Саммерс порывисто обернулся. Стегнул стэком по камню так, что хряснул металлический стержень под плетёнкой ремня. Сказал шипящим, приглушённым голосом:
— Наглая ложь! Только человек, не имеющий понятия обо мне, может допустить, чтобы я из-за женщины, — англичанин презрительно скрутил губы, — из-за дочери тёмного дельца с уголовным прошлым, рисковал подрывать верное дело! Вы могли бы скорее заподозрить, что я добиваюсь вашей руки, миледи.
Саммерс с убийственным сарказмом почтительно перегнул корпус.
— Почему же ты сам не требуешь своих денег? — настойчиво переспросила женщина, пропустив мимо ушей оскорбление.
— Не вижу надобности десять раз повторять одно и то же. Мои бумаги не подвергаются риску. Моё требование равносильно разрыву с компанией. Со стороны же твоего мужа — это простая осторожность.
Женщина задумалась.
— Можешь ты мне поклясться, — сказала она медленно, — можешь ты поклясться словом джентльмена словом офицера, что тобой руководит…
Саммерс перебил быстро, с готовностью:
— Клянусь словом джентльмена и офицера, что даже в том случае, если бы здесь сейчас очутился сам Абхадар-Синг…
Офицер внезапно поперхнулся, вздрогнул, побледнел, как обломок мрамора, который он стегал стэком в такт своей речи.
— Что за чёрт?..
Женщина в свою очередь повернулась в ту сторону, где на белом фоне стены щербатым зевом чернела сводчатая дверь внутрь развалин. Со сдавленным криком — ужас перехватил горло — метнулась в темноту, под защиту балюстрады.
В чёрном бархатном зеве, под сводами, мутно белела высокая человеческая фигура. Контуры фигуры сделались резче, словно впитали в себя окружающую тьму. Фигура колыхнулась, двинулась вперёд, стала неподвижно на пороге, вся на виду, облитая призрачным светом луны.
Саммерс с усилием пошевелил рукой. Пытался нашарить в кармане револьвер, сдвинуть предохранитель. Одеревеневшие пальцы тупо возились, срывались с полированных частей металла. Не мог оторвать остановившихся глаз от странного призрака. Видел отчётливо мягкие складки одежды, снежно-белый тюрбан с тускло мерцающей пряжкой, тонкие черты чуть опушенного бородкой лица, бледного той смуглой бледностью старой слоновой кости, что отличает только самые чистые семьи раджиутов.
Призрак запахнул тонкой рукой складки белой одежды, сделал шаг — и под ногой у него хрустнул щебень.
Тёплая волна прилила к сердцу англичанина. Мысленно расхохотался сам над собой, разом нащупал револьвер, сделал порывистый шаг, щёлкнул предохранителем.
— Что за комедия? Что вам здесь нужно?
Призрак, не выказывая особого беспокойства, отступил в амбразуру.
— Прекратите комедию, иначе я буду стрелять! — крикнул Саммерс, не на шутку обозленный.
Призрачная фигура совсем отступила в темноту. Через минуту снова показалась на пороге рядом с другой, чуть пониже в белом европейском костюме.
— Здесь кто-то есть, очевидно? — расслышал Саммерс негромкий спокойный голос.
Говорили по-французски. Саммерса дёрнули сзади за хаки. Испуганный, срывающийся голос Бетси шептал:
— Джим, ради Бога… Это Гамаюн-Синг, сосед мужа. Джим, я пропала!..
— Здесь, очевидно, недоразумение, — отозвался с порога по-английски мягкий голос. — Кто-то принял нас за разбойников, хочет стрелять… Очевидно, туристы. Господа! Вы к нам обращаетесь?
— Вне всякого сомнения, к вам, кто бы вы ни были, — голос Саммерса не потерял угрожающих интонаций.
Призрачные фигуры возразили:
— Вы совершенно напрасно волнуетесь. Вам не грозит никакой опасности. Мы осматривали развалины.
— Прошу извинения, сэр, — без церемоний оборвал Саммерс. — Говоря откровенно, меня весьма мало интересует, чем вы здесь занимались. Вы испугали своим бутафорским выходом не меня, а… дам, которых я сопровождаю.
Саммерсу показалось, будто фигуры сделали шаг в его сторону. Он быстро отступил в тень, стараясь прикрыть тонкую фигуру Бетси, и крикнул угрожающе:
— Повторяю, не имею никакого желания продолжать разговор с незнакомыми. Покорнейше прошу идти своей дорогой.
Незнакомец в тюрбане сухо отозвался:
— Я позволю себе напомнить вам, сэр, что мой спутник не англичанин. Он не привык к обращению в такой категорической форме.
Саммерс заорал в бешенстве:
— А я позволю себе напомнить, что я не привык выслушивать замечания от грязных туземцев! Предупреждаю в последний раз.
При луне видно было, как незнакомцы снова отступили к двери, исчезли в темноте. Саммерс выжидающе сжимал рукоятку револьвера. Бетси шептала за спиной плачущим голосом:
— Джим. Зачем, зачем так? Гамаюн-Синг принят у его светлости. Тот, другой с ним, француз, я узнала, я видела его сегодня в ложе калькуттского резидента. Это профессор Нуар. Ах, ты наделал глупостей.
— Самая большая глупость та, что я связался с тобой и с этой глупой поездкой! Ты намереваешься остаться здесь на ночлег?
Он продел руку под локоть женщины, почти грубо потащил её через двор, по коридору, и усадил в экипаж.
Вскочил в седло, рванул бока шарахнувшегося пони шпорами. «Электрик» зажужжал передачей. Женский голос тревожно окликнул:
— Джим, ради Бога. Ты говорил сегодня серьёзно?
Англичанин ничего не ответил.
Впереди тускло мигнул красным глазом задний фонарик машины.
Невысокий брюнет с вьющимися усами, с густой шапкой волос, подёрнутых сединой, улыбнулся одними глазами, сказал негромко:
— Мне кажется, я понимаю Дину Николаевну.
Девушка сидела в шезлонге, кутаясь в белый фланелевый халатик, поправила костяной нож, выпавший из свежесрезанной книги, вскинула на говорившего немного удивлённый, недоверчивый взгляд. Брюнет подтвердил:
— Я привык к Индии, сжился с ней. Но перед отъездом у меня постоянно такое чувство, будто я ухожу из театра. Декоративные краски, сочетания, лубочная луна, фонари звёзд, эти растения, смахивающие на живые существа… Теперь у нас пожелтели берёзы, рябину подрумянило морозом.
Девушка повернулась к зелёной стене олеандров, вздрагивавших под каплями дождя, сказала сердито:
— Вы, кажется, хотите, чтобы я в самом деле расплакалась?
Чистая сетка дождя отгораживала веранду от эспланады. Мутные контуры пальм шевелили листьями-перьями над скользкими лоснящимися стенами.
Тяжёлые выпуклые клубящиеся тучи, словно кипы хлопка, повисли над крышами, уродливые, мутные, рваные.
Не было отдельных капель дождя. Сплошная частая сетка воды связывала небо и землю. И, когда нависал мутный студень нового облака, сетка превращалась в сплошную стену воды. С воем метался ветер в переулке, тротуары тонули, улицы превращались в сплошные потоки и водопады, и вздувшаяся бурая спина священной реки одевалась пенистым белым кипящим плащом.
