Он продолжал бормотать с безучастным видом, словно забыл о моем присутствии.
— Так вот, Уэст, — сказал он через некоторое время, — простите, что сейчас я говорил с вами немного резко. Это уже второй раз мне приходится извиняться перед вами по тому же поводу. Больше этого не повторится. Я, может быть, чрезмерно придирчив в своем стремлении к полному одиночеству, но у меня имеются основательные причины для этого. Правильно или нет, но я вбил себе в голову, что когда-нибудь будет организован налет на мою усадьбу. Если случится что-либо подобное, смогу ли я рассчитывать на вашу помощь?
— Разумеется.
— Так вот, как только вы получите сообщение, например «Приходите» или даже просто «Клумбер», то знайте, что это призыв о помощи, и поспешите сюда немедленно, даже в глухую ночь.
— Безусловно, я это сделаю, — ответил я. — Но могу я спросить вас, каков характер опасности, угрожающей вам?
— Не будет никакой пользы от того, что вы будете это знать. Вряд ли кто поймет суть опасности. Сейчас я с вами распрощаюсь, так как пробыл здесь слишком долго. Знайте, я теперь рассматриваю вас, как солдата Клумберовского гарнизона.
— Еще один вопрос, — сказал я поспешно, потому что он уже повертывался ко мне спиной. — Надеюсь, вы не будете сердиться на вашу дочь за все, что я сказал вам. Только ради меня она сохраняла это в тайне от вас.
— Хорошо, — сказал он. — Я не такой уж деспот в своей семье, каким вы меня, очевидно, считаете. Что касается женитьбы, то я дружески советую вам бросить эту затею, но если это невозможно, я вынужден настаивать, чтобы в настоящий момент этот вопрос остался открытым. Нельзя предсказать, какие неожиданные события смогут произойти. Прощайте!
Он направился к саду и вскоре скрылся в густых зарослях.
Так закончился наш необычный разговор, во время которого этот удивительный человек вначале целился в меня из пистолета, а потом почти признал возможным для меня сделаться его зятем. Я не знал, горевать мне или радоваться: с одной стороны, он, вероятно, усилит наблюдение за дочерью, чтобы воспрепятствовать нашим встречам, а с другой стороны, я получил согласие повторить свое предложение в будущем. А в общем, я пришел к заключению, что, хотя и случайно, но все же улучшил свои позиции.
Но опасность — эта призрачная опасность, которая как будто постоянно увеличивается и угрожает Клумберу днем и ночью! Как я ни ломал голову, не мог придумать никакого объяснения. Один факт поражал меня, и отец, и сын, не сговорившись друг с другом, уверяли, что если бы рассказать мне, в чем заключается опасность, я вряд ли что-либо понял. Каким странным и причудливым должен быть страх, который нельзя выразить понятными словами!
Прежде чем уснуть, я в темноте поднял руку и поклялся, что никакая сила, человеческая или дьявольская, не поколеблет моей любви к этой девушке, чистое сердце которой я был счастлив завоевать.
Глава VII
О КАПРАЛЕ РУФУСЕ СМИТЕ И ЕГО ПОЯВЛЕНИИ В КЛУМБЕРЕ
Свое повествование я умышленно излагаю просто, без всяких прикрас из опасения, что меня обвинят в стремлении добиться такого-то литературного эффекта. Я рассказываю эту историю в таком виде, в каком она происходила. Читатель поймет, что драматические события, свидетелем которых я оказался, целиком захватили меня. Я уже не мог отдаваться скучным занятиям агента, интересоваться хозяйственными заботами того или иного арендатора, парусными лодками рыбаков. Мой разум был захвачен цепью загадочных происшествий, тщетными попытками объяснить их. Куда бы я ни направлялся, я всюду видел перед собой квадратную белую башню, возвышающуюся над деревьями, и под сенью этой башни я угадывал несчастную семью, трепетавшую в ожидании — чего? Этот вопрос стоял непреодолимым барьером в потоке моих мыслей.
Если рассматривать судьбу Хэзерстонов даже как отвлеченную проблему, то и тогда она притягивала к себе своей зловещей таинственностью. Но она была непосредственно связана с девушкой, которую я любил больше всего на свете; естественно, я не мог думать ни о чем другом, пока передо мной стоял проклятый вопрос.
Отец получил письмо из Неаполя от лэрда с сообщением, что перемена климата пошла ему в пользу и он в ближайшее время не намеревается возвращаться в Шотландию. Это очень устраивало нас всех. Отец считал условия для научных работ в Бранксоме превосходными, ему было бы крайне тяжело вернуться к шуму и сутолоке большого города. Что касается сестры и меня, то, как я уже говорил, мы имели еще больше оснований полюбить вересковые пустоши Вигтауншира.
Несмотря на мою беседу с генералом или, может быть, именно вследствие ее, я, по крайней мере, дважды в день ходил к Клумбер-холлу посмотреть, все ли там благополучно. Генерал, начавший разговор с резкого протеста против моей навязчивости, в конце концов выразил мне некоторое доверие и даже просил моей помощи. Поэтому я полагал, что наши отношения с генералом улучшились, и мое появление не будет для него таким неприятным, как прежде. И, действительно, через несколько дней я снова увидел генерала, который блуждал по своим владениям. Обращение его было корректным, хотя в разговоре он и не вспоминав о нашей последней встрече.
Мне казалось, что генерал был по-прежнему взволнован. По временам он вздрагивал, украдкой испуганно озирался по сторонам. Я от души надеялся, что слова его дочери сбудутся: после пятого октября настанет затишье. Видя сверкающие глаза и дрожащие руки генерала, я понял, что человек не может жить продолжительное время в состоянии такого нервного напряжения.
Осмотрев забор, я убедился, что все доски его тщательно закреплены, заделана и наша лазейка. Сколько я ни бродил вокруг поместья, я не нашел ни одного местечка, где можно было бы сделать проход. Только кое-где сквозь немногочисленные щели забора я проглядывал Клумбер-холл. Однажды я заметил в окне первого этажа сурового мужчину средних лет. Может быть, это был кучер Израиль Стэйкс. Но нигде не было и признака Габриель или Мордаунта, что очень тревожило меня. Я был уверен, что, если, их не держат взаперти, они ухитрились бы дать весточку моей сестре или мне. Мои опасения все усиливались по мере того, как шли дни, а о друзьях не было ни слуху ни духу.
Однажды утром — это было второго октября — я направился к Клумберу, надеясь узнать хоть что-нибудь о своей любимой. Вдруг я заметил человека, сидевшего на камне у обочины дороги.
Приблизившись; я увидел незнакомца; по его пыльной и грязной одежде можно было определить, что он пришел издалека. На его коленях лежал большой ломоть хлеба, в руке он держал складной нож. Но человек, видимо, уже позавтракал, так как отряхивал крошки с колен и, заметив меня, поднялся. Высокий рост незнакомца и суровый взгляд внушали робость, и я счел за лучшее держаться противоположной стороны дороги. Нужда может довести человека до отчаяния, и золотая цепочка, сверкавшая на моем жилете, могла ввести его в искушение, тем более, что вокруг было совершенно безлюдно. Мои опасения, казалось, подтверждались: он вышел на середину дороги и преградил мне путь. — Ну, дружище, — сказал я с напускным спокойствием, хотя на самом деле внутренне сжался, — чего вам от меня нужно? — Обветренное лицо незнакомца было словно вырезано из красного дерева. От рта до уха тянулся глубокий шрам, что отнюдь не украшало внешность бродяги. В волосах сверкала седина, меховая шапка была надета набекрень, что придавало ему ухарский и какой-то полувоенный вид. В общем, он производил впечатление одного из опасных бродяг, которых мне когда-либо доводилось встречать.
