В первый момент Иг не понял вопроса, не понял, что потрясло брата. Затем он вспомнил про крестик, все еще зажатый в его правой руке, с цепочкой, обмотанной вокруг пальца. Крестик приглушал влияние рогов. Терри видел Ига в натуральном виде впервые со своего возвращения домой.
«Мерседес» продолжал ползти сквозь высокие заросли бурьяна.
— Ты бы не хотел затормозить? — спросил Иг. — Прежде чем мы ухнем по тропе Ивела Нивела прямо в реку?
Терри нащупал ногой тормоз и остановил машину.
Братья сидели рядом на переднем сиденье. Терри дышал открытым ртом, часто и глубоко, как усталая собака. Несколько секунд он с недоумением рассматривал Ига, а затем рассмеялся. Рассмеялся боязливо, неуверенно, и его губы скривил нервный тик, отчасти похожий на улыбку.
— Иг, что ты здесь делаешь… в таком виде?
— Это я хотел спросить. Что ты здесь делаешь? Ты же должен был сегодня улететь.
— Откуда ты…
— Терри, тебе нужно отсюда уматывать. Времени у нас в обрез.
Он все время поглядывал в зеркальце заднего вида, проверяя дорогу. Ли Турно мог подъехать с минуты на минуту.
— Времени до чего? Что тут должно случиться? — Терри немного помедлил и задал последний вопрос: — И зачем эта юбка?
— Уж тебе-то нужно бы понимать отсылку к Мотауну,[48] когда тебе суют ее под нос.
— Мотаун? Ты говоришь бессмыслицу.
— Еще какую смыслицу. Я говорю, что тебе нужно сматывать отсюда на хрен, ну что может быть осмысленнее? А ты, Терри, ненужный человек в ненужном месте в самое ненужное время.
— О чем это ты? Ты меня пугаешь? Что должно случиться? Почему ты все время смотришь в зеркало?
— Я кой-кого ожидаю.
— Кого?
— Ли Турно.
Терри побледнел.
— О! — сказал, он. — Почему?
— Ты знаешь почему.
— О! — повторил Терри. — Ты знаешь. Сколь-сколько ты знаешь?
— Все. Что ты был в машине. Что ты отключился. Что он устроил так, что ты не мог ничего рассказать.
Руки Терри лежали на баранке, его большие пальцы двигались вверх-вниз, их костяшки побелели.
— Все. Откуда ты знаешь, что он сейчас приедет?
— Знаю.
— Ты его убьешь, — сказал Терри. Это не было вопросом.
— Видимо.
Терри окинул взглядом Игову юбочку, грязные босые ноги и покрасневшую кожу, которая могла сойти за сильно обожженную солнцем.
— Слушай, Иг, — сказал он, — пошли-ка домой. Пошли домой и поговорим об этом спокойно. Мама с папой очень о тебе беспокоятся. Пошли домой, чтобы они увидели, что с тобой ничего не случилось. А потом все вместе поговорим. Примем разумное решение.
— Я сам уже все решил, — сказал Иг. — Ты должен был уехать. Я сказал тебе уехать.
Терри потряс головой, словно избавляясь от наваждения.
— Это когда ты сказал мне уехать? За все время, проведенное дома, я ни разу тебя не видел. Мы ни разу с тобой не говорили.
В зеркальце заднего вида блеснули фары. Иг развернулся на сиденье и стал смотреть в заднее стекло. По шоссе, по другую сторону от узкой полоски леса, между литейной и дорогой проехала машина. Ее фары промелькали между деревьев быстрым стаккато, заслонка поднималась и опускалась — взблеск, взблеск, взблеск, — передавая сообщение поспеши, поспеши. Машина проехала мимо, не сворачивая к литейной. Но уже через несколько минут появится автомобиль, который не проедет мимо, а свернет на присыпанную гравием дорогу и направится к ним. Опустив глаза, Иг увидел на заднем сиденье чемодан и футляр с трубой.
— Ты собрался, — сказал Иг. — Видимо, ты думал уехать. Почему же ты не уехал?
— Я уехал, — сказал Терри.
Иг бросил на него недоуменный взгляд.
Терри покачал головой.
— В общем-то, это неважно. Забудь.
— Нет, ты все-таки расскажи.
— Когда-нибудь потом.
— Нет, расскажи мне сейчас. В каком это все смысле? Если ты уехал, как вышло, что ты вернулся?
Терри сверкнул на него пустыми глазами и еще через секунду заговорил, медленно и подбирая слова:
— Ничего, если в этом не будет видно никакого смысла?
— Ничего, я тоже не вижу ни в чем никакого смысла. Потому-то я и хочу, чтобы ты мне все рассказал.
Терри облизал пересохшие губы кончиком языка, а затем заговорил спокойным, но немного торопливым голосом:
— Я решил, что вернусь в Лос-Анджелес. Сбегу из этой психушки. Папаше на меня насрать, Вера в больнице, и никто не знает, куда ты подевался. К тому же я вбил себе в голову, что не делаю в Гидеоне ничего хорошего, что мне нужно уехать, вернуться в Лос-Анджелес и приступить к репетициям Папаша сказал, он не может себе представить ничего более эгоистичного, чем если я сдернусь с места в нынешней ситуации. Я понимал, что он прав, но почему-то это не имело значения. Просто было приятно уехать. Но только чем дальше я отъезжал от Гидеона, тем сомнительнее была эта приятность. Я слушал радио и услышал песню, которая мне нравилась, и начал думать, как бы ее аранжировать для бенда. А затем вспомнил, что бенда у меня уже нет, так что не с кем и репетировать.
— Это в каком же смысле тебе не с кем репетировать?
— У меня нет работы, — сказал Терри. — Я бросил. Ушел из «Хотхауса».
— Что ты там несешь?
При своем путешествии в голову Терри он не видел там ничего подобного.
— С этой недели, — сказал Терри. — Я уже больше не выдерживал. После того что случилось с Меррин, это перестало быть веселым. Это было что-то противоположное веселью. Это был ад. Истинный ад — смеяться, и улыбаться, и через силу играть заводные песни, когда хочется в голос завопить. Всякий раз, когда я играл на трубе, я вопил. Люди из «Фокса» советовали мне взять отпуск и получше все обдумать. Они не стали прямо угрожать мне судом за нарушение контракта, если я не выйду на той неделе, но это буквально витало в воздухе. Только мне это было по хрену. Мне от них ровно ничего не нужно.
— И когда ты вспомнил, что больше нигде не работаешь, то повернул назад?
— Не сразу. Это было что-то жуткое. Ну, вроде… вроде как быть двумя людьми одновременно. В одну минуту я думал, что мне нужно свернуть с шоссе и ехать обратно в Гидеон. Затем я снова ехал на воображаемые репетиции. В конце концов, когда я почти добрался до аэропорта… ты знаешь этот холм, где стоит гигантский крест? Ну, сразу за ипподромом «Суффолк-Даунс»?
Руки Ига похолодели и покрылись гусиной кожей.
— Высотой футов двенадцать. Знаю. Я считал, что он называется «Дон Орсиньо», но это неправильно.
— «Дон Орионе». Так называется приют, взявшийся ухаживать за этим крестом. Вот туда я и свернул. Там есть дорога, ведущая к этому кресту. Я не стал по ней подниматься, а только остановился в его тени.
