— Я думала, вы уже не вернетесь, — говорю я.
— Я и не собирался.
— Но вы вернулись. Вы здесь. Мне ведь это не мерещится?
Аполлон Сминфей улыбается:
— Конечно мерещится. Но это не значит, что меня здесь нет. — Он смотрит на часы. — Вы в беде. Давайте выпьем кофе.
Он бросает свой мотороллер посреди пыльной дороги и идет к одному из кафе с неоновыми вывесками. Я следую за ним, но каждый шаг дается мне с трудом, как будто бы я, не сняв одежды, иду под водой. Когда мы подходим ближе, я вижу, что кафе называется «Мус Мускулус»[20] и вместо двери здесь такая же арка, как в доме у Аполлона Сминфея. Изнутри кафе представляет собой коктейль из всех американских фильмов о путешествиях, какие я когда-либо смотрела: красные кабинки из кожзаменителя, заламинированные меню, большие стеклянные сахарницы с серебряным наконечником, через который, если его перевернуть, высыпается ровно одна чайная ложечка сахару. Столы, покрытые белым ламинатом. В одном из углов — то самое гнездо, которое я видела в том месте рядом с бассейном, где-то, кажется, на другой стороне тропосферы.
— Ну что ж, — снова говорит Аполлон Сминфей.
Я смотрю на барную стойку. За ней никого нет. Слева над стойкой висит телеэкран, прикрепленный к стене с помощью кронштейна. Он выключен. На стене сразу над стойкой — большие белые электронные часы, но время, которое они показывают, мне незнакомо. Сначала на них высвечивается «82,5», потом — «90,1», потом — «85,5», а дальше — «89,7». Числа сменяют друг друга без определенного ритма, из чего я делаю вывод, что это вовсе и не часы. Когда я снова смотрю на стол, передо мной уже стоит белая чашка, наполненная коричневой жидкостью. Ну что ж, если я все равно вот-вот умру, можно хотя бы выпить перед этим тропосферного кофе. К тому же у меня все равно не хватит сил ни на что другое. Мне хочется как можно дольше откладывать предстоящее путешествие через тропосферу. Ну как же можно быть такой идиоткой? Заблудиться в собственном сознании — это же надо! Может быть, безумие именно так и выглядит? Пожалуй, надо поменьше об этом думать.
— Спасибо, — говорю я Аполлону Сминфею. — Ну, то есть…
За что я его благодарю? За кофе? За то, что он здесь? За то, что он, возможно, меня спасет?
— Хмм, — говорит Аполлон Сминфей.
— Вы здесь, потому что я молилась?
Он отхлебывает кофе. Его серая лапа похожа на увиденный мною однажды брелок из кроличьей лапки, которая якобы приносит удачу: она была такая же твердая, серая и мертвая. Зато все остальное в нем кажется настолько живым, что просто с ума можно сойти. В конце концов, ведь мышей-богов ростом в восемь футов на самом деле не бывает. Но дышит он совсем как человек, и его длинный серый нос наверняка оказался бы твердым и теплым, если бы я когда-нибудь к нему прикоснулась. Только я, конечно, этого не сделаю. Потому что вот еще какая странная штука с Аполлоном Сминфеем: когда я сижу перед ним, у меня такое ощущение, будто бы я сижу перед выдающимся профессором.
— Не совсем.
— Тогда почему же вы здесь?
— Потому что вы для меня кое-что сделаете. Или… возможно, правильнее было бы сказать — уже сделали для меня кое-что. Но еще не знаете, что это было.
— Я не понимаю, о чем вы.
— Знаю.
— Послушайте. Можно, я просто задам вам несколько вопросов? Очень быстро! Мне кажется, я в беде, и мне нужно пройти через половину тропосферы, чтобы…
— Вы в беде.
Я в отчаянии роняю плечи.
— Я знаю. Я думаю, что, возможно, уже не смогу вернуться к себе вовремя. Точнее, я уже почти не сомневаюсь, что мне это не под силу.
— Согласен.
— И по-моему, есть вероятность, что я умру.
— Да, только ведь…
— Только ведь что?
— То, что вы находитесь в тропосфере, как вы ее называете… Если вы здесь, значит, вы уже умерли.
Мое тело пытается выбросить адреналин, но здесь это не срабатывает. Изображение у меня перед глазами размывается, но потом снова становится четким.
— Черт! Черт! — Я хватаюсь руками за край стола. — Так, значит, я опоздала?
— Опоздала куда?
— К себе. И Берлема найти не успела.
— Вы можете вернуться к себе.
— Но… вы сказали… раз я здесь, значит… — Я закрываю глаза и тут же открываю их снова. — Я умерла?
— Этот мир, мир сознаний, — он ведет к смерти. И вы это знаете.
— Разве?
— Если хорошенько подумаете, поймете. — Он смеется, и кажется, будто передо мной персонаж трехмерного мультфильма, — вот только когда он выдыхает, я чувствую, как теплый и влажный воздух вокруг нас меняется.
— Прошу меня извинить. Вы вызвали меня не для того, чтобы я загадывал загадки. Почему бы вам просто не начать задавать мне вопросы?
— Ладно.
— Но поторопитесь, потому что нам еще предстоит обсудить то маленькое задание, которое я хочу вам дать, а еще нам надо придумать, как вас отсюда вытащить. Вообще-то это задача не из легких.
— Хорошо. Ну, я тогда совсем быстро. Я… я пока в безопасности?
Аполлон Сминфей жестом указывает на экран телевизора. Тот, замерцав, включается. В черно-белом зернистом изображении я вижу больничную палату. Камера сфокусирована на кровати, на которой лежит девушка без сознания. К ее руке подключена капельница.
— Это я? — спрашиваю я. Но уже и так знаю, что да.
— Хозяин паба насторожился, когда вы не спустились к завтраку и в положенный час не освободили комнату. Он поднялся к вам и обнаружил, что вы без сознания. А когда так и не смог вас разбудить, вызвал «скорую». Официально вы сейчас в коме.
— О господи.
— Вы прошли здесь очень большое расстояние. На это требуется много времени.
— Аполлон Сминфей! — Я все еще смотрю на экран.
— Да?
— Я сошла с ума?
— Нет. Во всяком случае, не в том смысле, в каком вы понимаете это слово.
— Но это ведь не какая-нибудь фантазия, вызванная комой? Не сон?
— Ну, на сон это немного похоже, но вообще-то это сон наоборот. Почему вы не задаете своих вопросов?
Я наконец отрываюсь от экрана телевизора и смотрю на него.
— Каждый раз, когда вы что-нибудь говорите, у меня появляются новые вопросы, — говорю я.
— Какие, например?
— Ну, например, что такое сон наоборот?
— Сон переносит в область бессознательного. А вы сейчас не там.
Вдруг в голове у меня словно запускается какой-то механизм. Я до сих пор так и не нашла возможности как следует поразмыслить над брошюрой Аполлона Сминфея, но, похоже, успела ее впитать, потому что теперь вдруг начинаю видеть связь…
— Так это и есть сознание, — говорю я.
— Безусловно.
