— Конечно, живые... Конечно, движутся, разве вы не видите?!
Случилась забавная история с другой композицией Казаряна, когда кавычки со слова «движутся» надо было и впрямь снять.
Построил Эдуард Авакович как-то здание Ереванского театра оперы и балета из кусочка зуба древнего мамонта. Долгое время микроминиатюра экспонировалась в городском музее — никто ничего не обнаружил, только поражались, до чего микрокопия близка формами, красотой к внушительному оригиналу. И вдруг какой-то тысячный посетитель заметил в окуляре микроскопа сверхъестественное и закричал: «Люди поднимаются и опускаются по театральной лестнице!» Подбежали другие посетители, заглянули, видят — микрочеловечки действительно снуют по лестнице казарянского театра. Зазвонили тут телефоны и на квартиру мастера, и в государственную филармонию, где он работает. Примчался Казарян, вынул из пластмассового короба свое здание и обнаружил с помощью системы линз — по лестнице «разгуливают» микробы. Чтобы не пугать больше некоторых слабонервных посетителей музея, Эдуард Авакович изготовил вторую микрокопию театра из другого материала.
Множество невероятного, но существующего реально в мире чудес, демонстрировали умельцы на выставке в Политехническом музее.
Обходим не спеша (тут если спешить, сам себя обкрадешь) экспозицию заслуженного мастера народного творчества Украины Михаила Григорьевича Маслюка.
...Локомотив с тендером и для сравнения сбоку от него на площадочке, попадавшей в поле зрения микроскопа, человеческий волос. Паровоз с трубой, колесами, рычагами — размеры последних два микрона длиной. Если мастер захотел бы спрятать от глаз посетителей свой локомотив с тендером, ему осталось только просверлить волосинку, и миниатюра вошла бы в нее как в тоннель.
На следующей стойке размещен полный железнодорожный эшелон — тепловоз с двадцатью вагонами. Отрезок волоса, поставленный вертикально рядом с эшелоном, выглядит в микроскопе огромной башней.
Еще три новых работы Михаил Григорьевич подготовил специально к московской выставке — на кончике золотого пера авторучки мастер уместил подарочный сувенир: вазу с цветком, графин и блюдо с фруктами. Просторный высокий музейный зал наполнен солнцем. Лучи его играют с миниатюрой, плещутся в графинчике всеми цветами радуги.
Новинки оказались и на стендах другого заслуженного мастера народного творчества Украины Николая Сергеевича Сядристого. Кроме тех его микроминиатюр, о которых мы уже писали в прежних главах, здесь были портрет-барельеф Майи Плисецкой, вырезанный из кусочка вишневой косточки; акварельный портрет Владимира Маяковского, написанный кисточкой на срезе зерна груши, и одна из партий Александра Алехина, которую он играл с Капабланкой в 1927 году — шахматный столик размещен на булавочной головке.
Любопытны эти миниатюры, они свидетельствуют о широте интересов молодого мастера, о том, что он не прекращает своих поисков. Но наибольшим успехом и на этой большой выставке работ Сядристого пользовались его шедевры: шевченковский «Кобзарь», электромотор-пылинка, роза в волоске, замок на торце волоса — эти изделия, мне кажется, можно назвать классикой микротехники.
Еще в Киеве, до выезда на выставку в Москву, Николай Сергеевич показался мне невероятно усталым. Старший инженер научно-исследовательского института, он выполнял тогда срочные заказы по микроинструментам для ученых и заводов, занятых изготовлением точных приборов, готовил к выставке свои новые миниатюры и не оставлял при этом своего любимого вида спорта (об этом чуть дальше). Тут, на выставке, он надеялся передохнуть немного. Присядет на минуту в закутке другого зала поговорить на отвлеченные темы с Казаряном, Маслюком, а сотрудник музея уже бежит: «Вас просят, Николай Сергеевич!» И он шел к своим экспонатам, возле которых толпились люди, и отвечал не поверхностно, а с научной добросовестностью, отвечал, приобщая людей к искусству микротехники, которое до него было скрыто покровом невольной тайны.
Думаю, не лишне привести несколько вопросов и ответов, касающихся хотя бы одного изделия.
Спрашивал инженер.
— Мне, моторостроителю, интересно, как вы подбирали материалы для оси двигателя, для его коллектора — ведь и нашим деталям опасны окисления. И еще — насколько пригодны для микроизделий технические расчеты, узаконенные для макродвигателей.
Отвечал Сядристый.
— Даже микроскопические окисления деталей в воздухе представляют для микромоторчиков смертельную угрозу — кислород пожирает их. Поэтому для наших лилипутиков требуются материалы с отличными электротехническими свойствами. Коллекторы я делал только из золота или платины.
Что же касается расчетов по известным формулам, то нам они плохие помощники. Электротехнические свойства материалов при микровеличинах становятся относительными, непостоянными. Ось микромотора, например, из какого бы металла она ни была расточена, делается гибкой, как леска, — толщина ее несколько микрон. Поэтому мы ее вытачиваем из сверхпрочной стали.
Тут ворвался нетерпеливый голос очкастого паренька лет шестнадцати:
— А каким инструментом обрабатываете лилипутиков?
— Алмазными и твердосплавными резцами, напильничками разных форм и размеров, которые лучше всего готовить из лезвий или лобзиковых пилочек. Обычно на каждый паз или вырез детали приходится делать новый микронапильник.
— А как наматывали катушки?
— И катушки статора, и якорь — вручную. При этом нужно чувствовать, не излишне ли натягиваешь проволоку — она не прочнее паутинки. Сначала наматывал ее на пустотелые деревянные палочки диаметром около двух миллиметров, а с них — на детали.
— Ну и работенка — лопнешь, не сделаешь!
— Почему? По-моему, любой сможет.
— Ну уж... А что мне нужно, чтоб суметь?
— Полюбить этот труд.
— И все?..
— Не отступать при неудачах. Вкладывать в каждое изделие всего себя. Работать тщательно, терпеливо, как будто у тебя впереди целая вечность. Вот, пожалуй, и вся главная наука.
Однажды на выставке изделий Михаила Григорьевича Маслюка его земляк, окинув беглым взглядом экспонаты, высокомерно и пренебрежительно спросил мастера:
— Не полезней ли тебе нарезать болты в жмеринском депо, чем сверлить дырку под микроскопом?
И тут же другой, должно быть, из невымершего племени хапуг, не желающего и шагу сделать без личной выгоды, подхватил с наглой самоуверенностью:
— Дельце, видать, прибыльное — не станет же человек растрачивать себя на карликов, ежели кучи денег не грабастает...
А ведь мог знать, если б захотел, этот хапуга жмеринский, что ветеран войны, инвалид второй группы Маслюк за весьма скромный оклад обучает школьников музыкальной грамоте и безвозмездно ведет на предприятиях кружки художественной самодеятельности; что он создал — не ради наживы, ради интереса — музейной редкости галерею часов, показывающих время 72 городов мира; что занимается Михаил Григорьевич и миниатюрами, и резьбой по дереву, и живописью потому, что ист для него высшей радости, чем обогащать себя и людей духовно, чем привлекать к себе делом рук своих, творящих красоту.
Это высшая радость и Сысолятина, и Доцковского, и Казаряна, и Сядристого.
Корыстолюбцы, измеряющие счастье человека длинным, нетрудовым рублем, не упустят случая высмеять Сысолятина и Сядристого. Уральца за то, что тот отверг притязания американского бизнесмена, предлагавшего крупную сумму за его микроминиатюры на ВДНХ, киевлянина — за такой же поступок в Монреале на ЭКСПО-67. Им не понять гордости советских людей, их неподкупной честности, их чувства, что нет более великой оплаты их труда, чем признание их полезности народу, общему благу.
Вспоминается недавняя история с прудом, который горняки и их семьи назвали сысолятинским.
С тех пор как срубили первый дом поселка Буланаш, заложили первую шахту, люди мечтали о водоеме — негде было искупаться, отдохнуть, порыбачить. Мечта казалась несбыточной, пока за дело не взялась группа энтузиастов, надумавших запрудить мелконькую речушку, накопить вешние воды. Одним из энтузиастов-организаторов был Александр Матвеевич Сысолятин. Его видели среди тех, кто выбирал место для запруды. Он участвовал в ее проектировании, поднимал и взрослых и школьников на субботники. За ним, заместителем секретаря партийной организации шахты, уважаемым всеми в поселке человеком, шли с охотой воздвигать плотину и после рабочих смен и в выходные дни, чтобы успеть преградить дорогу большой воде.
И успели!
Разлился пруд буланашский на удивление близким и дальним соседям, на утеху горнякам и ребятишкам. Летом завезли ценные породы рыб на новоселье, через год помаленьку рыбачить начали.
Но следующей весной радость горняцкая захлебнулась в бурном паводке. Дежурил человек у плотины, включить бы ему нехитрое устройство для спуска воды, а он проморгал, и плотину сорвало. Стало заливать три домика упорствующих хуторян, наотрез отказавшихся в дни стройки переехать из низины в безопасное место.
