У Филпотта перехватило дыхание. Ему и в голову не приходило, что человек способен испытывать такой страх.
— Зачем вам это? — спросил он хриплым надтреснутым голосом.
У русского были запавшие глаза. Казалось, что его мозг выглядывает из черепа и смотрит на окружающий мир.
— Я скоро отправлюсь на тот свет, доктор, и не стану возражать, если все человечество последует за мной, — сказал он. — Честно говоря, мне очень по душе эта идея. Самая лучшая шутка, которая когда-либо приходила мне в голову. — Он обратил свое обтянутое кожей лицо к тощей негритянке. — Пэми! Не прихватить ли нам с собой и всех остальных?
— Да!
Просто не верилось, что голос умирающей может звучать так твердо. Какое неимоверное усилие ей пришлось приложить, чтобы подняться с пола и привстать на одно колено! Она бы наверняка упала опять, если бы не ухватилась за ногу второй женщины.
Русский пожал плечами.
— Квана можно не спрашивать. Его мнение нам уже известно.
Филпотту оставалось лишь надеяться, что остальные настроены иначе, но в этот миг женщина взяла одной рукой запястье девушки, другой — руку мужчины с пистолетом и воскликнула:
— Нам не на что надеяться! Нам не победить, но не оставлять же этот мир в их руках!
— Я знаю одно: мне нет пути назад, — вооруженный мужчина холодно улыбнулся профессору и добавил: — Орел или решка, верно, доктор? Шансы равны. Либо ничего не произойдет, и тогда мы подумаем, что делать дальше, либо разом избавимся от всех наших неприятностей. Деньги — и те больше не понадобятся.
— Прошу вас, — пробормотал Филпотт. — Не надо…
— Пошел ты к такой-то матери! — сказал мужчина с пистолетом и, выдернув руку из пальцев женщины, двинулся к столу с контейнером.
«Прошу вас, — хотел сказать Филпотт, но язык не повиновался ему. — Господи, что я натворил!»
Мужчина подошел к столу, протянул руку, и в этот миг раздался телефонный звонок.
Все замерли. Мужчина с пистолетом оглянулся на русского. Раздался второй звонок.
— Последний телефонный звонок в истории человечества, — заметил мужчина. — Стоит ли отвечать?
— Я отвечу! — Синди торопливо подбежала к столику, на котором стоял аппарат. Все смотрели, как она берет трубку. — Алло, — произнесла Синди и после короткой паузы обернулась к остальным. — Есть ли среди вас Фрэнк? — спросила она.
Мужчина с пистолетом встревоженно нахмурился.
— Откуда они узнали мое имя? В чем дело? Кто меня спрашивает?
Синди протянула ему трубку.
— Эта женщина говорит, что ее зовут Мэри-Энн Келлини.
Аннаниил
Я не смог. Время пришло, решающий миг настал. И я просто не смог. Я представил себе свое будущее. Полный покой, целые эры пустоты, редкие вызовы к Нему, бесконечные воспоминания. Я не смог. Я не подчинился.
Дело не только в Сьюзан. Дело в том, что существует уголок мироздания, где два человеческих существа способны на самоотверженную любовь, где бескорыстное служение друг другу возвышает их до такой степени, что в одной общей мысли умещается вся Вечность.
Я думаю, Ему стоило поручить это дело другому, тому, кто лучше знает людей. Существу, которому этот мир опостылел не меньше, чем Ему самому. Я пытался быть равнодушным, но не смог. Там, где я поначалу видел людское убожество, взору моему явилось человеческое сострадание. Их бренное существование с его тяготами, прежде казавшимися жалкими и смешными, теперь вызывает у меня искреннюю приязнь. Как изобретательно возмещают они свое телесное несовершенство! А их неистовые чувства, некогда вызывавшие во мне отвращение, ныне изливаются на мою поблекшую душу подобно чудодейственному эликсиру.
Впрочем, душа моя уже не бесцветна. Мы обладаем свободой воли, но должны быть готовы к последствиям своих деяний. Я знаю, какие последствия ждут меня. Отлучение. Меня, как прежде Люцифера — правда, за гораздо меньшее прегрешение, — низринут из небесных сфер, но в царство Тьмы я не попаду. Нет, суровость наказания будет соразмерна тяжести моего преступления. Если уж я так возлюбил людей, то быть мне одним из них.
Но сначала я должен спасти человечество.
Хрупкая светловолосая девушка протянула Фрэнку трубку, и он взял ее с таким видом, словно боялся обжечься.
Еще две секунды назад он был готов рискнуть всем сущим и сорвать эксперимент профессора. Если при этом ему суждено погибнуть, что ж, пускай. Но если Фрэнк останется жив, душа его, вероятно, будет настолько переполнена счастьем, что он сможет выдержать еще один тюремный срок. Так было две секунды назад. Всего две секунды назад. А теперь он испугался, хотя до сих пор не боялся ничего.
Нерешительно, словно опасаясь, что трубка его укусит, Фрэнк спросил:
— Кто это?
— Здравствуйте, Фрэнк. Похоже, ваши дела идут не блестяще.
Да, это был ее голос. Фрэнк отлично помнил его. В сознании тотчас возникла картина первых секунд их встречи — лопнувшая шина, водительница, выскочившая из салона автомобиля и трепещущая от запоздалого испуга. Адвокат из Небраски, женщина лет тридцати пяти, высокая и стройная, с прямыми каштановыми волосами. Та самая, что подала Фрэнку мысль о пятимиллионном ограблении — мысль, явившуюся основной причиной происходящего.
— Откуда вы знаете, что я здесь? — спросил он.
— Я ругаю себя на чем свет стоит, — ответила она. — Говоря о крупном ограблении, я не ожидала, что вы зайдете так далеко.
— Значит, вы меня предали, и люди за забором уже знают мое имя? — спросил Фрэнк. Теперь это не имело никакого значения, но он хотел знать правду.
К его удивлению, женщина ответила:
— Нет. Кроме меня, о вас никому не известно, и я хотела бы…
— Но как вы узнали?
— Бросьте, Фрэнк. Какая разница? Я знаю о том, что вы затеяли, и…
Фрэнк бросил взгляд на контейнер и едва заметно улыбнулся.
— Что ж, вы могли догадаться.
— Не делайте этого, Фрэнк, — продолжала женщина. — Вы мне доверяете?
С чего это он должен ей доверять? А, впрочем, почему бы и нет? Там, в Небраске, после того как он заменил шину, она отнеслась к нему по-человечески и даже норовила всучить триста долларов, чтобы удержать его от преступления. Коли она оказалась единственным человеком, знавшим о том, что среди террористов есть некто Фрэнк Хилфен, то, вполне возможно, стоит принять на веру все, что она говорит.
Но можно ли на нее положиться? Какие цели она преследует?
— Смотря в чем, — отозвался Фрэнк. — Вы хотите, чтобы я вышел и сдался?
— Нет! Это — последнее, чего бы я пожелала. Точнее, предпоследнее.
