За окном и в самом деле появилась голова лесного сычика, повадившегося залетать в гости к Браун-Смиту. Сангума с таким обиженным видом постучал клювом в оконную раму, что оба друга расхохотались куда громче, чем это дозволительно даже в пустой библиотеке.
– Что ж, Грегори, – сказал, отсмеявшись, Ледоу, – раз вы сами признаете жестокость подобного наказания, давайте простим нарушителя и впустим его. Тем более, – добавил он, глядя в спину уже направившегося к окну библиотекаря, – что я в данном случае разделяю его негодование. Просмотрел я вашу книжку, насколько позволило мое знание французского. Крайне примитивный пасквиль, способный развеселить разве что моих констеблей. Если бы, конечно, они владели языком Дидро и Вольтера.
– Откровенно говоря, мне тоже кажется, что автору здесь несколько изменило чувство юмора, – заметил Грегори, скармливая сычику первого мучного червя.
– Уж не хотите ли вы сказать, что раньше этот автор писал смешнее?
– Дело даже не в том, как он писал, – вновь посерьезнел библиотекарь. – А в том, какие цели перед собой ставил. В прежних мистификациях мсье Таксиля было больше дерзости, больше полета. Это ведь тот самый весельчак, что выдумывал страшные истории про сатанистов и десять лет – почти как Моисей еврейский народ – водил за нос его святейшество Льва Тринадцатого вместе с кардиналами. Вы должны помнить этот скандал, Чарльз. О нем в свое время много писали.
– Кажется, припоминаю. Там еще что-то было про невесту дьявола. Как же ее звали? Диана…
– Воган.
– Точно, Воган, – кивнул Ледоу. – Выходит, это наш старый знакомый! Тогда вдвойне обидно. Одно дело – высмеивать живых церковников, и совсем другое – выискивать несуразности в Евангелии, написанном почти две тысячи лет назад.
– Совершенно с вами согласен, друг мой, – произнес Браун-Смит, обращаясь то ли к инспектору, то ли к сычику, то ли к ним обоим одновременно.
Но Ледоу, разумеется, принял реплику исключительно на свой счет.
– Так зачем же вам тогда понадобилась эта книжка, Грегори? Судя по всему, она не стоит не только расшатанных нервов почтенных торговцев с Хаймаркета, но даже того шиллинга и двух пенсов, которые я за нее заплатил. А я, да будет вам известно, отказался принять ее в подарок, как бы эти пройдохи ни настаивали. Не хватало еще, чтобы они решили, будто я им теперь чем-то обязан!
Библиотекарь задумчиво посмотрел на инспектора. Уже не в первый раз у Грегори возникло ощущение, что его друг несколько сгущает краски, описывая свои отношения с лондонскими полулегальными коммерсантами. Возможно, таким замысловатым образом Чарльз боролся с собственными сожалениями по поводу упущенных возможностей. Среди городских обывателей в последнее время укоренилось мнение, что полицейский инспектор, при определенной ловкости и широте взглядов, может за время службы обеспечить себе безбедную старость. Не исключено, что подобные мысли посещали и миссис Ледоу. Если так, то и в самом деле лучше отвлечь друга от мрачных дум какой-нибудь занимательной историей.
– Мой дорогой Чарльз, я и сам считал эту книгу пустой и бесполезной, – сказал Браун-Смит, отпуская сычика немного полетать по комнате. – Пока не добрался до последних ее страниц.
– Да? И что же там такого интересного на последней странице?
– Что интересного? Там просто удивительное преображение. Заключительная глава начинается в том же стиле, в каком написана остальная книга. И вдруг резкий поворот. Как будто ярмарочный арлекин посреди очередной комической сценки снимает маску, и под ней оказывается серьезный ученый, высказывающий смелые и неожиданные предположения. У меня даже возникло ощущение, что это очередная мистификация Таксиля. Что он написал всю эту глуповатую и пошловатую книгу ради нескольких абзацев в заключительной главе. Да еще и спрятал их так, что не сразу найдешь. Впрочем, что я вам рассказываю – вы лучше сами взгляните!
– Ну-ка, ну-ка… – заинтригованно пробормотал Ледоу, пролистывая последние страницы книги. – В заключительной главе, говорите? Сейчас мы ее…
Инспектор углубился в чтение, время от времени поднимая голову и беззвучно шевеля губами. Видимо, мысленно проговаривая слова чужого языка, ему было проще вспоминать их значение. Но одну из фраз на французском он все-таки произнес вслух:
– «Et Flavios Josephe lui-meme n’a rien su des predications publiques du Messie Jesus, rien su de ses miracles public, rien su de son crucifiement public…»[36] Послушайте, Грегори, но ведь это же неправда! Насколько мне известно, как раз Флавий писал про Иисуса, и именно его высказывания обычно приводят в доказательство историчности Христа. Даже термин специальный есть… Э-э, Грегори, ну вы-то должны знать, как звучит на латыни «свидетельство Флавия».
– Testimonium Flavianum.
– Вот-вот, оно самое. Или вы придерживаетесь того новомодного мнения, что этот абзац является позднейшей вставкой переписчика-христианина?
– Вы же знаете, Чарльз, как я не люблю придерживаться чьих-то мнений, – покачал головой библиотекарь. – Тем более что с этим свидетельством все намного сложнее, чем пытаются представить как сторонники его подлинности, так и скептики. Вопрос настолько запутанный, что мне никак не обойтись без консультаций специалиста. А кто разбирается в свидетельских показаниях лучше, чем инспектор полиции?
Последнюю фразу Браун-Смит сопроводил довольно лукавой усмешкой, позволяющей трактовать его слова по-разному. Чем Ледоу немедленно и занялся. Даже сычик Сангума приостановил облет библиотеки, уселся на ближайший стеллаж и с удивленным видом уставился на своего благодетеля.
В конце концов инспектор решил, что не много потеряет, подхватив эту игру.
– Откровенно говоря, – задумчиво произнес он, – я не совсем понимаю, чью сторону вы представляете на этом процессе, друг мой, – обвинения или защиты?
Библиотекарь молча подошел к окну, несколько картинно повернулся в профиль и забросил на плечо край портьеры, словно древнеримскую тогу.
Однако через мгновение он уже снова посерьезнел.
– Мне нравится думать, что я представляю сторону истины. А истина… знаете, Чарльз, она никогда никого не обвиняет, а лишь старается объяснить и понять. Стало быть, в каком-то смысле, оправдать. И почтенного историка Флавия, и легкомысленного сочинителя Таксиля.
– Хорошо, хорошо, хватит уже предисловий, – проворчал Ледоу, лишь наполовину притворяясь теряющим терпение. – Переходите к изложению фактов.
– А факты таковы, что Флавий действительно упоминает Иисуса в своем грандиозном историческом труде «Иудейские древности», законченном незадолго до смерти автора. Но за двадцать лет до этого он пишет другую хронику – «Иудейскую войну», посвященную более близкому и короткому историческому периоду и потому намного более подробную. Но в ней почему-то о Христе не написано ни слова. Что вы на это скажете?
