Всякий раз, когда моя бабушка читала это место в Евангелии, у нее на глазах были слезы, она очень любила Бога и учила этому меня. Бабушка всегда говорила: «Самый отвратительный грех – это предательство. Даже воровство можно оправдать голодом, нуждой или глупостью. Но предать человека – это повторить Иудин грех, гадок этот грех и противен».
Помню, как к моей бабушке пришла соседка с соседней улицы, пришла попросить помощи, заболела у нее дочь. И бабушка моя ей сказала: «Дочь твою вылечу, но не ради тебя, а Христа ради. Живешь ты как Иуда среди людей, пишешь на них доносы, из-за тебя в 39-м году сколько село в тюрьму?! Вот и расплачивается за твои грехи твое дитя! Всех ты перехоронила, и последнего хочет смерть забрать, а все это потому, что слезоньки людские – не вода, рано или поздно они тебе отольются. Нет большего греха, чем предать ближнего своего, ни за оклад, ни за премию, ни за награду. Жить твоя дочь будет, я ее отмолю, а уж как Господь примет тебя на суде Своем, не обессудь, ведь и Он пострадал от предательства того, кому Он на Тайной вечере ноги обмыл».
И действительно, за то долгое время, пока я знахарствую, не раз убеждаюсь на явных примерах: кто предавал себе подобного (пусть даже и по долгу службы), всегда заканчивал свою жизнь горько и печально. Дети их несли бремя искупления, они сильно болели и рано умирали. Вот, для примера, одно письмо:
«Уважаемая Наталья Ивановна, пишет Вам глубоко несчастливый человек, который потерял все самое дорогое, потому что навлек на себя кару Божью. Зная, как Вы заняты, пишу очень коротко и надеюсь, что Вы прочтете мое письмо. Окончил я государственное заведение с определенными навыками и знаниями, моя работа была связана с наблюдением и прослушкой людей. Понимая, что от результатов моего усердия зависит моя карьера, я делал все, стараясь как мог. Среди тех, кто со мной учился, многие спились или наложили на себя руки. Не каждому под силу „сдавать“ людей. А я об этом не думал, мне даже нравилось быть в курсе дел тех, за кем я по заданию наблюдал. У меня уже были сын и любимая жена, когда однажды я увидел сон, но сон этот был как явь – будто сижу я на том же месте, где обычно сидел на лекциях, и предо мной сидит мой друг Алексей. Приглядевшись, я увидел, что у него на шее оборванная веревочная петля, а из-под петли виден фиолетовый след. Заметив, что я гляжу ему на шею, Алешка дотронулся до нее рукой и сказал: „Это я вчера задавился, и теперь по праву вошел в состав армии Иуды, там нам с тобой место, ведь сколько мы, предавая, сгубили людей, тех, кто и сам не без греха. Ты, Витька, скоро тоже начнешь платить по счетам – сына своего потеряешь, а потом заболеешь и помрешь. Бог ведь все прощает, но не Иудиных слуг…“
При этих словах я и очнулся. Так мне стало неприятно, будто действительно говорил с покойником. Я стал рыться в телефонной книжке и нашел адрес и телефон Алексея. Когда я дозвонился до его квартиры, то его мама Софья Алексеевна, рыдая, сказала, что Алешка вчера вечером задавился, не оставив записки. До сих пор не могу передать словами ужаса, который испытал в тот момент. Как мог мне присниться этот сон, ведь я не знал, что он умер, а видел его в петле. А еще его слова о моем сыне, ведь это так страшно, неужели он должен мои грехи искупать. Я стал звонить сыну каждый час и надоедать ему вопросами: где он, с кем он и почему до сих пор не дома? Сын, естественно, злился и не мог понять, с какой стати я надоедаю ему своей заботой, а я не мог рассказать про сон, так как выглядело бы это смешно и глупо. Через месяц мой Миша погиб, и я теперь во всем обвиняю себя. Я уволился со службы и поехал по монастырям, пытаясь замолить грехи, которых у меня очень много. В одном монастыре я разговаривал с настоятелем, и он сказал: „Нет большего греха, чем Иудин грех“. Я очень страдаю, раскаиваюсь и прошу напечатать мое письмо, пусть оно будет моею исповедью пред всем народом, и, может быть, тогда меня простит Бог».
Не могу не рассказать вам о траве, которую травники величают папарат бессердечный. Она крайне редко встречается в Восточной Сибири и считается вымирающим видом. Срывают эту траву с тремя молитвами: «Отче наш», «Богородица Дева, радуйся» и «Живые помощи». Берут растение с корнем, но не голыми руками, так как все растение, несмотря на то, что оно лечит многие болезни (астму, невралгию, судороги, половую возбудимость, упорный кашель, болезненную сонливость и т. д.), считается очень ядовитым, и поэтому знахари опасаются браться за глаза, губы и нос.
Кроме целебных свойств, трава папарат бессердечный имеет удивительную магическую силу, ее даже наши предки носили на груди в нательной ладанке в качестве сильного оберега и непременно надевали тогда, когда предстояло идти к властям или в суд (чтобы никто не был сердит). Забирая папарат бессердечный, нужно поклониться тому месту, в котором появилась эта трава.
Служит эта трава и миротворцем. Во время войны бабки-шептухи разбрасывали по ветру целыми стогами собранную траву, чтобы с ее помощью сошло примирение на тех, кто меж собою воюет. Примиряет эта травка и разводящихся супругов, и друзей, и мать с детьми. Вот вам только один пример, в котором папарат бессердечный помог двум самым родным людям примириться.
Из письма: «Уважаемая Наталья Ивановна, может, Вы и осудите меня, прочтя мое письмо, но я верю в Вашу доброту, ведь Вы верующий человек! Жизнь свою я прожила очень тяжело. В двадцать два года осталась беременной вдовой, дом наш сгорел, и в то время у меня уже не было ни отца, ни матери. Родила я сына, как две капли похожего на умершего мужа, а нянька в больнице возьми мне, да и скажи: „Не жилец он, плохо, когда дитя так похоже на умершего отца. Покойник к себе его заберет!“
С этого момента поселился в моей душе страх, день и ночь я боялась за сына, а он и вправду постоянно болел: одно пройдет, тут же другая болезнь начнется. Так я перестрадала тогда, до сих пор не понимаю, как я с ума не сошла. Любила сыночка больше всего на свете, он спит, а я как на икону гляжу. Сколько раз меня звали замуж, а я все боялась – вдруг отчим сына обидит моего. Так и не вышла замуж, с двадцати двух лет одна, без мужика. Работала всегда на тяжелой работе, там, где можно было получить квартиру, а сама жила в квартирантах то тут, то там. Сын был озорной и шустрый, а хозяева этого не любили. И деньги за квартиру им, и чтоб жили тихо, чтоб не слыхать. Помню, сынок раскрасил стену акварелью, я как увидела, ну, думаю, снова выставят вон. За час всю комнату побелила и всю убрала до прихода хозяйки, та этого так и не узнала. Все деньги и все силы тратила на него, чтобы был сыт, одет и обут, чтобы мог учиться и потом человеком стать. Выучился мой сын на хирурга, о нем даже была статья в нашей местной газете, и я эту газету протерла до дыр, читая ее и показывая знакомым. С сыном мы всегда понимали друг друга, он был заботливый и по нескольку раз за день звонил узнать, как я, и, может, мне что-нибудь нужно?
Люди к нам шли, прослышав, что он талантливый и безотказный врач, как в здравпункт. Кто болячку показать, кто попросить смерить давление, у кого что случится – все бегом к нам. Я видела, как он устает, и старалась повкуснее его накормить. Пирожки пекла к его приходу, халаты его кипятила и крахмалила, пылинки с него сдувала. Но подошло время, и он объявил, что намерен жениться и что хочет познакомить меня с будущей женой. Увидев мои слезы, обнял меня и сказал: „Мамуля, я тебя никогда не брошу. Мы будем жить все вместе, а Катя очень хорошая, и с твоим умом и характером, вы обязательно найдете общий язык“.
Будущую невестку я невзлюбила сразу, так как мечтала о другой жене для своего сына. Все меня в этой женщине раздражало и бесило – и то, как она его чмокает в щеку, и то, как готовит обед, и то, во что она наряжалась на деньги моего сына. Отношения были натянутые, она, чувствуя мою неприязнь к ней, почти не выходила из своей комнаты, а меня это злило еще больше.
Когда мой сын уехал в Москву на симпозиум, мы остались со снохой один на один. В воздухе стояла атмосфера того неприятия и тревожной тишины, что сноха, видимо, не выдержала и ушла пожить к своей маме. А может, защищала свою семейную жизнь от назревающего конфликта. Через некоторое время у снохи стал заметен живот, мне бы радоваться, а я, наоборот, впала в депрессию: это она хочет привязать моего сына к себе ребенком! – так думала я. А когда я случайно услышала, как сноха уговаривает его разъехаться по разным квартирам, то и вовсе стала сходить от обиды с ума. Не подав вида, что я знаю об их планах, я, выждав удобный момент, взяла на себя грех, сказав сыну, что считаю, что этот ребенок не от него, так как в то время, когда он был Москве, его жена не ночевала дома. Мало того, я, мол, лично видела ее идущей под ручку с мужчиной, и она несла букет цветов. Выслушал меня мой сын молча, но я видела, как побелело его лицо. Вечером, когда она пришла с работы, я подслушала под их дверью разговор. Сын ее спросил: „Когда я был в отъезде, ты жила дома?“
