– Для тебя это тоже хороший совет, Луиза. Не принимай слишком близко к сердцу то, что случилось сегодня утром.
Она вздохнула:
– Может быть, но это очень непросто, Ральф. В конце я говорила какие-то совсем уже страшные вещи. Ужасные вещи. И эта ее улыбочка…
В сознании Ральфа как будто вспыхнула радуга, и он сразу все понял. В сиянии этой радуги ему открылась одна очень важная вещь – предопределенная и очевидная одновременно. Он увидел Луизу всю целиком в первый раз с той минуты, когда ауры вернулись к нему… или он вернулся к ним. Она сидела в дрожащем шаре прозрачного серого света, он был как туман ранним летним утром, которое обещает быть солнечным и погожим. Этот свет превращал ее из обычной женщины – той самой женщины, которую Билл Макговерн называл «наша Луиза» – в некое недосягаемое, совершенное существо… неземной красоты.
Она как Эос, подумал он. Богиня зари.
Луиза нервно заерзала на скамейке.
– Ральф, почему ты так странно на меня смотришь?
«Потому что ты очень красивая и потому что я в тебя влюбился, – зачарованно подумал Ральф. – И сейчас я настолько в тебя влюблен, что мне кажется, я тону в тебе. И знаешь, мне нравится такая смерть».
– Потому что ты помнишь, что ты говорила.
Она опустила глаза и начала теребить застежку на сумке.
– Нет, я…
– Ты помнишь. Ты сказала своей невестке, что это она взяла сережки. Что она это сделала, потому что поняла, что ты будешь упираться до последнего и не поедешь с ними. А она из тех людей, которые если не получают, чего хотят, то начинают злиться и грохотать, как бомба, как ты говоришь. Она это сделала потому, что ты ее победила. Я все правильно излагаю?
Луиза смотрела на него испуганными, широко распахнутыми глазами.
– Откуда ты знаешь, Ральф? Откуда ты знаешь… про нее?
– Я знаю, потому что ты знаешь. А ты знаешь, потому что ты это видела.
– Нет, – прошептала она. – Ничего я не видела. Я на кухне была, с Гарольдом.
– Не тогда, когда она забирала сережки, а потом, когда она вернулась. Ты увидела это в ней и вокруг нее.
И он сам сейчас видел в Луизе жену Гарольда Чесса, как будто женщина, сидящая рядом с ним на скамейке, вдруг сделалась линзой. Дженет Чесс была интересной женщиной. Высокая, красивая, стройная. Густые румяна на щеках, безупречный макияж, волосы насыщенного рыжего оттенка. Сегодня утром она приехала в Дерри с великолепной прической, ее шикарные волосы были зачесаны на одну сторону и лежали на плече тяжелым узлом, напоминая моток медной проволоки. А что еще он знает об этой женщине, которую никогда в жизни не видел?
Все, абсолютно все.
Что она мажет щеки румянами, потому что ей кажется, что веснушки – это несолидно для такой взрослой и рассудительной женщины; что женщину с веснушками никто не воспримет всерьез. У нее великолепные ноги, и она это знает. Она носит на работу короткие юбки. Но сегодня, когда они с мужем поехали навестить (старую суку) маму Луизу, она надела шерстяную кофту и старые джинсы. Дерри – деревня, перед кем здесь выпендриваться. У нее задержка. Она уже не в том возрасте, когда месячные приходят точно по календарю, и в эти два-три дня задержки она очень страдает – во время этих задержек весь мир кажется сделанным из стекла, все люди кажутся страшными или глупыми, и в эти дни ее поведение и настроение становятся непредсказуемыми. Может быть, это и было причиной ее сегодняшнего поступка.
Ральф увидел, как она выходит из маленькой ванной Луизы. Увидел ее внимательный напряженный взгляд в сторону кухни – и на этом сосредоточенном лице нет и следа от той сладкой улыбочки. Вот она берет сережки с фарфоровой тарелочки на шкафу и кладет их в левый передний карман джинсов.
Нет, Луиза не видела, как невестка брала сережки, но она увидела, как изменилась аура Дженет Чесс. Раньше она была просто зеленой, а теперь это был странный цвет, составленный из оттенков красного и коричневого, и Луиза, увидев ее ауру, сразу все поняла – скорее всего даже не осознавая, что с ней происходит.
– Это она их взяла, – сказал Ральф. Он смотрел, как в глазах Луизы – в ее прекрасных, испуганных, широко распахнутых глазах – клубится серая дымка. Он мог бы на это смотреть весь день.
– Да, но…
– Если бы ты согласилась поехать в Ривервью-Эстейтс, я думаю, ты бы нашла сережки после их следующего визита… или, что более вероятно, их бы нашла она. Какая счастливая случайность. «Ой, мама Луиза, смотрите, что я нашла!» Под раковиной, или в шкафу, или в каком-нибудь темном углу.
– Да. – Теперь Луиза смотрела на Ральфа как зачарованная, словно была под гипнозом. – Она, наверное, чувствует себя ужасно… и теперь уже вряд ли осмелится принести их обратно, да? После всего, что я ей сказала. Ральф, но откуда ты знаешь?
– Оттуда же, что и ты. Ты давно стала видеть ауры, Луиза?
4– Ауры? Какие ауры? Я не понимаю, о чем ты. – Но она все понимала.
– Литчфилд рассказал твоему сыну про твою бессонницу, но я сомневаюсь, что Литчфилд… ну… стал бы трепаться из-за одной только бессонницы. Меня настораживает другое – то, что ты говоришь, он назвал проблемами с восприятием. Меня удивляет, что кто-то решил, будто ты впала в маразм или совсем головой повернулась, хотя у меня тоже есть свои проблемы с восприятием.
– У тебя?!
– Да, мэм. А потом ты сказала еще одну вещь, куда более интересную. Ты сказала, что вдруг увидела Дженет совсем по-другому. И это тебя напугало. Ты не помнишь, что ты под конец говорила, зато ты помнишь, как ты себя чувствовала. Ты видишь другую часть этого мира – весь остальной мир. Контуры вокруг предметов, очертания внутри предметов, звуки внутри звуков. Я назвал это миром аур, и ты его видишь. Да, Луиза?
Она молча взглянула на него и закрыла лицо руками.
– Я думала, что схожу с ума, – сказала она, а потом повторила: – Ральф, я думала, что схожу с ума.
5Он обнял ее, потом отпустил и приподнял ее лицо, взяв его за подбородок.
– Только ты больше не плачь, – сказал он. – У меня нет запасного платка.
– Я не буду, – сказала она, но ее глаза предательски заблестели. – Ральф, если бы только знал, как ужасно…
– Я знаю.
Она улыбнулась.
– Да… ты знаешь, правда?
– Что заставило идиота Литчфилда решить, будто ты сходишь с ума – ну, кроме болезни Альцгеймера, на которую у него, вероятно, были подозрения, – вряд ли просто бессонница, правильно? А вот бессонницу с какими-то там видениями он, очевидно, счел галлюцинацией – это уже ближе к истине.
– Да, наверное. Но на приеме он мне не сказал ничего такого. Когда я ему рассказала о тех вещах, которые вижу – цвета и все такое, – он меня выслушал с пониманием.
