— Глупец! — яростно кричал он, — Отродье Нот-Йидика, зловонное порождение К’туна! Сын собаки, воющей в пучине Азатота! Ты мог бы обрести святость и бессмертие, а вместо этого предал Его и Его жреца! Теперь берегись, ибо Оно голодное! На твоем месте мог бы быть Орабона — этот проклятый предатель, — но я предоставил тебе первому эту честь. Теперь же берегитесь оба, Оно не будет церемониться с вами!
Эо-эо! Отмщение грядет! Знаешь ли ты, как ты мог стать бессмертным? Взгляни на эту печь — воск уже в котле, осталось только зажечь огонь. И я сделал бы с тобой то, что сделал уже с другими когда-то жившими существами. Эй! Ты, который клялся, что все мои изваяния — всего лишь воск, сам превратился бы в восковую статую! Когда Оно утолило бы свою жажду, и ты стал бы похож на ту собаку, что я тебе сегодня показывал, я сделал бы твои раздавленные, исколотые останки бессмертными! Воск превратил бы твое тело в мумию, а твоя душа вселилась бы в великого и могущественного Ран-Тегота.
Разве не ты говорил, что я великий художник? А все очень просто: воск — с головы до ног, дюйм за дюймом. Йа! Йа! А потом весь мир смотрел бы на твой исковерканный труп и удивлялся, как я сумел вообразить и создать такое! Ну, что скажешь? А Орабона был бы следующим. А за ним и другие… так росла бы моя коллекция.
И ты, предатель, все еще думаешь, что я сделал все эти экспонаты? Почему бы тебе не сказать теперь «законсервировал»? Ты ведь прекрасно знаешь, в каких необычных местах я побывал и какие интересные вещи привез с собой. Трус! Ты никогда не смог бы встретиться лицом к лицу с той тварью, чью шкуру я надел, чтобы испугать тебя. Один взгляд на нее — и ты бы умер на месте от ужаса! Йа! Йа! Но Оно сейчас жаждет крови, ибо кровь есть сила и жизнь!
Роджерс, упершись в стену спиной, раскачивался из стороны в сторону в своих крепких путах.
— Послушай, Джонс, а если я отпущу тебя, ты меня развяжешь? Ведь я — Его верховный жрец и должен позаботиться о Нем. Одного Орабоны будет вполне достаточно, чтобы поддержать Его жизнь, а когда с ним будет покончено, я с помощью воска сделаю его останки бессмертными, и их увидит весь мир. Я больше не побеспокою тебя. Отпусти меня, и я разделю с тобой всю ту власть, которую даст мне Оно. Иа! Иа! Велик и бессмертен Ран-Тегот! А ты отпусти меня. Отпусти! Оно страдает от жажды там, внизу, и если Оно погибнет, то Старцы никогда больше не вернутся. Эй! Развяжи же меня!
Но Джонс только грустно покачал головой. Ужасные фантазии хозяина музея вызывали у него горечь и отвращение. Роджерс, который теперь безумно уставился на толстую дверь с висячим замком, снова и снова бился головой о кирпичную стену и лягался туго связанными лодыжками. Джонс опасался, как бы он не причинил себе каких-нибудь повреждений, и приблизился, чтобы привязать его к чему-нибудь неподвижному. Однако Роджерс, извиваясь, отполз от него подальше и испустил серию неистовых завываний, громкость которых была просто невероятной. Трудно было представить себе, что человек способен производить столь оглушительные звуки, и Джонс подумал, что если так будет продолжаться, то искать телефон не потребуется. Визит констебля, несомненно, не заставит себя долго ждать, хотя в этом безлюдном районе вряд ли кто-то пожалуется на нарушение тишины.
— Уза-й-ей! Уза-й-ей! — завывал безумец. — Йкаабаа-бо-ии! Ран-Тегот! Ктулу-фтан. Эй! Эй! Эй! Эй! Ран-Тегот! Ран-Тегот! Ран-Тегот!
Связанный Роджерс, корчась, прополз по замусоренному полу к запертой двери и начал биться об нее головой. Джонс опасался подходить к нему, чувствуя себя разбитым и истощенным после недавней схватки. Этот приступ ярости Роджерса сильно действовал ему на нервы, и постепенно Джонс ощутил, что ночные страхи с новой силой начинают овладевать им. Все, что было связано с Роджерсом и его музеем, порядком угнетало его и неприятно напоминало о мрачных перспективах загробной жизни. И совсем уж невыносимо было думать о том восковом шедевре безумного гения, который скрывался сейчас совсем рядом — в темной комнате за тяжелой дощатой дверью.
А затем случилось то, от чего дрожь ужаса пробежала по всему телу Джонса, и волосы на его голове встали дыбом. Роджерс перестал вдруг кричать и биться головой о дверь, напрягся и сел, склонив голову набок, словно внимательно прислушиваясь к чему-то. Затем его лицо искривилось в злорадной торжествующей ухмылке, и он вновь заговорил связно каким-то хриплым шепотом, странно контрастирующим с его недавними громогласными воплями.
— Внимай мне, глупец! И запомни все, что я скажу! Он услышал мой зов и идет сюда. Разве ты не слышишь плеск воды в бассейне в конце коридора? Я вырыл его глубоко под землей. Он ведь амфибия — ты же сам видел жабры на фотографии. Он пришел на Землю со свинцово-серой планеты Иуггот, где города расположены на дне бескрайнего теплого моря. Он слишком высок и не может подняться в бассейне в полный рост. Отдай мне ключи — мы должны открыть Ему дверь и пасть перед Ним на колени. Затем мы принесем Ему собаку или кошку. Или, может быть, какого-нибудь пьяного — чтобы утолить его жажду.
Джонса поразили не сами слова безумца, а то, как он произнес их. Неподдельная уверенность, с которой звучал его хриплый шепот, была весьма заразительна. Под ее влиянием воображение даже самого хладнокровного человека могло отыскать вполне реальную угрозу в любой восковой фигуре. Взгляд Джонса был прикован к злополучной двери. Внимательно рассматривая ее, он заметил несколько трещин в досках, хотя никаких других повреждений на этой стороне двери не было. Джонс размышлял о том, насколько большое помещение скрыто за этой дверью, и как там может располагаться восковая фигура. Ведь идея безумца о коридоре и подземном бассейне была столь же дикой, как и все остальные его изобретения.
Затем в какое-то ужасное мгновение дыхание Джонса перехватило, и он застыл на месте, как вкопанный. Кожаный ремень, которым он собирался привязать к чему-нибудь Рождерса, выпал из внезапно ослабших рук. Конечно, он и раньше мог бы предположить, что этот музей рано или поздно сведет его с ума, как это случилось с Роджерсом, но он совсем не был готов к тому, что этот момент наступит прямо сейчас. Однако именно теперь это действительно произошло — разум оставил его.
Рассудок явно отказывался служить Джонсу, поскольку внезапно им овладели настолько невероятные галлюцинации, что все ранее пережитое им этой ночью показалось ему теперь просто детской забавой. Роджерс только что уверял его, будто слышит плеск воды в бассейне, где находится мифическое чудовище. И вот теперь — спаси Господи! — сам Джонс уже отчетливо слышал этот плеск.
Роджерс заметил, как судорога искривила лицо Джонса, а потом превратила его в застывшую маску ужаса, и рассмеялся:
