Делгард сдвинул шторы: зрелище почему-то показалось ему отвратительным. Но когда он разделся и лег, глаза не закрывались и смотрели на тени вокруг, а свет проникал сквозь ткань, напоминая, что дерево по-прежнему там, как зловещий часовой. Ожидает.
Голова Алисы крутилась из стороны в сторону, колотясь о подушку с силой, которая раздробила бы и более твердый предмет. Ее губы шевелились, а бледное тело покрылось потом, хотя в комнате стоял зимний холод. Слова, что шептала Алиса, полные страдания и муки, произносились голосом, вряд ли напоминавшим голос одиннадцатилетнего ребенка.
Простыни и одеяло сбились комом у ее тонких ног, которые вытянулись и дрожали.
— …Да, милый Томас, наполни меня твоим семенем…
Ее таз судорожно дергался, ночная рубашка задралась до груди.
— …Сладчайший сердцем, исполненный доброй силы…
Ее маленькая грудь вздымалась и опускалась во сне.
— …Рассей себя во мне…
Она застонала долгим, завывающим стоном, но в последовавшем вздохе был экстаз. На мгновение ее тело замерло, веки задрожали, но не открылись. Она снова застонала, и на этот раз звук был томным.
— …Полнее, чем когда-либо…
Стоны перешли в глубокие вздохи восторга, усиливающие испытываемое наслаждение. Что-то маленькое и черное юркнуло по ее белому животу.
Снаружи, в коридоре с дверями в кельи сестер, стояла закутанная в черное фигура и прислушивалась, затаив дыхание и напряженно сжимая дверную ручку.
— …Укроти их языки, мой жрец…
Глаза Алисы распахнулись, но она продолжала спать.
— …Проклятая Мария… проклятая МАРИЯ…
Глаза монахини в ужасе расширились, рука еще крепче сжала дверную ручку.
— …ПРОКЛЯТАЯ МАРИЯ…
Тело Алисы выгнулось, пятки и плечи вдавились в постель. Черная тварь на животе чуть не соскользнула, и девочка закричала в муке, когда острые иглы вонзились в ее нежную плоть. Но не проснулась.
Она упала на постель и неподвижно лежала на спине, больше не издавая ни звука.
Монахиня, мать Мари-Клер, мать-настоятельница монастыря, одной рукой бессознательно сжимая крест у себя на груди, толкнула дверь — медленно, тихо, будто в страхе. По мере открытия двери луч света из коридора становился шире, тень монахини, как призрак, удлинялась на полу. На настоятельницу пахнуло холодом, и холод был неестественным, мучительным.
Она вошла медленными, тихими шагами.
— Алиса, — прошептала мать Мари-Клер, не желая будить девочку, но не уверенная, что та спит. Ответа не последовало, но до слуха монахини донесся другой звук, странный, хотя не совсем незнакомый. На лбу ее собрались озадаченные мортины. Мари-Клер подошла к кровати и взглянула на лежащую там полуобнаженную фигурку.
И увидела что-то маленькое и мохнатое на детском животе.
В ужасе поднеся распятие к губам, она разглядела кошку.
Монахине стало плохо, когда она поняла, что кошка сосет Алисин третий сосок.
Берегитесь, ребята! Ведьмы идут!
Они вернулись, они снова тут!
Высоко их вешали — да что толку:
Петля колдуньям не страшна нисколько!
И пусть закопали их глубоко,
Кошку и ведьму убить нелегко.
Всякому вздору в книгах не верьте —
Злые колдуньи не подвластны смерти!
Оливер Уэнделл Холмс. «Берегитесь, ребята!»
Двое выбрались из склепа на свет. Тот, что пониже, первым выскочил с каменной лестницы, словно радуясь, что покинул затхлое подземелье. Фенн стоял на кладбище, засунув руки в карманы пальто, и ждал, когда выйдет священник.
Делгард поднимался медленнее, его ноги двигались так, словно к ним были привязаны гири, а плечи ссутулились больше, чем обычно. Фенна беспокоило состояние священника — его бледность и поведение слишком напоминали отца Хэгана перед смертью.
Монсеньер подошел к нему, и они двинулись мимо надгробий к стене, отделяющей кладбище от луга.
— Вот так, — сказал репортер, по пути намеренно сбив верхушку кротовины. — Никакого сундука, никаких сведений об истории церкви.
Они прочесали все подземелье под церковью. Нервы Фенна натягивались каждый раз, когда приходилось туда спускаться, и только присутствие высокого священника удерживало его от бегства. Лампочка светила, несмотря на утверждения Фенна, что в прошлое воскресенье она перегорела; тем не менее оба вооружились фонарями на случай, если свет снова погаснет.
— Этого не может быть. — Голос Делгарда звучал глубоко, глаза сосредоточились на земле под ногами. — Сундук не мог потеряться, если в нем хранились документы, относящиеся к первым дням церкви Святого Иосифа Должно быть, он где-то в другом месте.
Фенн пожал плечами.
— Его могли украсть или уничтожить.
— Могли.
— Ну, и где его искать?
Они уже подошли к стене, и оба смотрели на середину луга.
— Знаете, от этого дерева у меня мороз по коже, — сказал Фенн, не дожидаясь ответа на свой вопрос.
Монсеньер Делгард хмуро улыбнулся.
— Понимаю ваши чувства.
— И у вас тоже, да? Как-то не сочетается с местом для богослужений.
— Думаете, эта земля святая? — спросил священник, кивнув на луг.
— Вы священник, вы мне и ответьте.
Священник не ответил.
Рабочие на лугу устанавливали скамейки, ряды раскинулись вширь, покрывая чуть ли не весь луг. Обустройство вовсю продвигалось, временный алтарь предыдущего воскресенья заменили новым, большим по размерам и украшенным резьбой, рядом расположился небольшой жертвенник. Вдоль проходов стояли шесты, на которых позже должны были появиться флаги, а вокруг возвышения, где богомольцам надлежало преклонять колени во время причащения, соорудили перила. Эти приготовления придавали месту действия обыденность, которая противоречила исключительным событиям, происшедшим всего несколько дней назад.
Делгард подумал о Молли Пэджетт и об иронии того отнюдь не непорочного зачатия, что произошло здесь. Его беседа с матерью Мари-Клер этим утром заставила задуматься о результате незаконного совокупления двенадцать лет назад.
— Думаю, нам жизненно важно найти этот церковный сундук, Джерри, — сказал священник, положив руки на холодную каменную стену.
— Не уверен. Что это даст? Вероятно, он тоже полон старыми требниками и текстами гимнов, как и ящик в склепе.
При воспоминании о подземелье его плоть словно примерзла к костям.
— Нет, я уверен, что это важно.
