Но в тот момент он не задумался об этом. Он даже не удивился тому, что вдруг стал понимать, о чем говорят собаки. Ему это показалось чем-то само собой разумеющимся. Это было так легко и просто – он только не мог понять, как же это ему не удавалось раньше.
Он выпрямился в своем углу и слушал, о чем собаки говорили между собой.
– Я тоже голоден, – проворчал крестьянский пес.
– Завтра я сведу тебя к мясной лавке, – пообещал пудель. – Вы, деревенские псы, в одиночку в городе ничего себе не найдете. Ты будешь ходить на задних лапах и носить в зубах палку, и за это искусство тебе всегда перепадет хорошая косточка с мясом и жиром.
– Дома, на дворе, я получал кости не за ходьбу на задних лапах, – возразил крестьянский пес. – И кашу мне давали тоже не за это. Я должен был охранять двор и следить, чтобы лисы не добрались до гусей.
– А кто-такие лисы? – спросил пудель.
– Лисы? – повторил сторожевой пес. – Ну, как тебе это объяснить? У них нет хозяина. Они живут в лесах. Они приходят из леса ночью и воруют гусей. На то они и лисы.
– А что такое лес? – осведомился пудель.
– Э, да ты совсем ничего не знаешь! – возмутился крестьянский пес. – Лес – это когда не три-четыре дерева, а… как бы тебе сказать? Это такое место, где куда ни посмотришь, кругом одни деревья. А за деревьями опять деревья. Вот оттуда-то и прибегают лисы. Если кому-нибудь из них случалось уносить гуся, меня сильно били палкой.
– А вот меня никогда не били! – похвастался пудель. – Даже когда мой хозяин учил меня ходить на двух ногах и танцевать. Он был всегда добр ко мне. У нас дома тоже жили гуси, но лисы даже и не пытались их таскать, потому что у нас тут нет леса, из которого они приходят. Если бы поблизости были леса или лисы, мой хозяин сказал бы мне об этом. Он говорил мне все и ничего не скрывал. Я даже знаю, где он зарыл деньги, которые у него искали, да не нашли, и кому эти деньги принадлежат.
– Да, люди частенько зарывают деньги, – подтвердил пес. – Только вот зачем? Их же нельзя есть.
– Этого тебе не понять, – возразил пудель. – Это очень разумно – зарывать деньги. Все, что бы ни делал мой хозяин, было очень разумно. Я был с ним в ту ночь, когда они завернули его в холстину и вынесли из дома. Но перед тем приходил один человек, который принес в кошельке деньги, восемьдесят гульденов. Он сказал, что это был старый долг. Мой хозяин пошел проводить его до дверей – а шел он очень медленно, так сильно был болен – и когда вернулся, то спросил меня: «Что мне делать с этими деньгами? Всю жизнь я собирал деньги, но они от меня утекли. Они не должны найти эти восемьдесят гульденов, когда придут завтра, – ни гроша они не должны найти! Еще сегодня ночью их нужно вынести из дома. Но куда, скажи мне, куда?» Он кашлял, жаловался на боли и все время держал платок у рта. Наконец он сказал: «Я знаю одного человека, которому ни в чем не было счастья. Ему могли бы помочь эти деньги. Я не могу оставить ему в наследство свое счастье, но восемьдесят гульденов он должен получить». Затем он хлопнул себя ладонью по лбу, закашлялся и засмеялся. «Это под стать Берлу Ландфареру! – сказал он. – Если в Праге пойдет дождь из гульденов, он непременно будет разъезжать на своей тележке по деревням. Правда, трудно будет ему помочь…» Он подумал немного, потом взял свою трость, шляпу и плащ, прихватил кошелек, и мы отправились по улице к самому берегу реки. Там он велел мне разгрести лапами опавшую листву и немного поскрести землю, а потом зарыл кошелек – очень неглубоко, так как сил у него уже вовсе не было. После чего сказал мне: «Когда Берл Ландфарер вернется в город, схвати его зубами за кафтан и веди сюда. Это его деньги, но я уже не смогу сам отдать их ему, потому что вот-вот уйду по дороге, что ожидает всех людей… Ты легко узнаешь Берла – он ходит немного кособоко, и спереди у него недостает трех зубов».
– Это плохо, – заметил крестьянский пес. – Он не может грызть кости. Скажи ему, чтобы ел только мягкое мясо.
– Но я его не знал, да и теперь не знаю! – крикнул пудель. – Я не могу отличить его от других людей. А потому деньги и сейчас лежат в земле. Как же мне узнать, у кого не хватает зубов, – люди ведь не ходят с открытыми ртами? Откуда мне знать, кто из них Берл Ландфарер?
Берл с удивлением обнаружил, что речь зашла о нем, и с этого момента напряженно вслушивался в разговор. И когда он услыхал, что пудель Мейзла несколько лет разыскивает его, он вышел из своего угла и с печальным упреком произнес:
– Берл Ландфарер – это я.
– Ты – Берл Ландфарер? – воскликнул пудель. Он встал на задние лапы и начал возбужденно всматриваться в человека.
– Дай погляжу! Открой-ка рот! Точно, трех зубов недостает. Значит, ты и есть Берл Ландфарер. Вот и хорошо – завтра я пойду с тобой и укажу, где зарыты твои деньги.
Он опустился на передние лапы и завилял хвостом.
– Завтра? – пронзительно крикнул Берл и засмеялся. – Завтра? Но я же Берл Ландфарер! Завтра нас всех троих повесят!
– Кого это повесят? – недоверчиво переспросил пудель.
– Меня, тебя и вот его, – ответил Берл, указывая на задремавшего в углу крестьянского пса.
– С какой стати нас должны повесить? – удивился пудель.
– Таков приказ, – ответил Берл Ландфарер.
– Тебя-то, может, и повесят, – решил пудель, подумав. – А меня нет. Стоит им только открыть дверь, как я проскользну у них между ног и задам деру!
И он начал кружиться на месте, а затем лег на пол.
– А сейчас я хочу вздремнуть, – сказал он. – Что и тебе советую. Значит, ты и есть Берл Ландфарер. Нет, меня-то не повесят!
И он тут же уснул.
Едва забрезжило утро, снаружи загремел замок, дверь камеры отворилась, но вместо палача, готового вести Берла на место казни, на пороге появились два еврейских советника ратуши – реб Амшель и реб Симхе. Господин полковник Страссольдо в последний момент уступил мольбам и настояниям общины и согласился помиловать Берла Ландфарера за штраф в сто пятьдесят гульденов, которые ему тут же и были доставлены еврейскими старейшинами.
– Мы принесли свободу заключенному и отпущение скованному, – воскликнул реб Амшель. – Восхвалим же Бога, который не отнял у нас своей милости!
И реб Симхе подтвердил радостную весть, но более будничными словами:
– Вы свободны, реб Берл! Выкуп за вас уплачен. Можете идти домой.
Но Берл, казалось, ничего не понимал.
– Собака! Собака! – кричал он. – Где собака, она только что была здесь! Собака Мейзла! Она знает, где зарыты мои деньги! Восемьдесят гульденов!
– Реб Берл! Вы свободны, – повторяли еврейские советники. – Вы что, не понимаете? Бог помог нам, и ваша казнь отменена. Вы можете идти.
