Кристофер описал ей Замятина, хотя заранее знал ее ответ. Она поежилась и сказала, что это именно тот человек, никто иной. Он спросил ее про мальчиков, и она ответила, что они были бледными и грустными, но целыми и невредимыми.
На следующий день они продолжили путь на восток, к Сининг-Фу. В Цаган-Токко, небольшой деревушке из глиняных домишек, они пытались навести справки о Замятине. Ни его, ни мальчиков здесь никто не видел.
Деревня уже скрылась из виду, оставшись позади, когда они услышали стук копыт. К ним приблизился конный монгол и поравнялся с ними. Это был крупный мужчина в меховой одежде и вооруженный винтовой, заряжающейся с казенной части, которая болталась за его плечом.
— Мне сказали, что вы ищете бурята, который путешествует с двумя мальчиками, — произнес он.
Кристофер кивнул.
— Я видел их пять дней назад, — сказал монгол. — Я проезжал Цун-Ула, горы к северу от Коко-Нор. Мы обменялись несколькими словами. Я спросил мужчину, куда они направляются. Он сказал, что через десять дней они должны быть в Канчжоу. Когда я спросил, зачем, он ответил, что ему надо встретиться там кое с кем. Это все. Тибетский мальчик попытался что-то сказать мне, но мужчина оборвал его.
— Возможно ли так быстро добраться до Канчжоу? — спросил Кристофер. — Разве им не придется идти через горы Нань-Шан?
Монгол кивнул.
— Придется, — ответил он. — Но они могут добраться вовремя, если не случится ничего непредвиденного. Все перевалы открыты. Я рассказал ему, каким путем лучше добираться.
Он неловко заерзал в седле.
— Этот тибетский мальчик, — произнес он. — Он был бледен и испуган. Он приснился мне в ту же ночь. Во сне он улыбался. На нем были одежды Будды. Он был залит светом. — Он сделал паузу и потом спросил: — Кто он?
Чиндамани ответила низким голосом, в котором звучала такая властность, какой Кристофер раньше никогда не слышал:
— Он Майдари Будда.
Всадник пристально посмотрел на нее, но ничего не сказал. Примерно через полминуты он широко улыбнулся, развернул коня и поскакал галопом в направлении Цаган-Токко.
* * *
Апрельским днем они пересекли границу Китая, — спокойно, как скотокрады или разведчики, высланные вперед готовой к вторжению армией, — никем не замеченные, не заподозренные, не остановленные. В принципе реальной границы не было, и никто не мог сказать: «Это Тибет», — а через мгновение воскликнуть: «Это Китай!» Просто начали постепенно меняться цвета, ландшафт, лица. Мир кочевников Амдо начал тускнеть, уходя вдаль, а вместо него медленно появлялась новая местность: мир равнин и высоких, хорошо укрепленных деревень, узких ущелий и быстрых рек, позолоченных монастырей, украшенных орнаментом монастырских ворот и узких рифленых пагод, поднимавшихся над тусклыми стенами из прессованной глины.
Люди с окраин и с соляных озер бассейна Цайдам — закутанные в меховые одежды, грязные, с обветренными лицами — постепенно уступали место жителям заселенных регионов, лежавших за Великой Стеной. Торговцы и ремесленники, крестьяне и купцы, стремящиеся вернуться в Кантон или Пекин. Основное различие — по крайней мере так показалось Кристоферу — было в их глазах. Кочевники и люди, пришедшие с верблюжьими караванами из монгольских степей или районов за пределами Урумчи, обладали отдаленным взглядом: они видели огромные пространства и открытые горизонты, не заслоненные городскими стенами, они видели мир, меняющийся ежедневно. Китайцы народности хаи из Кансю жили в мире более узких горизонтов, и Кристоферу казалось, что он видит в их глазах стены и двери, а также окружавшие их решетки, придуманные ими самими.
Мандарины с болезненными лицами и усталыми глазами, многие еще с прическами в манчжурском стиле, то есть с длинными косами и выбритыми лбами, проезжали мимо них в сопровождении солдат из мусульманской народности хаи, направляясь в Сининг-Фу и лежавшую за ним столицу провинции, город Ланчжоу. Но никто не остановил Кристофера или его попутчиков. На первый взгляд, Кристофер не представлял никакого интереса — обычный кочевник, совершающий дальнее путешествие вместе с женой и ребенком по причинам, абсолютно неинтересным китайским чиновникам. Лицо его стало грязным, волосы — спутанными, а все признаки того, что он иностранец, были уничтожены ветром, льдом и снегом.
Сининг-Фу встретил их с безразличием. Тремя путешественниками больше или меньше — для города и его обитателей это ничего не меняло. Город окружала квадратная стена, по парапету которой ходили солдаты, неся дежурство над городскими крышами; выложенными из красной черепицы и украшенными драконами. Никто не обращал внимания на трех вновь прибывших путешественников.
Они прошли по главной улице, пролегавшей по центру города, оставляя справа и слева символы местной власти — маленькие раскрашенные домики, охраняемые каменными львами и драконами и украшенные надписями на китайском, говорящими об их назначении. Улица была забита людьми и животными: монголы вели на поводу лохматых бактрийских верблюдов, переходя от лавки к лавке, меняя шкуры яка или мех на горшки, сковородки и кухонные ножи; мулы перевозили огромные куски угля из Шанси; ехали на тележках юные китаянки в ярко-красных накидках, с намазанными жиром волосами и навсегда изуродованными бинтами крохотными ступнями.
На боковой улочке, по соседству с большим торговым домом, они нашли маленькую гостиницу, чтобы остановиться там на ночлег. Гостиница была более грязной и забитой, чем другие, но она находилась не на центральной улице и привлекала постояльцев, которые прекрасно знали, что не следует проявлять повышенный интерес к соседям по гостинице. Они уговорили хозяйку предоставить им отдельную комнату. Та поначалу отказывала, но потом согласилась ради Чодрон, выглядевшей усталой и печальной.
Когда они пришли в гостиницу, уже начинался вечер. За отдельную плату хозяйка принесла им еду и жаровню на треноге. Сразу после еды Чодрон заснула. Чиндамани и Кристофер еще немного поговорили. Они занялись бы любовью, но присутствие девочки их стесняло. Наконец они заснули в объятиях друг друга, не в безопасности, но наедине.
Посреди ночи Кристофера разбудил стук в дверь. Сначала он решил, что ему это послышалось, но стук повторился, уже громче. Чиндамани зашевелилась, но не проснулась.
Он встал и подошел к двери. Деревянный пол холодил голые ноги. Вдалеке кто-то кашлянул. Кашлянул еще раз, потом еще и, выдохшись, замолк. В комнате царила полная темнота.
Он открыл дверь и сощурился. На пороге стоял мужчина, держа в руках лампу.
Рука незнакомца загородила лампу, и на лицо его упала тень.
