У волгарей существует поговорка: Волга зимой до тех пор не встанет, пока пятнадцать человек не утопятся. А что если запретить Волге-матушке становиться на зиму, как тогда? Утопятся или не утопятся те пятнадцать? Обязательно, отвечу я, непременно. В пруду ли, в канаве ли, в болоте, но обязательно, ибо они сами себе того желают.
Послушайте, а может, еще дальше пойдем, может, запретим людям рождаться? Ведь уже при рождении ребенок подвергает себя доли риска быть удавленным корявыми руками неумелой акушерки. Да и вся последующая жизнь --сплошной риск. Риск попасть под машину, риск свернуть себе шею, неосторожно оступившись на крутой лестнице, риск быть убитым молнией или упавшей с крыши сосулькой. Кругом один риск. Так как вы считаете, уважаемые законодатели, не пора запретить? Над этим стоит подумать.
Да, ну и занесло меня в дебри! Пора выбираться. Не то и впрямь вместо рыболовных записок фельетон выйдет на социальную тему. Однако возвращаюсь к нашему доброму знакомому.
По сути дела, ловля налима живцовыми снастями довольно бесхитростна, если соблюдаются в благоприятном сочетании три условия, а именно: определенное время года, бурная ненастная темень и правильно выбранное место. Первые два условия терпеливый и наблюдательный рыболов всегда может соблюсти, а вот третий фактор носит подчас загадочный (для новичков) характер. И действительно, разве угадаешь на большом пространстве воды именно то место, где периодически жируют ночные хищники. Не год и не два пройдет, прежде чем самостоятельными поисками обнаружатся желанные пятачки. А так разве что случайно. Но уж коли наткнулся рыбак на удачу, стоит только получше зафиксировать ориентиры, и можно в последующем, отправляясь за налимом, заранее заказывать супруге своей ставить пресное тесто для рыбного пирога.
До начала нерестового хода, который обычно в Средней России начинается с зимнего Николы и лишь изредка на святки (8 января), жерлицы на налима можно ставить в оговоренных выше местах, то есть на песчанокаменистых косах, длинным языком уходящих от берега к материку водоема; на склонах затопленных островов, особенно в устьях полноводных речек, подпертых широкими плесами; на мелководных площадках вблизи крутых свалов в глубину - короче, где есть твердое дно и обилие снующей мелкой рыбешки. Великолепными местами являются участки рек ниже плотин с подходящими к основному руслу старицами, заливами и затопленными оврагами. Правда, в большинстве случаев подобные участки на протяжении 100 м от плотины вниз являются зонами покоя, но и ниже этих зон можно найти уловистые пятачки.
С наступлением настоящей зимы и до конца января все налимьи снасти должны быть выбраны из воды на непродолжительную передышку, ибо, как я уже говорил, с Николина дня налимы забывают про аппетит и трогаются с насиженных мест в сторону различных чистых притоков, чтобы, дойдя до их верховий, дать жизнь потомству. По окончании нереста часть налимов разбредается по окрестным омутам и в случае достаточного количества корма остается в них до теплых дней, часть же скатывается к себе домой. Таким образом, с февраля времени кривых дорог и больших метелей - наступает посленерестовый жор. Должен, однако, заметить, что жор этот случается лишь в водоемах, не страдающих дефицитом растворенного кислорода, то есть в реках и в водохранилищах, интенсивно сбрасывающих свой уровень. В глухих озерах и больших карьерах, соединенных какими-либо протоками с руслами реки, налимы могут клевать только при наличии достаточного количества донных ключевых струй, возле которых скапливается различная рыба, в том числе и наш герой. В противном же случае при любой возможности уйти в русло он не преминет это сделать.
Поставушки на налима я раскидываю в совокупности с поплавочными удочками на подлещика на широких просторах Корчевы. Собственно, основным объектом ловли в это время является как раз белая рыба, ибо меня привлекает больше всего количество волнующих душу резких подъемов поплавка, нежели один-два небольших налимчика. Хотя не скрою - очень приятно бывает удивить своих домашних редкой добычей. Чтобы специально половить налимов, причем крупных, надо выезжать из Москвы куда-нибудь в Вологодскую область на большие и богатые этой рыбой проточные озера. И уж давно бы съездил, однако останавливает досадная причина: в ту глухую и снежную пору, кроме охоты за налимом, нечем будет больше заняться, а столь пылких энтузиастов этой ловли, которые могли бы меня совратить на поездку в далекий край, среди моих знакомых нет.
Надо полагать, что в посленерестовый жор более удачная ловля налимов будет происходить в коротких, но свежих и чистых притоках крупного водоема. Следует. только учесть, где сейчас под глубоким снегом находится береговая кромка, чтобы не врезаться шне-ковыми ножами в мерзлую землю. По неопытности такое случается, когда неширокие речушки в особо снежные зимы заметаются заподлицо с берегами. Мне рассказывал один товарищ, как некие рыбачки, приехав затемно на место, в предрассветном сумраке начали буравить вместо льда футбольное поле. Нисколько не сомневаясь в истинности того случая, я склонен, однако, предположить, что воздействовали на головы тех бедолаг не столь факторы ночной темноты и высоких сугробов, сколь факторы, заставляющие иных припозднившихся домой горожан упорно звонить в дверь точно такой же квартиры, но только этажом выше или ниже.
Для возможности уженья налима зимой в указанных местах нужно непременно посетить их летом и зарисовать в свой блокнот береговые деревья, кусты, чтобы потом, пройдя по снежной целине на широких охотничьих лыжах к предполагаемому руслу, не гадать, где тут бочаг, где перекат, а где излучина.
Наиболее отчаянные приверженцы ловли налима зимой, застолбив избранный участок своими жерлицами, на ночь никуда не уходят (если это дозволяют органы рыбинспекции), а продолжают оставаться на льду или откочевывают к ближайшему лесистому берегу, разжигают небольшой, но особенно в ту пору уютный костерок, кипятят из натопленного снега традиционный чаек, закусывают и вполуха слушают под шум разгулявшейся непогоды ночные передачи маленького транзистора, время от времени прерывая спокойный свой отдых ради проверки снастей.
Пусть я сам подобным образом никогда не принимал участия в ночной зимней ловле налима, но очень хорошо понимаю тех людей, и с совершенной ясностью представляю себе всю идиллию столь романтичной обстановки. Мне случалось много раз в одиночку коротать ночь возле костра на берегу осеннего водоема или под пологом могучего леса. И всегда в глухую полночь мной овладевало торжественно- таинственное чувство величия и сказочности дикой природы. Нет, услышав зловещий хохот филина или тягуче-плаксивый крик большой серой неясыти, я, конечно, не приписывал эти звуки нечистой силе, каким-нибудь там лешим или кикиморам болотным, я отнюдь не испытывал суеверного страха, но всегда невольная дрожь пробегала по телу и в голову неотступно лезла мысль о том, что никакой ты не властелин природы, а всего лишь навсего такой же сын Земли, Воды и Воздуха, как и все эти живущие рядом с тобой бесчисленные существа. Да и, честно говоря, неразумно как-то говорить о властвовании людей над природой, ибо не они ее породили, а она их. Человек в безумном своем ослеплении может уничтожить ее, но покорить никогда!
Давно утихли рыболовные страсти, погасли веселые ночные костерки, мелькавшие все лето по берегам, словно маленькие маячки, и воду окутало угрюмое одиночество. Лишь кое-где проносятся по хмурым сердитым волнам последние желто-бурые листья обнаженных деревьев, дрожащих и стонущих в ночной мгле от секущего по их голым веткам и потемневшим стволам ледяного дождя. Вой ветра в вершинах берез да нависшее черное небо, слившееся с мечущейся водой, безраздельно властвуют сейчас над миром. И потому особенно уютной кажется в такие минуты небольшая, но опрятная деревенская избенка с ее жарко натопленной русской печью и отдувающимся пузатым самоваром, занявшим свое законное место в центре такого же старого, как он сам, дощатого стола. Хорошо сейчас под вздрагиванье оконных стекол да завыванье в печной трубе вести неторопливую и спокойную беседу со своим компаньоном-охотником, вспоминая удивительные, кажущиеся посторонним людям, не посвященным в таинства природы, неправдоподобными, охотничьи истории. После пересказа очередной "пули" мой товарищ отхлебывает большой глоток чаю и, погоняв языком кусочек сахара, почмокав губами для солидности и большей значимости истории, задумчиво произносит: "Вот ведь как бывает". На что я без тени сомнения в достоверности сказанного киваю ему в ответ головой, медленно растягивая слова: "Да-а-а уж, быва-а-ает, конешно".
Мы оба некоторое время молчим, подыскивая в памяти, чем бы еще удивить друг друга и, наконец, допив самовар, накидываем на плечи, пропахшие избой, видавшие виды телогрейки, выходим на крыльцо покурить. Из темноты в лицо бьет колючий ветер, насквозь пропитанный водяной пылью, заставляя поплотнее запахнуться в свалявшийся ватник и прижаться к косяку двери в дальнем углу небольшого навеса. Не дай Бог какому-нибудь путнику в атакую непогоду оказаться один на один в открытом пространстве с надвигающимся призраком неотвратимой зимы. Зато как сладко осознавать, засыпая на узеньком топчане, укрывшись сверху пестрым тяжелым одеялом, под убаюкивающее завыванье бури за толстыми бревенчатыми стенами, что в доме тепло и сухо, и никакой ветер, никакой дождь не смогут проникнуть внутрь приютившей нас избы.
