Труп секретарши лежал на полу перед столом. Она лежала на спине, аккуратно и ровно вытянув ноги. Женщина была полностью обнажена, даже нижнего белья на ней не было, не говоря уже об одежде и обуви. Руки, как на кресте, были раскинуты по сторонам. Головы не было. Отрезанная голова стояла посредине стола – точь-в-точь, как голова профессора Славского. Глаза женщины были широко раскрыты, в них застыл ужас. Ужас был жутким, парализующим, что он никогда не видел ничего подобного. На всем теле женщины (точно так же, как и на голове – на щеках, лбу) были вырезаны перевернутые кресты. Своеобразные метки кошмара, которые он узнал бы даже посреди ночи…..
Женщину убили точно так же, как экскурсовода, водителя, Славского…. Кровь была свежая и еще не успела застыть. Содрогаясь, он посмотрел внимательней: тело несчастной словно плавало в кровавой подливке (так много было крови), а вот на столе, где стояла голова, не было почти никаких кровавых следов. Значит, голову отрезали на полу, поставив голову на стол уже потом… Зачем? Ритуальный жест маньяка? Или в комнате, в момент убийства, действительно происходил какой-то ритуал? Он почувствовал острые позывы тошноты, и отвернулся от тела. Потом пошел вокруг стола, стараясь зайти за него. Там, за столом, в стене, был сейф директора – тот самый сейф, к которому он так старательно пытался получить доступ! Дверцы сейфа были распахнуты: кто-то успел заглянуть внутрь раньше него. На полу под стеной, как и везде, были навалены бумажные листки. Опустившись на корточки, принялся рыться в них. Вскоре ему повезло: он держал в руках список фамилий – всех тех, кто был допущен к раскопкам. Он тщательно просмотрел их, спрятал в карман. На первый взгляд список не говорил ничего: разные люди, разные страны…. Скрип. Доски пола скрипнули. В комнате кто-то был. Он бросился вперед резким рывком – и лишь краем взгляда успел заметить фигуру в развевающемся черном балахоне, вылетевшую в двери. Значит, пока он смотрел на труп и искал список, убийца был в комнате! Находился почти рядом с ним! Он не успел осмыслить эту мысль до конца – потому, что ноги сами понесли его в погоню, за двери. И, не отдавая себе отчет в собственных поступках, он помчался вслед за черной фигурой убийцы…..
Он видел край черного балахона, развевающийся впереди. Выбежав из здания, они помчались к крепостному валу. Стена, серые камни высотой в десятки метров, башни бойниц. Убийца, почти не скрываясь, мчался вдоль стены. Вдруг черная фигура словно нагнулась и нырнула под стену. Подбежав к тому месту, он увидел камень, отброшенный в сторону, открывающий начало подземного хода. Он увидел темную дыру в земле, из которой пахло плесенью, и, не долго думая, бросился вниз.
Коридор, в который он упал, пролетев совсем немного (он упал, почти не ударившись и ничего не повредив, из чего сделал вывод, что расстояние было совсем небольшим) был высоким настолько, что он смог выпрямиться в полный рост. И не слишком узким – он шел, помогая себе руками, и вытянутые руки касались стены лишь кончиками пальцев. Камни стены были осклизлыми от сырости, кое-где пробивался мох. Некоторое время он шел вперед в полной темноте. Где-то гулко падали вниз капли воды. Вскоре глаза привыкли к темноте. И он пошел быстрее, даже не думая вернуться обратно.
Наконец впереди замаячила светлая точка, все увеличиваясь в размерах. Выход из туннеля. Он побежал. Выход из туннеля был похож на окно, прорезанное в камне. Он выпрыгнул из него, подтянувшись на руках. Упал в мягкую землю, в траву и встал на ноги, оглядываясь. Лес. Он находился в лесу. Рядом на земле лежала крышка люка, очевидно, закрывающая подземный ход. Крышка самого обычного люка, как будто туннель был канализацией. Убийцы и след простыл.
В лесу была странная, почти пугающая тишина. Среди деревьев, стоявших сплошной стеной, не было видно ни тропинки, ни дороги. И он пошел наугад, не понимая, куда идти, легко ступая по мягкой траве. Куда глаза глядят. Значит, прямо.
Было темно. Он блуждал в лесу долго – намного дольше, чем ждал сам. Небо, как черный бархат, покрывало его плечи. Небо. Звезды, крошечные алмазные осколки рассыпались по черному бархату, прорезав загадочные отверстия – мистические точки других миров. Миров, в которых его нет. Он брел по черному лесу с этим ощущением, что его – нет, и с каждым шагом запутывался в бархатном покрывале…. Сквозь алмазные точки кто-то словно наблюдал за ним. Кто – он не мог понять.
1233 год, Германия, окрестности Марбурга
Пепел казненных бросили в реку, и над городом повисло тяжелое молчание.
Костры догорели лишь к сумеркам, и, когда на месте столбов с казненными остались лишь кучки пепла да несколько тлеющих углей, площадь почти опустела. В этот раз люди расходились тихо, не было слышно громких разговоров да сальных шуток, которыми часто обменивались подвыпившие за день горожане. Не было и того оживления, которым всегда сопровождались массовые казни – любимые развлечения по выходным для горожан.
В городе было непривычно тихо, словно черная тень нависла над крепостными стенами, и даже монахи, убиравшие пепел жертв дневного аутодафе, ежились от непонятной тревоги, застывшей в воздухе. Так замирает мир перед жуткой грозой, а соцветья травы опускаются вниз в ожидании бури. Все (и горожане, и монахи) знали, что в тот день свершилась не совсем обычная казнь. Среди остальных жертв на костре сожгли беременную жену местного сеньора.
Люди молча расходились по домам, запирая за собой окна и двери. Запирались тщательно. Зная, что у инквизиции везде есть глаза и уши. Ужас такой силы витал над городом, что даже в доме, при запертых дверях, люди не решались говорить громко, а переговаривались только приглушенным шепотом. Каждый знал: любое неосторожное слово, сказанное вслух. Рано или поздно приведет на костер.
Толстая булочница, весь день наблюдавшая казнь на самой площади, захлопнула ставни, проверила засов на двери, затем зажгла свечу и боязливо покосилась в угол.
– А все-таки несправедливо это… – женщина не сдерживала слез, – хорошая она была женщина. Младшенького моего вылечила, когда он заболел. А во время чумы скольких своими руками выходила, и не вспомнить. Нет, подлость это… Подлость, я тебе говорю!
– Придержи язык, женщина! – муж булочницы, который не пошел смотреть казнь, боязливо перекрестился, оглядываясь по сторонам, – не твоего ума дело…
– Нет, моего! Моего, я тебе говорю! – женщина с силой грохнула на стол глиняный кувшин с молоком, уже не сдерживаясь от переполнявших ее чувств, – не дело это, так людей сжигать! Колдунов, ведьм – те заслужили своими дьявольскими делами, но бедная женщина… Да она как святая была, кого хочешь спроси! Никто от нее худого слова не слышал! Во время засухи она зерно раздавала прямо из подвалов замка! А скольких вылечила…
