Её рука была ледяной, а лицо её ничего мне не сказало. Она казалась отключенной — как будто кто-то взял и выдернул шнур из розетки. Возможно, Директор прервал ее молитвы, и неоконченная мольба все еще витала в воздухе ее кельи, ожидая завершения.
Учеников отослали прочь. Я видела жадные взгляды, которые бросал через плечо Стюпот. Из всех учеников только в его глазах можно было прочесть любовь — к реальной Элле, а не к иконе.
Директор произнес:
— Эта леди приехала поговорить с тобой. Она — мой особенный друг. Я хотел, чтобы она с тобой встретилась, и увидела, что ты тоже особенная.
Если Элла и ощутила что-либо во время этого краткого представления, на лице её это никак не отразилось. Я и рада была бы её пожалеть, но в этой наглухо захлопнутой раковинке просто не с чем и не с кем было входить в контакт.
— Я хочу задать тебе несколько вопросов. Как ты на это смотришь? Ты не слишком утомлена?
— Можно мне взять Пушарика?
— Пес, пес, — пояснил Директор, щелкая пальцами, — это ее пес. — Он подскочил к двери, и выкрикнул в коридор: — Эй, кто-нибудь, принесите нам Блохарика! Заранее благодарен!
Ему принесли собаку — он передал ее Элле. Казалось, каждый момент общения с Эллой был целиком и полностью в распоряжении Директора — этакий высочайший дар. Никто не общался с ней просто так, даже случайно, даже чтобы принести ей собаку.
— Тебе здесь нравится?
Ее руки гладили спаниеля, от ошейника до хвоста… от ошейника до хвоста… Тот, уныло лежа у нее на коленях, не выказывал ни малейшей радости. От нечего делать я стала считать поглаживания, и досчитала до двадцати семи, прежде чем она сказала:
— Здесь Питер…
— Это все, что тебе нужно?
— Нет. — На размышления о том, что еще ей нужно, ушло еще тридцать три поглаживания. — Мне еще нужно молиться.
— Ты можешь молиться где угодно.
— Питер говорит, что здесь правильные энергии.
— Эти холмы битком набиты горным хрусталем, — подключился он. — Бристольский бриллиант — фантастическая вещь для усиления целительной и пси-энергии. Молитвы Эллы выстреливают отсюда, как из пушки. А еще мы находимся на линии лей,[51] словно на дороге, прокачивающей сквозь этот дом энергию буквально товарными вагонами. Это благодаря подвесному мосту — он стал одним из национальных памятников, подобно Стоунхенджу, Гластонберийскому холму и, конечно, пирамидам. Он — ключевая точка естественной энергетической сети.
— И что, это как-то помогает?
— Питер может это объяснить… — пробормотала Элла.
— А как насчет школы?
— В настоящее время у нас есть образовательная программа, — заявил Директор, хотя прежде никто об этом и словом не обмолвился. — Мы предпочитаем об этом не распространяться.
— Неужели ты не скучаешь по своей семье?
— У меня есть Питер. И Пушарик.
— Но ведь собака не может заменить маму и папу?
— Они никогда не разрешали мне завести животное. А теперь, здесь, у меня есть этот меховой комочек, — ее руки, похожие на связки прутиков, попытались поднести Пушарика к лицу, но он вывернулся и спрыгнул на пол. — И я делаюсь лучше, когда я с Питером. Чище.
— В каком смысле — чище?
— Вы сами знаете…
— Нет, не знаю!
— У меня… не идет кровь.
С пару секунд я думала, что она имеет в виду стигматы.
— Ну, вы понимаете, — добавило это пятнадцатилетнее дитя, — кровь. Каждый месяц…
— У тебя нет менструаций?
— Больше нет. Однажды была, но потом я приехала сюда. Мой дядя Роберт сказал мне, что у Девы Марии никогда ни одной не было. Так что я вроде как чувствую себя лучше, потому что понимаю, что не так чиста, как она. Теперь понятно?
Ну что тут скажешь! Была ли Богоматерь такой же бледной и бескровной, как это создание? Судя по виду Эллы, она просто была недостаточно здорова, чтобы менструировать.
— Ты выглядишь… довольно хрупкой, — предприняла я попытку.
— Я съедаю все, что мне кладут.
— Так все говорят. Но что-то непохоже, чтобы еда шла тебе впрок!
Тут опять вступил Директор:
— Никто и представить не может, сколько Элла сжигает энергии. Только задумайтесь о тех фантастических исцелениях, которые она побуждает людей производить самостоятельно, внутри себя. Улучшаются человеческие жизни — и счет идет на тысячи. И она ничего не берет взамен. Мы, конечно, делаем все что в наших силах: используем ресурсы линии лей, обеспечиваем ей абсолютный покой, защищаем от шпионящих за ней глаз, ведем все дела… Все делается, чтобы увеличить силу, которой она обладает. Но мы имеем право просить её больше себя щадить. На ней лежит огромная ответственность. Больно видеть, что плата за это взимается с ее тела, но я знаю, что ее защищает та же сила, которая наделила ее способностью к исцелению. И не нам накладывать на эту силу ограничения.
— О чем ты думаешь, когда молишься?
— Нет смысла задавать Элле такие вопросы! Ее природа интуитивна. Она не думает — она переживает.
— Тогда — что ты чувствуешь, когда молишься? Или вот скажи мне, что ты чувствуешь прямо сейчас? Что тебе нужно?
— Питер…
— Я здесь, — отозвался он, — я у тебя есть. — Но смотрел он при этом на меня, явно желая поразить меня своим значением и бескорыстием.
— Это все? Ты об этом просишь, когда молишься?
— Питер говорит мне молиться за мир во всем мире…
— А что это значит, как ты думаешь?
— Питер это лучше объясняет…
— Ну ладно, Элла! Давай, скажи мне! Когда ты произносишь молитву, что таится у нее в самой глубине?
— Я хочу, чтобы все хорошо себя чувствовали. Чтобы никто не чувствовал себя так, как я.
— Ты плохо себя чувствуешь?
Она покачала головой.
Директор начал было что-то говорить, но тут я услышала шепот и сумела не упустить ее слова.
— Я должна помогать людям почувствовать себя лучше. В этом смысл. Для этого я родилась. Я это вычислила, когда молилась. Разобралась в том, что чувствую… Потому что мой папа не хотел, чтобы я родилась. Это значило, что он должен был жениться на маме. И ее он тоже сделал несчастной, а потом ушел, и потратил все мои деньги…
