Джек опять обернулся к жене и сыну. Венди сидела, а Дэнни одной рукой обнимал ее. Оба пристально смотрели на Джека, словно он был чужаком, которого они видят впервые – может статься, опасным чужаком. Он открыл рот, не вполне уверенный, что сейчас скажет.
– Это… Венди, это моя работа.
Она отчетливо выговорила:
– Ну, е…сь со своей работой.
Джек опять повернулся к лифту, просунул пальцы в трещину, справа от двери, и та нехотя приоткрылась. Потом ему удалось всем телом навалиться на нее и открыть настежь.
На уровне груди Джека оказался пол кабины – та застопорилась на полпути к площадке. Из кабины лился теплый свет – полная противоположность нефтяной черноте уходящей вниз шахты.
Ему показалось, что он смотрит туда бесконечно долго.
– Пусто, – произнес он потом. – Короткое замыкание, как я и говорил.
Согнув пальцы, Джек сунул их в щель за дверцей и принялся тянуть, чтоб та закрылась… потом ему на плечо легла ладонь жены – на удивление сильная. Она оттаскивала Джека прочь.
– Венди! – крикнул он. Но та уже ухватилась за нижний край кабины и подтянулась настолько, что смогла заглянуть внутрь. Потом она попробовала подтянуться до конца, мышцы на плечах и животе судорожно вздувались. На миг результат оказался под сомнением. Ноги Венди болтались над чернотой шахты, а розовый тапочек соскользнул с ноги и, падая, исчез из вида.
– Мама! – закричал Дэнни.
Тут она оказалась наверху – щеки горели, бледный лоб светился, как спиртовый фонарь.
– А это что, Джек? Короткое замыкание? – Она что-то бросила, и коридор вдруг заполнился носящимся в воздухе конфетти – белым, красным, синим и желтым.
– Вот это?
Лента зеленого серпантина, выцветшая от времени до бледного, пастельного тона.
– Или э т о?
На ковер с диким узором приземлилась извлеченная Венди из кабины черная шелковая маска, присыпанная на висках блестками – «кошачьи глазки».
– Похоже это на короткое замыкание, как по-твоему, Джек? – крикнула ему Венди.
Джек медленно отступил от маски, машинально мотая головой. С ковра, усыпанного конфетти, «кошачьи глазки» равнодушно смотрели в потолок коридора.
Настало первое декабря.
В восточном крыле, в бальном зале, на туго набитом кресле с высокой спинкой, стоял Дэнни. Он разглядывал часы под стеклянным колпаком. Часы занимали середину высокой декоративной каминной полки, по бокам которой расположились два крупных слоника из слоновой кости. В глубине души мальчик ожидал, что слоники зашевелятся и попытаются поднять его на бивни, но те оставались неподвижны. «Безопасны».
С той ночи, когда ожил лифт, Дэнни все в «Оверлуке» начал делить на две категории. Лифт, подвал, детская площадка, номер 217 и президентский люкс (оказывается не «лук», а «люкс»; вчера вечером за ужином папа читал какой-то гроссбух и он посмотрел в нем, как правильно, тщательно запомнив) Дэнни отнес к категории «опасных». «Безопасными» были их комнаты, вестибюль, крыльцо. Судя по всему, бальный зал – тоже.
(Во всяком случае, слоники.)
Относительно прочих помещений уверенности не было, так что мальчик взял себе за правило избегать их.
Он разглядывал часы под стеклянным колпаком. Их закрывало стекло, потому что все колесики, зубчики и пружинки механизма торчали наружу. Снаружи их огибал не то хромированный, не то стальной рельс, а прямо под циферблатом торчала палочка-ось со сцепляющим зубом на каждом конце. Стрелки часов показывали четверть двенадцатого и, хотя Дэнни не знал римских цифр, по расположению стрелок можно было догадаться, в котором часу те остановились. Часы стояли на бархатном основании. Перед ними, слегка искаженный кривизной колпака, лежал искусно сделанный серебряный ключ.
Дэнни относил часы к тем предметам, трогать которые воспрещалось: как декоративный пожарный щит в обитом латунью шкафчике возле камина в вестибюле или высокий китайский комод у дальней стены столовой.
В нем вдруг поднялось ощущение несправедливости, сердитое возмущение, и
(мало ли, что мне нельзя трогать, наплевать, оно-то меня тронуло, верно? Оно играло со мной, так?)
Так. К тому же не слишком заботясь, чтобы не сломать.
Дэнни вынул руки из карманов, ухватился за стеклянный колпак, приподнял и отставил в сторону. Он позволил себе одним пальцем быстренько провести по механизму. Указательный палец легко скользнул по колесикам, а зубчики оставили на его подушечке вмятины. Дэнни взял серебряный ключ. Он был неудобно маленьким для взрослого, но отлично подошел пальцам малыша. Мальчик сунул ключ в замочную скважину посреди циферблата. Тот устойчиво вошел на место с едва уловимым щелчком, который Дэнни скорее ощутил, чем услышал. Конечно, вращался ключ вправо, по часовой стрелке.
Дэнни поворачивал его, пока тот не застопорился, и тогда вынул. Часы затикали. Зубчики завертелись; описывая полукружья, из стороны в сторону заходило большое спусковое колесо. Стрелки ожили. Держа голову абсолютно неподвижно, широко раскрыв глаза, можно было заметить, как минутная стрелка поползла к часовой. До места их встречи следовало преодолеть около сорока пяти минут. До полуночи.
(И над всем воцарилась Красная Смерть.)
Мальчик нахмурился, а потом отогнал эту мысль. Она не вызывала у него никаких ассоциаций и ничего для него не значила.
Он опять вытянул указательный палец и подтолкнул минутную стрелку к часовой отметке, снедаемый любопытством – что же произойдет. Кукушки в часах явно не было, но в них зачем-то поместили стальной рельс.
Раздалась короткая серия щелчков, а потом часы принялись вызванивать вальс Штрауса «Голубой Дунай». Начал разматываться рулон пробитой дырочками ткани шириной не более двух дюймов. Поднимались и опускались маленькие группки латунных молоточков. По стальному рельсу из-за циферблата выплыли на всеобщее обозрение две фигурки – балетные танцовщики. Справа – юноша в черном трико и пуантах, слева – девушка в пышной юбочке и белых чулках. Изящно изогнутые руки образовывали над их головами арки. Куклы сошлись на середине, перед римской шестеркой.
Сбоку Дэнни высмотрел крошечные желобки – прямо под мышками у танцоров. Туда скользнула ось, раздался еще один тихий щелчок. Зубцы на обоих концах стерженька начали поворачиваться. Звенел «Голубой Дунай». Опустив руки, танцоры обнялись. Юноша поднял девушку над головой, а потом перевернул через стерженек. Теперь оба лежали ничком, голова юноши зарылась под короткую балетную пачку девушки, а девушка уткнулась лицом в середину трико партнера. Их сотрясала механическая страсть. Дэнни сморщил нос. Куколки целовали пиписки. Ему стало противно.
