— Я никогда не видела, чтобы ты дрался так плохо. Ты хотел, чтобы он умер, но не испытывал ни малейшего желания убивать его. Почему?
— Потому что именно этого он и добивался.
— Я не понимаю.
— Он хотел погибнуть от моей руки, вынудить меня сделать то, в чем я обвинял его, снова вызвать раскол в семье. Я отказал ему в этом.
— В какой еще семье? — горько спросила я.
— Мы были семьей, Дорина, пусть и неправильной. Мы прикрывали спины, убивали ради родственников, снова и снова спасали друг другу жизнь. Да, иногда один из нас ненавидел всех прочих. Однако мы никогда не предавали близких, не охотились на них. Это делал только Влад.
— Раду первый напал на него.
— Нет! — Воздух между нами вдруг загустел. — Семья была расколота задолго до того.
Я сглотнула, потому как страх комом застрял в горле. Я просила о встрече с отцом, даже требовала этого, но вот теперь сомневалась, хороша ли была такая мысль. Может быть, мне стоило оставить все как есть, не пытаться выяснить, чем навеяны те глупые сны, продолжать и дальше пребывать в неведении?..
Прохладные пальцы сомкнулись на моем запястье. От удивительного света на лице Мирчи играли странные тени. Он казался весьма стройным и элегантным, в то же время — отстраненным и запретным. Я решила, что нужно выпить еще.
— Дорина, ты уверена?
— Я имею право знать, — автоматически отозвалась я.
Привычка во всем противоречить Мирче настолько укоренилась во мне, что сработала и теперь, не успела я как следует подумать. А потом было уже поздно.
— Я бросил ее, — заговорил он просто, без всякого предисловия. — Проследил, чтобы она ни в чем не нуждалась, но все равно бросил. Мне никак не удавалось уразуметь, что со мной творится, так как же я мог требовать понимания от нее? Я не хотел, чтобы она отвернулась от меня, когда ясно поймет, что именно со мной произошло.
Я не стала даже притворяться, будто не понимаю, о чем он.
— А когда ты вернулся?..
Мирча откинулся на спинку качелей, казался совершенно умиротворенным, хотя напряжение во всем его теле говорило о сдерживаемой энергии, как будто подобная неподвижность была выбрана им сознательно.
— Когда я вернулся, оказалось, что ее деревня сожжена дотла, все жители погибли, якобы от чумы. Все это было вполне правдоподобно, такое случалось и раньше. Все-таки...
— Ты не поверил.
Мирча — непревзойденный лжец. Он лгал всегда и во всем, это была основа его тактики выживания. Когда непреодолимые обстоятельства вынуждали его говорить правду, он открывал ничтожно малую ее часть. Если кто-нибудь и умел безошибочно распознавать ложь, то именно он.
— Нет, я не поверил.
Внезапно я поняла, что не могу слушать дальше. Горло сжималось все сильнее, и мне показалось, что я вот-вот задохнусь.
«Но что бы там ни было, я должна дойти до конца. Я хочу знать».
— Просто скажи!
— Когда я уехал, твоя мать поняла, что ждет ребенка, хотела оставить тебя дома, но когда твоя... принадлежность сделалась очевидной, суеверные односельчане стали требовать, чтобы она избавилась от тебя. Мать сейчас же пожалела о своем поступке. Но ты ведь была отдана не в какое-то определенное место, не в деревню, где тебя было бы легко отыскать. Цыгане скитаются по всей стране, зачастую уходят в соседние государства. Она искала тебя долгие годы, тратила на поиски почти все деньги, какие я давал ей, но все было напрасно. Наконец она отчаялась и направилась в Тырговиште.
— Зачем?
Ни один цыган в здравом уме и близко не подошел бы к этому городу. Драко считал этот народ настоящими паразитами.
— Умолять Влада помочь ей. — В голосе Мирчи звучала боль.
Я уставилась на него, не вполне уверенная, правильно ли услышала.
— Она отправилась к Драко? За... помощью?
— Я был его братом, ты — племянницей, — ровно проговорил Мирча, глаза которого были пусты. — Она вполне логично рассудила, что он войдет в ее положение.
Я замотала головой от потрясения и недоверия. Должно быть, мать ничего не знала о господаре Дракуле или же была непозволительно наивна, если решила, будто может явиться к нему с рассказом о его не вполне мертвом брате и незаконнорожденной племяннице, наполовину вампирше, а в ответ получить что-нибудь, кроме... кровь у меня похолодела.
— Что было дальше? — прошептала я, уже зная ответ.
— Он велел казнить ее за распространение возмутительной лжи. — Голос Мирчи звучал бесстрастно, однако я видела в его глазах неистовую, раскаленную ненависть. — Он заставил ее несколько дней корчиться на колу. Говорили, перед смертью она выкрикивала мое имя. Но меня там не было. Я не пришел. — Рука, столь непринужденно покоившаяся на колене, сжалась в кулак, на который я смотрела и не могла вдохнуть. — Смерть была бы смехотворно легким наказанием за его грехи.
Я зажмурилась и снова увидела перед собой то самое тело, закоченевшее на морозе, которое покачивало на ветру негнущимися конечностями, глядя неподвижными, обледенелыми глазами. Под веками вспыхивали багровые искры. Я наполовину поднялась со стула, чтобы сделать... не знаю что. Она мертва, чудовище, убившее ее, тоже. Делать было нечего, не осталось даже могилы, которую можно было бы навестить, вообще ничего. На мое плечо легла рука. Она опустила меня на место, и я слепо повиновалась ее движению.
Мирча выдержал долгую паузу и продолжил, так спокойно, словно на него никогда и не накатывала волна безудержного гнева:
— Когда я вернулся, Влад понял, что она все-таки говорила правду, что он убил мою любимую женщину. Братец... забеспокоился, как бы я не узнал обо всем. Пытаясь скрыть тайну, он выследил всех, кто ее знал, и уничтожил их.
Болезненно ясное осознание ткнуло меня колючим пальцем.
— Всех?
— Он нанял кого-то, чтобы разыскать цыган, принявших тебя. Им подсыпали снотворное в вино, а потом прикончили, — подтвердил Мирча. — Тебя они тоже собирались убить, однако были слишком суеверны и не посмели тронуть дампира, хотя ты и спала мертвым сном, как все прочие. Они оставили тебя там, где ты была, рассудив, что ребенок погибнет от голода, когда о нем некому будет заботиться.
— Но как ты узнал все это?
— Ты сама рассказала мне чуть ли не все. Этого было достаточно, чтобы я понял остальное.
— Я не помню подобного разговора.
Мирча не ответил на очевидный вопрос, а я была все еще слишком потрясена, чтобы настаивать.
— Когда все цыгане, принявшие тебя, погибли, ты твердо решила разыскать свою настоящую семью и успела увидеть обгорелые останки деревни твоей матери.
— Неужели он уничтожил целую деревню только из-за того, что мать могла упомянуть при ком-нибудь его имя?
