Тогда-то она и увидела, как разрослись ее брови. У внутреннего края каждой, над переносицей, появились по три необычайно длинных волоска. Они заворачивались к вискам, сплетаясь в крохотные косички. Раньше она не замечала их потому, что редко смотрелась в зеркало, да к тому же странные волоски не торчали над бровями, но переплетались с ними, вроде вьюнка-паразита, обвивающего ветку. Всё же вид у них был до того странный, что ей захотелось скрыть их ото всех, даже от родителей. Она нашла мамины щипчики для бровей, аккуратно вырвала шесть волосков и смыла их в унитазе. Больше они не вырастали.
В оптике Джейн предпочла очки в тяжёлой черепаховой оправе контактным линзам. Оптик, как и её мать, решил, что она сошла с ума, но это был тщательно продуманный выбор. Джейн была не какой-нибудь дурнушкой-«ботаником» из второсортного фильма, для которой наука — последнее прибежище. Она всегда была девчонкой-сорванцом, худой, как палка, с удлинёнными, чуть раскосыми фиалково-синими глазами; маленьким розовым ртом; длинными прямыми чёрными волосами, которые скользили меж пальцев, как масло; кожей такой светлой, что даже чуть голубоватой, точно снятое молоко.
Когда она вступила в период созревания, природа явно вознамерилась сделать из неё красавицу. А Джейн это не нравилось. Не нравилось внимание, не нравилось, когда на неё смотрят, не нравилось, что её терпеть не могут другие девчонки. Она мало говорила, не от застенчивости, а потому, что в школе её интересовала только учёба, и её сверстникам это казалось высокомерием. Друзей в школе у неё почти не было. Она рано постигла опасности дружбы с мальчиками, даже серьёзными, из тех, кто проявляют интерес к генетическим мутациям и сложным компьютерным программам, симулирующим активность улья. Джейн была уверена, что лапать её они не станут, но в том, что не станут и влюбляться, уверенности не было. В жизни её напрочь отсутствовали обычные развлечения старшей школы — секс, общение, бездумные забавы, — и в результате она получила научную стипендию Интел/Вестингауза за компьютерно-генерированную схему возможных мутаций небольшой популяции бабочек — вице-королей, подвергнутых воздействию генетически модифицированных зерновых. Закончив работу в предпоследнем классе, она взяла стипендию и смылась.
Её приняли в Стэнфорд и Массачусетский технологический, а она выбрала маленький, но очень престижный женский колледж в большом городе, в нескольких сотнях миль от дома. Родители боялись отпускать её так далеко в нежном возрасте семнадцати лет, но колледж с его элегантными, похожими на монастырские зданиями и буйно зеленеющим парком развеял их тревоги. К тому же декан заверила их, что район вокруг колледжа совершенно безопасен, если, конечно, у студенток достанет здравого смысла не бродить в одиночку ночами. Уступив уговорам и поддавшись натиску дочери — Джейн рвалась из дома, — её отец подписал очень крупный чек на обучение в первом семестре. В том сентябре она пошла в колледж.
Она изучала энтомологию и весь первый год разглядывала гениталии мужских и женских особей капюшонницы редкой полынной — вида, найденного в степях Сибири. Часы, проведённые в лаборатории — где она сидела, согнувшись над микроскопом с щипчиками в руках, такими крохотными, что они могли сойти за частицу одного из образчиков, — были полны восторгов. Она отделяла гениталии бабочки, крошечные и геометрически правильные, как диатомы[10], и окунала их сначала в глицерин для консервации, а затем в смесь воды и спирта. Потом она рассматривала их под микроскопом. Очки мешали ей за работой — они то и дело стукались о смотровую линзу микроскопа, — пришлось перейти на контактные линзы. Оглядываясь назад, она решила, что это, возможно, было ошибкой.
В Аргус-колледже у неё тоже не появилось близких друзей, но здесь она уже не была одиночкой, как дома. Она уважала своих товарок по колледжу и научилась ценить женское общество. Целыми днями она не видела ни одного мужчины, не считая профессоров да людей, которые каждое утро проезжали мимо кованой ограды школы на работу, а вечером возвращались домой.
И ещё — она не была единственной красавицей. Аргус-колледж специализировался на молодых особах вроде Джейн: элегантных, скрытных девушках, изучающих погребальные обычаи монголок или брачное поведение редких птиц из страны антиподов; девушках, сочиняющих концерты для скрипки с ансамблем индонезийских ударных инструментов или пишущих компьютерные программы для расчета прохождения потенциально опасных небесных тел через облако Оорта. Под сенью этой образовательной теплицы Джейн казалась не столько орхидеей, сколько выносливым цветком молочая. И она процветала.
Первые три аргусовских года прошли в ярком ореоле разноцветных бабочкиных крыльев. Каждое лето было отдано интернатуре при музее, где она в одиноком восторге месяцами чистила и подготавливала экспонаты. На старшем курсе Джейн получила разрешение разработать собственный проект диссертации, касавшийся её любимых капюшонниц. Ей отвели уголок в пыльной передней у входа в лабораторию, и там она поставила свой лэптоп и микроскоп. Окон в её уголке не было, как и во всей передней, хотя лаборатория была приятно старомодной, с высокими стрельчатыми окнами, простенки между которыми занимали выставочные шкафы викторианской эпохи с экземплярами лепидоптеры[11], неоновых жуков, необычайных древесных наростов и (что казалось ей слегка трагичным) многочисленными экзотическими зябликами, чьи сверкающие плюмажи выцвели до пыльных оттенков. Поскольку она частенько засиживалась допоздна, то попросила и получила собственный комплект ключей. Почти все вечера она проводила в сиянии маленькой галогеновой лампы, занося в компьютер информацию, сравнивая изображения генетических мутаций самок капюшонниц, подвергнутых обработке диоксином, переписываясь с другими исследователями из Мельбурна и Киото, Лондона и Сибири.
Изнасилование произошло около десяти вечера, в пятницу, в начале марта. Она заперла дверь кабинета, оставив компьютер внутри, и пошла к станции метро в нескольких кварталах оттуда.
Ночь была холодная, ясная, жёлтый свет фонарей придавал мёртвой траве и голым деревьям призрачную осеннюю серебристость. Никого не встретив, она торопливо пересекла кампус и замешкалась у Седьмой улицы. Если пойти сначала по Седьмой, а потом свернуть на Мичиган-авеню, будет дольше, но безопаснее. Короткий путь быстрее, но администрация Аргуса и местная полиция предупреждали студенток, чтобы те не ходили там после наступления темноты. Джейн постояла с минуту, созерцая пустынный парк через дорогу; потом, решительно глядя прямо перед собой, энергично взяла с места, пересекла Седьмую и пошла коротким путём.
