– Ты уже забыл то, что я говорил тебе, – заметил Крипсин. – Ты должен научиться смотреть через плечо.
Он протянул руку на другую сторону доски и съел второй своей ладьей последнего слона Уэйна. Лицо его при этом напоминало раздутую белую луну.
– Почему вы живете так? – спросил Уэйн. – Почему не выходите наружу?
– Почему же, иногда выхожу. Когда у меня намечена какая-то поездка. Сорок девять секунд от двери до лимузина. Сорок шесть от лимузина до самолета. Неужели ты не понимаешь, что плавает в воздухе? Каждая эпидемия чумы, которая свирепствовала в городах и странах, кося сотни и тысячи, начиналась с маленького микроорганизма. Паразита, который выделился при чихании или прицепился к мухе, когда та залезала в крысиную нору. – Он наклонился к Уэйну, его глаза расширились. – Желтая лихорадка. Тиф. Холера. Малярия. Черная чума. Сифилис. Кровяные нематоды и черви могут инфицировать вас и убить вашу силу, оставив в результате пустую оболочку. Бациллы бубонной чумы могут быть дремлющими и безвредными на протяжении поколений, а затем неожиданно истребить полмира. – На черепе Крипсина засверкали маленькие капли пота. – Болезнь, – прошептал он. – Она повсюду вокруг нас. Она прямо за этими стенами, Уэйн, прижалась к ним и пытается проникнуть внутрь.
– Но…
Люди теперь иммунны ко всем этим вещам, – возразил Уэйн.
– Никакого иммунитета не существует! – Крипсин почти кричал. Его губы несколько секунд беззвучно шевелились. – Степень сопротивляемости росла и падала; болезни менялись, вирусы мутировали и размножались. В 1898 году бубонная чума убила в Бомбее шесть миллионов; 1900 году она появилась в Сан-Франциско; аналогичные чумным бактерии были найдены у земляной белки. Ты понимаешь? Они ждали. Каждый год в Соединенных Штатах регистрируются случаи заболевания проказой. В 1948 в Штатах чуть не разразилась эпидемия оспы. Болезнь все еще здесь! Кроме того, появились новые бактерии, новые паразиты, которые эволюционировали все это время!
– Если болезни поставить под контроль, то и смерть окажется под контролем, – сказал Крипсин. – Какую силу должен иметь человек, чтобы…
Не бояться. Эта сила сделает его подобным Богу!
– Я не знаю. Я…
Никогда не думал об этом с такой точки зрения. Уэйн взглянул в обрюзгшее лицо Крипсина. Глаза мужчины были бездонным черными омутами, а поры на коже напоминали размером блюдца. Его лицо, казалось, заполнило всю комнату. По телу Уэйна разлилось тепло и ощущение безопасности. Он знал, что в этом доме он был в безопасности, и несмотря на то, что иногда он видит кошмары, посылаемые ему этой женщиной-колдуньей, она не сможет до него добраться. Ничто не сможет добраться до него; ни обязанности, ни страхи, ни какие-либо болезни окружающего мира.
Крипсин поднялся с кресла с ворчанием гиппопотама, выныривающего из черной воды. Он неуклюже пересек комнату, подошел к кровати, отодвинул окружающую ее пластиковую занавеску и нажал пару кнопок на пульте управления. В тот же миг на трех видеоэкранах возникло изображение. Уэйн искоса взглянул на них и хмыкнул. Это были видеозаписи его телевизионного шоу, и на всех трех экранах он касался людей, стоящих в Очереди Исцеления.
– Я смотрю это снова и снова, – сказал огромный мужчина, – и надеюсь, что вижу правду. Если это так, то ты единственный человек на земле, который может сделать для меня то, что я хочу. – Он повернулся к Уэйну. – Мой бизнес – комплексный, требующий много внимания. Я владею компаниями от Лос-Анджелеса до Нью-Йорка плюс еще многими в других странах. Для распоряжений я пользуюсь телефоном. Люди делают все, чтобы стать ближе ко мне. Однако мне пятьдесят пять лет, мне везде мерещатся болезни, и я чувствую, что дела ускользают у меня из рук. Я не хочу, чтобы это произошло, Уэйн. Я перенесусь в Рай – или в Ад – оставив дела такими, как они есть. – Его черные глаза загорелись. – Я хочу отвести от себя смерть.
Уэйн смотрел на свои руки, сцепленные на коленях. Голос Крипсина эхом отдавался в его голове, будто он сидел в огромном кафедральном соборе. Он вспомнил, что его папа говорил ему, чтобы он хорошо прислушивался к тому, что говорит мистер Крипсин, потому что он мудрый и справедливый человек.
Крипсин положил руку на плечо Уэйна.
– Я рассказал тебе о своем страхе. Теперь расскажи мне о своем. Уэйн, поначалу нерешительно, стал рассказывать. Потом он разговорился, пытаясь высказать все, что было внутри него, и зная, что мистер Крипсин поймет. Он рассказал ему о Рамоне Крикмор и ее сыне, о том, как она прокляла их с отцом и пожелала отцу смерти, о смерти и воскрешении своего отца, о том, как она стала насылать на него кошмары и как он не может выгнать из головы ее лицо или лицо мальчика-демона.
– Из-за нее… У меня болит голова, – объяснил Уэйн. – А этот парень… Иногда я вижу его глаза, смотрящие на меня, как… Как будто он думает, что лучше меня…
Крипсин кивнул.
– Ты доверяешь мне сделать для тебя хорошее дело, Уэйн?
– Да, сэр, доверяю.
– Ты чувствуешь себя удобно и комфортабельно здесь? Я помогал тебе заснуть и все забыть?
– Да, сэр. Я чувствую…
Что вы верите мне. Вы слушали меня и вы поняли. Другие…
Они смеялись надо мной, как тогда под Тауэром…
– Тауэр? – спросил Крипсин. Уэйн тер лоб, но не отвечал. – Я хочу показать тебе, сынок, как я могу быть искренен. Я хочу, чтобы ты доверял мне. Я положу конец твоим страхам. Это будет сделать просто. Но…
Если я сделаю это для тебя, то я попрошу тебя сделать кое-что для меня взамен, чтобы я мог знать, насколько искренен ты. Понимаешь?
Пилюли заработали. Комната начала медленно вращаться, цвета перемешались в длинную радугу.
– Да, сэр, – прошептал Уэйн. – Они должны гореть в Адовом пламени навечно. Навечно.
– Я могу для тебя послать их в Ад, – Крипсин наклонился над Уэйном сжав его плечо. – Я попрошу мистера Найлза позаботиться об этом. Он религиозный человек.
– Мистер Найлз мой друг, – сказал Уэйн. – Он приходит по ночам и разговаривает со мной, и он приносит мне перед сном бокал апельсинового сока… – Уэйн заморгал и попытался сосредоточить взгляд на лице Крипсина. – Мне…
Нужно немного волос колдуньи. Я хочу подержать их в руках, потому что я знаю…
Огромное лицо улыбнулось.
– Это просто, – прошептало оно.
Бабье лето сильно затянулось. Синий вечерний свет догорал, желтые листья шелестели на деревьях и, падая, шебуршали по крыше дома Крикморов.
По мере сгущения темноты Рамона все больше и больше выкручивала фитили ламп, стоящих в передней. В камине горел слабый огонек, и она придвинула свой стул поближе, чтобы он мог ее греть; она следовала традиции чокто, заключающейся в том, чтобы разводить маленький огонь и садиться к нему поближе, в отличие от белых людей, которые разводят огромный костер и становятся подальше от огня. На столе рядом с ней горела керосиновая лампа с металлическим отражателем, дающая достаточно света для того, чтобы она могла в третий раз перечитать письмо, полученное сегодня от сына. Оно было написано на листочке в линейку, вырванном из тетради, но на конверте, в левом нижнем углу, красивыми черными буквами было напечатано название института Хиллберн и его адрес. Билли находился в Чикаго уже почти три недели, и это было вторым присланным им письмом. Он описывал, что он видел в городе, и поведал ей все об институте Хиллберн. Он писал, что он много разговаривал с доктором Мэри Хиллберн и другими докторами, работавшими с добровольцами.
