как иначе?
Рэйчел ушла наверх собираться, и тут зазвонил телефон. Луис схватил трубку, подумав, что это, наверное, кто-то из «Дельты». Звонят сообщить, что произошла досадная ошибка и билетов на ближайшие рейсы нет. Надо было догадаться, что все идет слишком гладко.
Но это был не оператор из «Дельты». Это был Ирвин Гольдман.
— Я позову Рэйчел, — сказал Луис.
— Нет. — И тишина. Наверное, сидит и решает, как тебя обозвать для начала.
Когда Гольдман все-таки заговорил, его голос был напряженным. Он как будто выталкивал из себя слова, преодолевая могучее внутреннее сопротивление.
— Я хочу поговорить с тобой. Дори хотела, чтобы я позвонил и извинился за мое… за мое поведение. Наверное… Луис, наверное, я и сам тоже хотел извиниться.
Господи, Ирвин! Как благородно! Уссаться можно!
— Вам не за что извиняться, — проговорил Луис сухим, механическим голосом.
— Я вел себя непростительно, — сказал Гольдман. Теперь он уже не выталкивал слова, а как будто отхаркивал их. — Твое предложение, чтобы Рэйчел и Эйлин поехали к нам, открыло мне глаза. Ты повел себя благородно, а я… недостойно.
В этих словах было что-то знакомое, что-то очень знакомое…
Потом Луис понял, что именно, и скривился, как будто съел лимон. Точно так же Рэйчел говорила: Прости, что я была такой стервой, — когда этой самой стервозностью добивалась, чего хотела. Сама она этого не замечала, но Луис замечал. И сейчас он слышал тот же голос — лишенный живости и мягкости Рэйчел, но все равно тот же голос. Прости, что я был такой сволочью, Луис.
Старик вернул себе дочь и внучку; они сбежали из дома в Мэне, сбежали к папочке. Благодаря «Дельте» и «Юнайтед эйрлайнз» они возвращаются туда, где, с точки зрения Ирвина Гольдмана, им и положено быть. Теперь можно позволить себе проявить великодушие. Как это виделось Ирвину Гольдману, он победил. Так что, Луис, забудем, как я избивал тебя у гроба твоего сына, как я пинал тебя ногами, когда ты лежал на полу, как я опрокинул гроб, и он приоткрылся, и ты в последний раз мельком увидел — или подумал, что видишь — руку своего ребенка. Давай все забудем. Кто старое помянет, тому глаз вон.
