— Мы ничего не видели, — сказал Брут, — так, Пол?
— Да. Я не видел, и ты тоже. А ты Харри?
— Нет, — ответил тот.
— Дин?
— Видел что? — Дин снял очки и стал протирать. Я думал, он выронит их из трясущихся рук, но он удержал.
— Видел что — это хорошо. Это то, что надо. А теперь слушайте, парни, своего вожатого и сделайте правильно с первого раза, потому что времени мало. История проста. Давайте не усложнять ее.
Обо всем этом я рассказал Джен утром, часов в одиннадцать, я чуть не написал «на следующий день», но день-то был тот же самый. Без сомнений, это был самый длинный день в моей жизни. И я довольно подробно о нем рассказал, закончив тем, что Вильям Уортон завершил свою жизнь, лежа на койке, простреленный в нескольких местах пулями из пистолета Перси.
Однако это не совсем так. На самом деле последнее, что я описал, — черные мушки, вылетевшие из Перси, или не мушки, не знаю, что это было. Об этом трудно рассказывать, даже своей жене, но я рассказал.
И пока я говорил, она принесла мне черного кофе — по полчашки, потому что руки у меня дрожали так сильно, что целую я бы непременно расплескал. Когда я закончил рассказ, руки уже дрожали меньше и я мог даже чего-нибудь съесть — яичницу или суп.
— Нас спасло только то, что практически не пришлось врать.
— Да, просто кое о чем не сказали, — произнесла она и кивнула. — Так, мелочи вроде того, как вы вывезли приговоренного убийцу из тюрьмы, как он вылечил умирающую женщину и как потом довел Перси Уэтмора до сумасшествия — чем? — тем, что выплюнул чистую опухоль мозга ему в горло…
— Я не знаю, Джен. Только знаю, что если ты станешь продолжать в том же духе, то либо будешь доедать этот суп сама, либо выльешь его собаке.
— Извини. Но я ведь права, так?
— Да, — сказал я. — Но только наш поход нельзя назвать ни побегом, ни увольнением, скорее это «командировка». Но даже Перси не сможет об этом рассказать, если он вообще когда-нибудь придет в себя.
— Если придет в себя… — эхом отозвалась она. — Насколько такое возможно?
Я покачал головой, показывая, что не имею понятия. Но я представлял себе: я был почти уверен, что он не придет в себя ни в 1932-м, ни в 1942-м, ни в 1952-м. В этом я оказался прав. Перси Уэтмор оставался в Бриар Ридже, пока тот не сгорел дотла в 1944-м. Семнадцать человек погибло в пожаре, но Перси среди них не было. Такого же молчаливого и отрешенного (я выучил слово, которым определяется это состояние, — ступор, кататония), его вывел один из охранников задолго до того, как огонь дошел до его крыла. Перси перевели в другое место, я не помню названия, да, наверное, это и не важно, и он умер там в 1965-м. Насколько я знаю, последними словами, которые он вообще произносил в жизни, были те, когда он сказал нам, что мы можем отметить его на выходе… если не хотим объяснять, почему он ушел так рано.
Ирония оказалась в том, что нам почти ничего объяснять и не пришлось. Перси сошел с ума и застрелил Вильяма Уортона. Это мы и сказали, и каждое слово было правдой. Когда Андерсон спросил Брута, как вел себя Перси перед выстрелами, Брут ответил одним словом: «Тихо», и тут я пережил ужасный момент, потому что испугался, что рассмеюсь. Ибо это тоже правда: Перси вел себя тихо, поскольку большую часть смены его рот был заклеен клейкой лентой и он мог только мычать.
Кэртис продержал Перси до восьми утра, Перси молчал, как индеец из табачной лавки, но вид у него был жуткий. К тому времени пришел Хэл Мурс, суровый, уже знающий обо всем и готовый вновь приступить к работе. Кэртис Андерсон тут же сдал ему дела с таким облегчением, что мы все это почувствовали. Испуганный, взвинченный человек исчез, это был снова начальник Мурс, он решительно подошел к Перси, взял его за плечи своими крупными руками и сильно встряхнул.
— Сынок! — закричал он в бессмысленное лицо Перси — лицо, начавшее уже размягчаться, как воск. — Сынок! Ты меня слышишь? Скажи мне, если слышишь! Я хочу знать, что здесь произошло!
Конечно же, Перси ничего не сказал. Андерсон хотел разделаться с Перси: обсудить, как лучше уладить это дело, имевшее явно политическую окраску, но Мурс отложил разговор с ним на время и потащил меня на Милю. Коффи лежал на койке, отвернувшись лицом к стене, ноги болтались, как всегда, до земли. Казалось, что он спит, и, наверное, правда, спал… хотя он не всегда был таким, как казался, мы потом это узнали.
— То, что произошло у меня дома, как-то связано с тем, что случилось здесь, когда вы вернулись? — спросил Мурс очень тихо. — Я прикрою вас, как смогу, даже если это будет стоить мне работы, но я должен знать.
Я покачал головой. Когда я говорил, то тоже понижал голос. В блоке сновало больше десятка следователей. Один из них фотографировал Уортона в камере. Кэртис Андерсон повернулся в ту сторону, и на время нас видел только Брут.
— Нет, сэр. Мы доставили Джона обратно в камеру, потом выпустили Перси из смирительной комнаты, куда затащили его в целях безопасности. Я думал, он станет кипятиться, но он был спокоен. Только попросил вернуть пистолет и дубинку. Больше ничего не сказал, просто вышел в коридор. А потом, когда дошел до камеры Уортона, достал пистолет и давай стрелять.
— Как считаешь, может, он из-за смирительной комнаты тронулся?
— Нет, сэр.
— Вы надевали на него смирительную рубашку?
— Нет, сэр. Не было нужды.
— Он вел себя смирно? Не сопротивлялся?
— Нет, не сопротивлялся.
— Даже когда понял, что вы хотите запереть его в смирительной комнате?
— Именно так. — Я хотел было слегка приукрасить, добавить пару слов о Перси, но поборол себя. Чем проще, тем лучше, я это знал. — Не было шума. Он просто отошел в угол и сидел там.
— И ничего не говорил об Уортоне?
— Нет, сэр.
— И о Коффи тоже?
Я покачал головой.
— Перси имел что-то против Уортона? Может, он за что-то рассчитался?
— Вполне возможно, — сказал я еще тише. — Перси очень небрежно относился к тому, где можно ходить. Однажды Уортон дотянулся до него, прижал к решетке и слегка пощупал. — Я помедлил. — Ну, позволил себе кое-что, можно так сказать.
— И больше ничего? Только «слегка его пощупал» и все?
— Да, но Перси это очень возмутило, к тому же Уортон сказал что-то вроде того, что с удовольствием трахнул бы скорее Перси, чем его сестру.
— У-гу. — Мурс все время смотрел на Джона Коффи, словно ему требовалось постоянное подтверждение реальности существования этого человека. — Это не объясняет случившегося с ним, но многое говорит о том, почему он стрелял именно в Уортона, а не в Коффи или в кого-нибудь из твоих людей. А твои парни, Пол, они все скажут одно и то же?
