– Сейчас питаюсь одним сыром, – сказала она, горько усмехнувшись.
Большую часть своей карьеры она боролась за сохранение своего проекта. Вообще, с подобной проблемой сталкиваются многие исследователи, которые работают над долгосрочными проектами с животными. Однако Пепперберг казалось, что ее проблемы были связаны с тем, что она исследовала попугаев и пыталась проникнуть в их ум, общаясь с ними.
– Подобные исследования неудобны многим ученым, – констатировала она, – поэтому получить гранты на такие проекты всегда было проблемой.
Тем не менее на протяжении многих лет она получала и награды и гранты, в том числе несколько наград от Национального научного фонда, а также стипендию Гуггенхайма. Но так как финансирования обычно длились не больше года или двух, Пепперберг, которая отказалась от работы штатным профессором в университете ради временной должности в Бостоне, была постоянно стеснена в средствах. И тогда, чтобы выйти из затруднительного положения, она в 1991 году организовала некоммерческую организацию – Фонд Алекса.
Пепперберг работала с Алексом с 1977 года. А купила она его в чикагском зоомагазине «Ноев ковчег», когда птице было около года. Тогда Пепперберг позволила продавцу магазина выбрать для нее птицу, чтобы ученые не смогли позже обвинить ее в том, что она взяла самую умную особь. Учитывая, что мозг Алекса был размером с грецкий орех, большинство ученых считали ее исследование бесполезным.
– Некоторые коллеги говорили мне: «Как вы можете проводить подобный эксперимент? У попугаев нет мозгов». Кое-кто действительно считал меня сумасшедшей за эту попытку. А большинство было уверено, что шимпанзе для такой работы подходят лучше, хотя, конечно, шимпанзе не могут говорить, – сказала Пепперберг.
Когда исследовательница запустила свой проект, наука о сознании животных только зарождалась. За год до этого Дональд Гриффин опубликовал свою книгу The Question of Animal Awareness («Вопрос о сознании животных»), которая раскрыла многим глаза на разум животных. Пепперберг в то время заканчивала писать докторскую диссертацию в области теоретической химии в Гарварде, но после просмотра двух шоу по телевидению (в одной программе показали ученых, которые с помощью языка жестов общались с обезьянами и дельфинами, а в другой, как птицы разучивают свои песни) сразу решила присоединиться к этому движению. «Эти шоу стали для меня откровением, – позже вспоминала в своей книге Alex and Me («Алекс и я») Пепперберг. – Я понятия не имела, что буду делать, и как я буду это делать… но я поняла раз и навсегда, что именно здесь – мое будущее». Вскоре Пепперберг защитила докторскую диссертацию в области химии. При этом она посещала все занятия по изучению поведения и языка животных и ознакомилась со всеми исследованиями, посвященными коммуникации животных. Став доктором наук, она ни на секунду не усомнилась в своем новом призвании. И вместо того чтобы искать работу, связанную с химией, Пепперберг ломала голову над тем, какое животное она хочет исследовать.
Большинство исследователей, которые изучали межвидовую коммуникацию, работали с приматами и китообразными, поскольку те были тесно связаны с людьми, имели большой мозг, и, как считалось в то время, скорее всего обладали некоторыми человекоподобными навыками общения. Но Пепперберг, которая еще в детстве научила своих попугаев произносить несколько слов и на протяжении всей своей студенческой жизни в качестве домашних животных выбирала именно птиц, решила, что ей больше повезет с попугаями.
– У попугаев, особенно африканских серых, очень хорошо развита мимикрия, – поделилась она. – Было проведено несколько исследований о социальной жизни попугаев и о том, как они использовали свои сложные звуковые сигналы, чтобы найти членов своей стаи. И хотя я раньше никогда не выращивала попугая, я подумала, что лучше работать с животным, которое умеет разговаривать.
Пепперберг также выяснила, что немецкие ученые работали с жако в 1950-х и 1970-х годах и обнаружили, что эти попугаи прекрасно понимали цифры и быстро обучались человеческой речи.
Любой, у кого есть домашний попугай, знает, что они легко имитируют человеческие звуки. Это не значит, что они понимают звуки, которые произносят люди; попугаи могут только научиться ассоциировать определенные звуки с определенным поведением. Например, если вы всегда говорите: «До свидания», когда уходите из дома, то ваш попугай свяжет этот звук с вашим уходом. И впоследствии он может даже попрощаться с вами. Однако вы же не ждете, что попугай начнет с вами разговаривать. А вот Пепперберг считала, что если Алекс способен ассоциировать звуки с определенными объектами, то она могла бы задать ему несколько вопросов о его восприятии мира.
Некоторые ученые давно начали учить шимпанзе, бонобо и горилл пользоваться для общения языком жестов и символов. Причем результаты часто впечатляли. Например, бонобо Кензи повсюду таскает с собой доску, исписанную коммуникационными символами, чтобы «общаться» со своими исследователями. Кроме того, он изобрел комбинацию символов для выражения своих мыслей. Тем не менее это не то же самое, когда животное смотрит на вас, открывает свой рот и спонтанно говорит.
Мы с Пепперберг пошли в дальнюю часть комнаты, где Алекс сидел на своей клетке и чистил клювом жемчужно-серые перья. Он остановился, увидев нас, и открыл клюв.
– Хочу виноград, – сказал Алекс.
– Он еще не завтракал, – объяснила Пепперберг, – поэтому немного не в духе.
Алекс прикрыл глаза, втянул голову в плечи и посмотрел на нее. Выглядел он очень раздраженным.
– Не смотри на меня так, – сказала ему Пепперберг. – Смотри, я тоже так умею. – Она прищурилась и бросила на него каменный взгляд, повторяя за ним.
Алекс наклонил голову и начал дергать перья на груди.
А мне Ирэн сказала:
– Он в плохом настроении, потому что у него линька, и иногда, когда он в таком состоянии, даже отказывается работать.
Пепперберг снова заговорила с Алексом:
– Ты сейчас уже будешь завтракать.
– Хочу пшеницу, – сказал Алекс.
Арлин Левин-Роу, менеджер лаборатории, передала Пепперберг миску с виноградом, зелеными бобами, яблоками и ломтиками банана, измельченные зерна пшеницы и кукурузу в початках. Пепперберг держала нарезанные фрукты и овощи перед Алексом, который хватал их своим клювом. Иногда он брал их когтями и рвал на более мелкие кусочки. Если что-то он не хотел есть, например зеленые бобы, то говорил: «Нух», что означало «Нет». Это было решительное «Нух», короткое и твердое. У него был голос, как у мультипликационного персонажа. Довольно смешно.
Под бдительным руководством Пепперберг Алекс научился имитировать названия около ста английских слов, в том числе названия всех продуктов, которые она ему предлагала, хотя яблоко он называл «бана-шня».
– Возможно, яблоки по вкусу ему напоминают бананы, а внешне немного похожи на вишню, поэтому Алекс придумал для них это слово, – сказала Пепперберг.
Алекс также умел считать до шести и уже учил звуки для цифр семь и восемь.
– Я уверена, что он уже знает эти две цифры, – сказала Пепперберг. – Он мог бы уже считать до десяти, но ему пока трудно произносить эти слова. Чтобы научить его произносить определенные звуки, уходит гораздо больше времени, чем я предполагала.
Алекс учился также произносить слово «коричневый». И чтобы помочь ему запомнить это слово, Пепперберг положила рядом с Алексом небольшой деревянный кубик, окрашенный в шоколадно-коричневый цвет.
После завтрака Алекс начал снова приводить себя в порядок, не сводя глаз со своей стаи. Время от времени он брал когтями игрушечный кубик и поднимал его вверх, как будто показывая всем в комнате. Затем он открывал клюв:
– Скажи мне, какой цвет?
– Коричневый, Алекс. Цвет – коричневый, – пропели хором Пепперберг, Левин и еще один ассистент. Они растянули слово коричневый на четыре полных слога.
Алекс молча слушал. Иногда он пытался повторить отдельные части слова: «Коррр…чч…вый». Спустя какое-то время он снова поднимал игрушечный кубик и повторял свой вопрос:
– Какой цвет?
И все снова хором отвечали:
– Коричневый, Алекс. Цвет – коричневый.
Затем Алекс переключался на цифру семь:
– Ссссе…мо.
– Хорошо, Алекс, – сказала Пепперберг. – Семь. Цифра семь.
– Сссе… м! Сссе… м!
– Он тренируется, – объяснила Ирэн, когда я спросила, что Алекс делает. – Он таким образом учится, думает, как произнести это слово, как использовать свой голосовой аппарат, чтобы правильно воспроизвести звук.
Сама мысль, что птица охотно принимает участие в процессе обучения, была, мягко говоря, несостоятельной. Но после того как я послушала и понаблюдала за Алексом, мне было трудно спорить с этим объяснением Пепперберг. Она не поощряла птицу угощениями и не вырывала Алексу когти, чтобы заставить его произносить звуки.
