Теперь уже даже Боровиц был выбит из равновесия, взволнован и нервозен. Он сел в стоявшее в центре кресло и, казалось, ушел в себя.
— Вы, двое, — рявкнул он на подчиненных. — С вами все в порядке? Михаил, если тебя все еще тошнит, держись от меня подальше, — обратился он к тому, что сидел раньше слева, — его ноздри были все еще влажными и выглядели, как две глубокие черные дыры на белом, как мел, лице. — А ты, Андрей, уже закончил свои гимнастические упражнения?
Правый открыл рот, но ничего не ответил. Он неотрывно смотрел на экран, а кадык у него непрерывно подрагивал. Второй произнес:
— Разрешите мне посмотреть хотя бы начало, я постараюсь, чтобы меня не затошнило. Кроме того, мне бы хотелось получить некоторые объяснения, после того как все закончится. Может быть, вы растолкуете, товарищ генерал, за что вы так цените этого человека, поскольку я считаю, что лучше всего его уничтожить.
Боровиц кивнул:
— Ты получишь все необходимые объяснения, когда придет время, — прорычал он громко. — Но в одном я согласен с тобой: я бы тоже предпочел, чтобы тебя не тошнило.
Драгошани достал какой-то инструмент, похожий на полое внутри серебряное зубило; в другую руку он взял маленький медный молоток. Он установил зубило точно посередине лба трупа и ударом молотка вогнал его вовнутрь. Едва молоток отскочил после удара, из отверстия полого зубила брызнула мозговая жидкость. Для Михаила этого оказалось достаточно, чтобы он, судорожно глотнув, бросился в свой угол комнаты, — его била дрожь, он отвернулся. Тот, кого назвали Андреем, словно замороженный стоял на месте, но Боровиц заметил, что он нервно сжимает и разжимает пальцы висящих по бокам, словно плети, рук.
Теперь Драгошани отступил от трупа и низко склонился, неотрывно глядя на зубило, торчавшее из расколотого черепа. Медленно кивнув головой, он выпрямился и шагнул к столику, на котором лежал чемоданчик с инструментами. Бросив молоток на твердые плитки пола, он схватил тонкую стальную спицу и точным движением, почти не глядя, опустил ее в отверстие зубила. Блестящая стальная трубочка медленно скрывалась внутри зубила, пока на поверхности не остался только ее кончик, похожий на рупор или даже на рот.
— Рот! — Андрей внезапно издал какой-то каркающий звук, повернулся и, спотыкаясь бросился в другой конец комнаты. — Боже мой! Боже мой! Рот!
Боровиц закрыл глаза. Даже он, такой стойкий и выносливый, не мог больше смотреть. Он все это уже видел раньше и слишком хорошо помнил.
Минуты шли. Михаил дрожа стоял в углу, Андрей — в другом конце комнаты спиной к экрану, а их шеф с плотно закрытыми глазами сгорбился в кресле. Затем...
Крик, раздавшийся из динамика, способен был подействовать даже на самые крепкие нервы, он поистине мог поднять даже мертвого. Он был полон ужаса, какого-то чудовищного знания, полон... жестокой ярости? Да, ярости — это был крик раненого хищника, мстительного зверя. И тут возник хаос!
Едва затих крик, Боровиц резко открыл глаза, брови его при этом сошлись домиком. Какое-то мгновение он сидел, смотря перед собой, словно филин, его всего трясло от возбуждения, а пальцами он крепко вцепился в подлокотники кресла. Затем, издав хриплый крик, он откинулся всем своим массивным телом назад, подняв руку к лицу. В тот момент, когда экран разлетелся вдребезги и в комнату дождем полетели осколки стекла и мелкие блестящие кусочки свинца, кресло под ним сломалось, тем самым защитив его и позволив упасть невредимым. Из образовавшейся в экране огромной дыры торчали ножки металлического стула. Затем стул исчез и снова ударил по экрану, разбивая то, что от него осталось, — осколки стекла разлетались повсюду.
— Свинья! — крик Драгошани одновременно донесся из динамика и из-за разбитого экрана. — Ну ты и свинья, Григорий Боровиц! Ты отравил его ядом, разрушающим мозг, а теперь, слышишь ты, чудовище, теперь я выпил тот же яд!
Вслед за полным ярости и ненависти голосом показался сам Драгошани. Он на минуту застыл в обрамлении торчавших, словно зубы, острых осколков стекла по краям экрана, а затем бросился вперед, мимо столика и опрокинутых кресел, к тому месту, где лежал распластавшись на полу Боровиц. В его руке на фоне серого тела что-то блеснуло серебром.
Нет! — каким-то лягушачьим голосом прокричал Боровиц, его полный ужаса вопль показался особенно громким в небольшом, ограниченном пространстве комнаты. — Нет, Борис, ты ошибаешься. Ты вовсе не отравлен!
— Лжец! Я прочитал это в его мозгу. Я чувствовал боль, которую он испытывал, когда умирал. А теперь эта отрава внутри меня!
Драгошани рванулся к Боровицу, безуспешно пытавшемуся встать на ноги, повалил его и высоко над головой поднял руку с зажатым в ней серповидным предметом.
Тот, кого звали Михаилом, до этого момента стоял в глубине комнаты, словно растерзанное ветром огородное пугало, но теперь он выступил вперед, и рука его потянулась под пальто. Он настиг руку Драгошани, как раз когда она рванулась вниз. Прекрасно владея дубинкой, он сильно ударил ею точно в нужное место. Блестящая сталь выпала из безжизненных пальцев Драгошани, и, оглушенный, он упал вниз лицом на Боровица, успевшего несколько откатиться в сторону. Михаил помог старшему подняться на ноги. Боровиц в неистовстве выкрикивал проклятия и пару раз лягнул ногой обнаженного человека, стонавшего на полу. Встав на ноги, Боровиц оттолкнул подчиненного и принялся стряхивать с себя пыль. Но тут он увидел в руках у Михаила дубинку и понял, что произошло. Глаза его широко распахнулись, выражая беспокойство и потрясение.
— Что такое? — Его рот широко раскрылся. — Ты ударил его? Ты использовал против него дубинку? Идиот!
— Но товарищ Боровиц, генерал, он... Боровиц оборвал его рычанием и обеими руками толкнул в грудь так, что тот пошатнулся.
— Болван! Идиот! Моли Бога, чтобы он остался невредимым. Если ты веришь хоть в какого-нибудь бога, молись, чтобы ты не причинил серьезного вреда этому человеку. Я же говорил тебе, что он уникален.
Он опустился на колени и, ворча что-то себе под нос, перевернул на спину оглушенного человека. Лицо Драгошани постепенно приобретало нормальный человеческий цвет, но на затылке у него вырастала огромная опухоль. Веки его задрожали. Боровиц продолжал с беспокойством вглядываться в его лицо.
— Свет, — резко бросил генерал, — включите все лампы! Андрей, что ты стоишь там, как...
В это время Михаил включил свет, и генерал замолчал, оглядывая комнату. Дверь в комнату была нараспашку, Андрея нигде не было.
— Трусливый пес! — прорычал генерал.
— Может быть, он пошел за помощью, — выдавил из себя Михаил. — Товарищ генерал, если бы я не ударил Драгошани, он мог бы...
