Он глядел на Джека в зеркало заднего вида, и глаза его блестели, как свежий деготь.
Вся кровь отхлынула от сердца Джека, и оно бешено заколотилось в пустоте, как в клетке. Он вспомнил о сигарете, которую положил в карман куртки, схватил ее, но затем отдернул руку, пока коп ничего не заметил.
— Я, кажется, забыл поправить его мокасины, — сказал Джек. — Они, кажется, слетели.
— Забудь об этом, — сказал коп, но не стал добавлять ничего, когда Джек нагнулся к Вулфу.
Первым делом, очутившись вне поля зрения копа, Джек поправил один из мокасинов Вулфа, который действительно свалился, затем достал из кармана самокрутку и сунул в рот. Он раскусил ее и почувствовал на языке странный привкус. Джек начал жевать, проглотил. Что-то поскребло его по горлу, он сжался, затем прикрыл рот рукой и вытер губы. Он проглотил остатки марихуаны и провел языком по зубам, собирая крошки.
— Тебя ожидает большой сюрприз, — сказал полицейский. — На твою душу прольется немного солнечного света.
— Солнечный свет на мою душу? — переспросил Джек, подумав, что коп заметил, что он что-то сунул в рот.
— И немного мозолей на руки, — добавил коп и глянул в зеркальце на виноватое лицо Джека.
* * *
Муниципальное Здание Саюга представляло собой изнутри ряд слабо освещенных дверей. Где-то бежала по трубам вода.
— Так, теперь я вам кое-что объясню, малыши, — сказал коп, подталкивая их к лестнице справа.
— Вы не арестованы. Понятно? Вы задержаны для выяснения обстоятельств. Я не желаю слышать это дерьмо насчет одного телефонного звонка. Вы будете сидеть здесь, пока не скажете нам, кто вы такие и куда направляетесь, — продолжал он. — Слышите? Это ад. Вот вы где. Мы сейчас пройдем к Судье Фейрчайлду[3], и он распорядится вашими судьбами. Если вы не скажете нам правду, вас ожидают неприятные последствия. По лестнице. Вперед!
Поднявшись по лестнице, полицейский толкнул дверь. За печатающей машинкой у дальней стены сидела женщина средних лет в очках с проволочной оправой.
— Еще два бродяги, — сказал полисмен. — Доложите, что мы здесь.
Она кивнула, подняла трубку и произнесла несколько фраз.
— Войдите, — сказала секретарша, переводя взгляд с Вулфа на Джека.
Коп толкнул их через приемную и открыл дверь в комнату вдвое большего размера, уставленную вдоль одной стены книгами. Другая стена была завешена дипломами и фотографиями в рамках. Окно в противоположной стене было закрыто жалюзи. У огромного стола футов шести длиной, стоял высокий, тощий мужчина в белой куртке и узком черном галстуке. Все лицо мужчины было испещрено морщинами, волосы были черными. В воздухе густыми клубами висел сигаретный дым.
— Привет, Френки, что у тебя?
Его голос был глубоким, почти театральным.
— Я тут ребятишек отловил на дороге, возле участка Томпсона.
Морщинки судьи Фейрчайлда собрались в улыбку, когда он взглянул на Джека.
— У тебя есть какие-нибудь документы, малыш?
— Нет, сэр, — ответил Джек.
— Вы рассказывали офицеру Вильямсу правду? Он так не думает, иначе вас здесь не было бы.
— Да, сэр, — ответил Джек.
— Что ж, тогда рассказывайте все мне.
Он обошел вокруг стола, и клубы дыма заколебались в воздухе. Затем он присел, наполовину облокотившись на ближайший к Джеку угол, и закурил. Джек почувствовал, как глаза судьи уставились на него сквозь клубы дыма, и что в этих глазах нет сочувствия.
Он опять попал в капкан.
Джек перевел дыхание.
— Меня зовут Джек Паркер. Это мой двоюродный брат, и его называют Джек. Джек Вулф. Но только его настоящее имя Филип. Он жил у нас в Дейлвилле, потому что его отец умер, а мать заболела. Я отвожу его обратно в Спрингфилд.
— Он что, придурок?
— Он просто немного медлителен, — ответил Джек и взглянул на Вулфа. Тот едва ли соображал что-нибудь.
— Как зовут твою мать? — спросил судья Вулфа. Тот никак не прореагировал. Его глаза были закрыты, руки в карманах.
— Ее зовут Элен, — ответил Джек. — Элен Воган.
Судья спустился со стола и медленно направился к Джеку.
— Ты что, выпил, малыш? Ты как-то покачиваешься.
— Нет.
Судья подошел к Джеку и наклонился над ним.
— А ну, дыхни.
Джек дыхнул.
— Нет, не слышно, — судья опять выпрямился. — Но это единственное, в чем ты не врешь, правильно? Ты пытаешься надуть меня, малыш.
— Простите, мне жаль, что пришлось голосовать. — Продолжал Джек, но это давалось ему с огромным трудом. Не только потому, что от сказанного зависело, отпустят ли их с Вулфом. Ему с трудом удавалось связывать слова. Получалось очень медленно. Как в сарае, секунды растягивались и не хотели двигаться. — Фактически, мы вообще не голосовали, потому что Вулф, я имею в виду, Джек, боится садиться в машины. Мы никогда не будем больше делать этого. Мы не делали ничего плохого, сэр, это правда.
— Ты не понимаешь, сынок, — сказал судья, и его глаза блеснули. «Ему это нравится», — понял Джек. Судья Фейрчайлд медленно двинулся к своему креслу.
— То, что вы голосовали — это не причина. Вы, двое ребят, идете ниоткуда — вот в чем причина для беспокойства.
Его голос звучал вкрадчиво.
— Но у нас в округе есть то, что, по нашему мнению, лучше всего подходит для таких ребят, как вы. Это Божественный Дом Солнечного Гарднера Для Трудных Подростков. Мистер Гарднер[4] работает с детьми, которые попали в трудное положение. Он творит чудеса. Мы отсылали к нему несколько человек, и в скором времени они уже на коленях молили у Бога прощения своим прегрешениям. Я думаю, это как будто специально для вас. Правильно?
Джек проглотил комок. Во рту у него пересохло сильнее, чем в сарае.
— Ах, видите ли, сэр, но мы действительно спешим в Спрингфилд. Все будут волноваться…
— Я очень сомневаюсь в этом, — перебил его судья, улыбаясь всеми своими морщинками. — Но вот что я тебе скажу. Когда вы отправитесь в Солнечный Дом, я позвоню в Спрингфилд и попытаюсь узнать номер Элен… Вулф? Правильно? Или Элен Воган?
— Воган, — ответил Джек, и все его лицо залил лихорадочный румянец.
— Да, конечно, — согласился судья.
Вулф тряхнул головой, моргнул и положил руку на плечо Джека.
— Пришел в себя, сынок? — спросил судья. — Сколько тебе лет?
Вулф опять моргнул и посмотрел на Джека.
— Шестнадцать, — сказал Джек.
— А тебе?
— Двенадцать.
— О, я считал, что ты на несколько лет старше. Тем больше оснований позаботиться о тебе, пока ты не попал в какую-нибудь серьезную неприятность. Что скажешь, Френки?
