— А-а! — закричали кэлпи и ударили копьем о копье.
Лучшая моя песня, думал Фома, люди прекрасны, я люблю их, это мое племя, мой род, равного которому нету. И кэлпи полюбят людей и не захотят умирать, они полюбят жизнь, ковровая бомбардировка не истребила их, как ожидалось, люди вынуждены будут пойти на переговоры… Я сам пойду на переговоры, я буду мостом, посредником, ведь люди жестоки от отчаяния, от страха, а страха больше не будет…
И ехидная улыбка Хромоножки всходила над этими мыслями, точно ущербный серп луны.
Я проклинаю битву, игрушку детей безумных,
Больше ее не будет петь эта арфа,
Только любовь в ее золотом уборе —
Вот что достойно истинно взрослого мужа!
И маленький пакостник Роджер бегал кругами по детской площадке, крича: «Фома — кэлпи! Фома — вонючий кэлпи!» И качались во мраке на плоту уложенные бок о бок, бледные, как личинки навозных мух, холодные, мертвые люди, и горели мертвые кэлпи, развешанные на наблюдательной вышке… Лодки кэлпи виделись смутно, словно сквозь радужный туман. Это слезы, подумал он, всего лишь слезы.
Но он продолжал петь, и арфа Амаргена стонала под его рукой.
Пять песен спел я — песню битвы и песню смерти, песню хитрости и песню славы. Я спел песню королевы. Эта — последняя.
И тогда он поднял арфу и ударил о колено, и она всхлипнула в последний раз, точно прощая его.
— Я больше не буду петь! — крикнул он. — Я не буду петь битву! Это последняя моя песня!
— Ааааа! — вопили кэлпи; лица их с раскрытыми ртами казались странно одинаковыми, и ему стало страшно.
Ингкел один из всей толпы не вопил, но в глазах его стояли слезы.
— Это была замечательная песня, Фома, — сказал он. — Я сомневался в тебе. Прости. Ты лучший бард, что у нас был.
— Я спел песню мира, — вздохнул Фома, усталый и опустошенный, — я все-таки спел песню мира.
— После такой песни воины ринутся в битву как водяные кони, — согласился Ингкел, — такого еще никогда не было. Ты погляди на них!
— Но я не пел песню битвы, — слабо возразил Фома, — я пел песню любви.
— Маленький мальчик, — нежно сказал Ингкел и поцеловал его в плечо, — маленький мальчик. Песня любви и есть песня битвы. Как можно убивать врагов, не любя их? И ты прав, что сломал свою арфу, — такую песню невозможно повторить. Это вершина. Другие барды будут петь об этом столетиями…
И тогда Фома заплакал.
— Я маленький мальчик, — говорил он сквозь слезы, — ты прав, Ингкел, я просто маленький мальчик. Что я наделал, Ингкел, что я наделал?
Но крики воинов заглушали его слова…
От лодок, плясавших на волнах выжженной Дельты, рябило в глазах.
Я сделал что-то ужасное, думал Фома. Она что-то сделала со мной тогда, я был маленьким и стал большим. Но не совсем большим. Я ничего не понял.
— Если бард поет, — сказал Ингкел, — это открывается всем. Новое знание приходит через барда. Ты пел про ваших дочерей-сестер. Это правда?
Фома пожал плечами. У них в классе было десять мальчишек и тринадцать девчонок. Девчонок всегда больше. Это всем известно.
— И мы все сможем стать старейшими?
— Я не знаю, Ингкел, — с тоской проговорил Фома, — я пел не про это. Я пел про любовь. Ингкел, как объяснить? Вот ваше племя… вот племя людей… я как мост между вами. Люди не могут выжить в Дельте, они слишком привязаны к своим машинам… а кэлпи не могут бесконечно воевать просто ради войны. Вы нужны друг другу.
— Ты пел именно об этом, маленький бард, — кивнул Ингкел.
— Почему ты называешь меня так? Совсем как она.
— Потому что я люблю тебя, маленький бард, — Ингкел улыбнулся, — ты спел прекрасную песню. Такой у нас еще не было.
— И поэтому вы идете воевать?
— Конечно! Как же еще? Прекрасная песня, прекрасная битва.
Ночь была глухой и черной. Кэлпи умеют вызывать тучи, подумал Фома, умеют приказывать ветру, умеют говорить с деревьями… И я так и не узнал, как это у них получается.
— Вы все погибнете, — сказал он, — и люди погибнут. Не все, но многие.
— Кто не погибнет, станет старейшим, — ответил кэлпи, — таков закон. А у вас есть дочери-сестры.
Вряд ли Доска похожа на дочь-сестру, подумал Фома. Или мама. Или маленькая сопливая Лисса.
— У людей нет дочерей-сестер, — сказал он безнадежно, — у них есть просто дочери. И сестры.
— Вы — удивительное племя, — нежно стозвался Ингкел.
И воины в лодках, грозные воины кэлпи застучали древками копий о днища. И закричали:
— Веди нас, бард!
Что я наделал, думал Фома. Это потому, что я все-таки не кэлпи, я не понимаю всего. Я вообще ничего не понимаю. Они способны думать только о войне, слышать только боевые песни, а я не могу остановить их. У меня больше нет арфы.
Но я пел без арфы, я смогу, только нужно спеть правильную песню. Ах, если бы я мог знать, какая песня правильная! Но я всего лишь маленький мальчик, белая личинка, которой не суждено стать крылатой тварью.
Но она, она теперь королева, а королева может приказать. Нужно найти правильные слова для одного-единственного слушателя, а я — ее бард. Нужно найти слова любящего для любящей. И она прикажет остановить войну. Она королева. Она поймет меня.
Он вновь сердито потер глаза. Черные точки лодок парили в мутной пелене. Это от слез, подумал он, это от слез.
Он обернулся к Ингкелу:
— Я должен вернуться. К ней. На остров.
— Не делай этого, маленький бард.
— Я бард, и кто ты такой, чтобы приказывать мне, Ингкел?
— Я твой друг, — сказал Ингкел спокойно, и сердце Фомы сжалось от угрызений совести.
Но он только попросил:
— Подгони лодку к берегу. И вели остальным ждать меня.
— Мы без тебя никуда не пойдем, — сказал Ингкел. — Но бард не должен входить к королеве. Только к дочери-сестре. А новым дочерям-сестрам еще предстоит появиться.
Самое разумное было бы убежать, подумал Фома. Она звала меня. Еще до того как стала королевой. Сейчас у нее власть. Она укроет меня. И лодки кэлпи будут плясать на волнах, пока им не наскучит и они не разбредутся по обгоревшей Дельте… Нет, она подскажет мне слова. Слова новой песни. Я спою ее приказ, ее повеление, я спою про любовь, ведь это будут слова любящей для любящего.
— Оставайся в лодке, Ингкел, — велел он, — я вернусь.
— Мы будем ждать тебя, маленький бард. Но не тревожь ее. Ты чужак, а я знаю, что говорю.
— Я бард, — сказал Фома и спрыгнул в воду.
Крохотные полупрозрачные мальки прянули в стороны от его сапог. Они уцелели и дадут начало новому рыбьему племени Дельты. Быть может, среди них крохотный водяной конь, как знать? Фома ступил на прибрежный песок, и песок зашуршал под его ногой.
