Рушель Блаво - 33 способа превращения воды в лекарство

– А что нам это дает? – спросил Белоусов, чтобы тут же ответить на свой же вопрос. – А дает нам это, что искать стоит в тех краях, где есть горы. И кстати говоря, горы не низкие. Гляньте, Рушель, сколь сильно отличается плотность окраса вот этих полукружий и вот этих…

Действительно, то, что Белоусов назвал плотностью окраса, различалось в пределах карты очень сильно. Несложно было понять, что это означает степень разницы между низом горы и ее вершиной.

– Таким образом, – продолжил Белоусов, – объект поиска локализуется какими-то очень высокими горами. Только вот высоких гор на карте мира ох как много: это могут быть и Альпы, и Кордильеры, и Гималаи, и Кавказ… Куда только немцев в годы войны не носило.

– Но мы ведь решили, Александр Федорович, что поиск воды велся, скорее всего, где-то в Азии, не так ли?

– Так-то оно так, но…

Тут Белоусов вновь потянулся в тонкой папке, откуда вытянул еще один листок.

– Это, – сказал Александр Федорович, – перевод еще одной записки из Вевельсбурга, которую я склонен связывать с деятельностью агента № 320.

И я прочитал:

– То есть, – продолжил Белоусов, когда я ознакомился с текстом, – интересующие нас поиски Аненербе велись, вероятнее всего, в Латинской Америке, а именно – в Чили. Во всяком случае, сопоставление дат – март и апрель 1943 года – убеждает нас в том, что речь идет об одной и той же экспедиции. Из этого следует, что если хотим мы добраться до сверхпроводимой воды, нам надлежит в ближайшие дни отправиться в Чили.

А в Чили ли нам надо?

Белоусов завершил свою речь и торжественно посмотрел на меня, ожидая с моей стороны немедленного восторга и радостного согласия. Однако я не спешил радоваться и тем более соглашаться. Я не был уверен, что нам следует брать билеты на Сантьяго.

– Александр Федорович, – спокойно начал я, – вы уж простите меня великодушно, но мне представляется, что оснований для полета именно в Южную Америку, в Анды, недостаточно.

Неожиданно Белоусов не стал настаивать, а согласился со мной, сразу предложив еще один вариант направления поиска направления экспедиции:

– Я и сам не очень уверен в том, что это Чили. В Аненербе существовала своя система шифровок, так что это название могло значить все что угодно. Давайте-ка, Рушель, свяжемся с Настей Ветровой, которая, пока мы с ней были в Вевельсбурге, некоторое внимание уделила специфике тамошних шифров времен Второй мировой войны.

Мы тотчас сели за белоусовский компьютер и бросили Насте письмо, в котором просили уточнить, что может значить Чили на тайном языке аненербевцев. Белоусов по своему обыкновению уселся ждать ответа перед горящим дисплеем. Это еще одна привычка моего друга наряду с вопросами, на которые сам же он тут же отвечает, – Александр Федорович почему-то считает, что все, кому он пишет по Интернету, непременно только тем и заняты, что сидят возле экранов и ждут писем, чтобы тут же на них отвечать.

И куда нам все же плыть?

Я безуспешно в который уже раз пытался разубедить Белоусова, используя для этого возможность позвонить Насте хотя бы с просьбой посмотреть почту, но Александр Федорович упрямо смотрел на дисплей, где – 1:0 не в мою пользу, – почти сразу же появилось сообщение от Ветровой. И Настя нас не разочаровала:

– Да, – многозначительно проговорил Белоусов. – И что теперь делать?

– Думаю, что нам следует каким-то образом проанализировать имеющиеся факты, чтобы понять, в какую часть Азии нам следует направиться. Разве нет?

– Постойте, Рушель, сами мы ничего не решим. Предлагаю подключить к мозговому штурму всю нашу бригаду.

Большой совет

Именно так мы и поступили, собравшись на следующий день уже в особняке Петровича. Опаздывал только Мишель Мессинг – отец Алексии и дважды дедушка. Впрочем, все уже привыкли к привычке Мессинга никуда и никогда не приходить вовремя, и его задержка даже не обсуждалась. Все смиренно ждали явления Мишеля. Хотя слово «смиренно» для нынешнего момента, равно как и для прошедших трех лет, не очень подходило к особняку Петровича. Причиной же этого «не-смирения» были дети Алексии и Петровича, внуки Мишеля и крестники Насти и Белоусова – близнецы Полька и Колька.

Полька и Колька – сущие индиго

Наблюдая за детьми хотя бы четверть часа, незнакомый человек мог бы решить, что они неадекватны. Вот и сейчас, стоило нам всем усесться вокруг стола в нижней гостиной особняка, как откуда-то словно ураган налетел Колька, проскакал по шкафу мартышкой, взорвал хлопушку над головой Белоусова, запустил в кошку огрызком яблока (животное даже не дернулось) и только после всего этого, получив легкий шлепок от отца, утихомирился на спинке кресла. И когда уже казалось, что наступила тишина и воцарился покой, в гостиную въехал украшенный клубными цветами петербургского «Зенита» трехколесный велосипед, на котором, звеня в звонок, восседала Полька. При этом Полька пела во все свое трехсполовинойлетнее горло:

– Полина, сделай звук потише, – мягко сказала Алексия.

На что девочка запела еще громче:

Песня этими словами закончилась, но мы рано обрадовались, потому что дальше началось что-то невообразимое – Колька начал другую песню, а Полька немедленно ее подхватила:

В этот момент дверь скрипнула, и в проеме показался мой друг Мишель Мессинг. Неугомонные детки сорвались с мест и ринулись к деду, которого, как мне казалось, почитали больше всех. Колька и Полька с двух сторон повисли на Мишеле, как бандерлоги на медведе Балу, и подняли такой визг, от которого мультяшный медведь немедленно бросился бы в пропасть. Мессинг, однако, строго посмотрел на внучат и посадил обоих на шкаф, по которому совсем недавно прыгал Колька.

– Там и сидите, – строго сказал дедушка.

Однако Колька и Полька лучше остальных знали, что строгость в голосе деда – напускная и прикрывает его природное добродушие. А мы за эти годы уверились, что внучка и внук для Мишеля – самые любимые существа на всем белом свете.

Воспитанием близнецов по большей части занималась Алексия. Сначала малышей пытались определить в ясли, но эта затея провалилась: в первый же день на мобильный телефон Алексии пришла категоричная эсэмэска: «Забирайте Ваших детей!!!» Оказалось, что с самого утра близнецы вымазали манной кашей все стены в группе, а потом по традиции итальянского кино, которое так любит Петрович, подожгли кресло заведующей, в кабинет которой тайно пробрались. Стало ясно: детский питомник не для Польки и Кольки.

Алексия решила пригласить няню. От уважаемой питерской фирмы, занимающейся наймом нянь чуть ли не с советских времен, прислали старушку: бабу Надю, как она отрекомендовалась. Родители близнецов после происшествия в яслях настороженно отнеслись к педагогическим способностям бабы Нади, но все же отправились по своим делам, оставив Кольку и Польку на попечение бабушки-няни.

За весь день – не чудо ли! – ни Петрович, ни Алексия не получили ни одного звонка и ни одной эсэмэски, касающихся близнецов и их поведения. А когда с замиранием сердца переступили вечером порог дома, то увидели Кольку и Польку мирно лежащими в кроватках. Оказалось, что баба Надя играла с детьми в вытрезвитель: близнецы были пьяницами, а няня – милиционером, который забирал их на улице и укладывал на холодные топчаны под белые простынки. Днем же няня с близнецами тренировалась в области изобразительного искусства: на холодильнике при помощи магнитов, привезенных из путешествий родителями и дедом, были размещены шедевры живописи, изображавшие исключительно людей с непомерно большими носами. Колька называл их куроносыми. Оба ребенка были в полном восторге от няни. В последующие дни баба Надя увлекала близнецов все новыми и новыми играми, из которых Алексии больше всего запомнились игра в бомжей на Московском вокзале, которых забирает наряд милиции, и игра в драку фанатов «Зенита» с фанатами почему-то киевского «Динамо». После этой массовой драки температура поднялась у… няни. Холодильник же не успевал пополняться коллекцией куроносых – хорошо, что родители и дедушка близнецов много путешествовали и не забывали привозить из поездок магниты, крепко держащие разрастающуюся компанию. Две недели в особняке царила идиллия. Но однажды баба Надя пришла утром очень грустная. К печали всех, оказалось, что невестке няни предложили хорошую работу, а потому с завтрашнего дня баба Надя превращается в бабушку Надю. Вытрезвитель, вокзал и стадион переселяются в квартиру сына экс-няни – к трехгодовалому внуку Силантию, которому теперь предстоит украшать холодильник коллекцией куроносых. Колька и Полька ревели в голос, когда расставались с бабой Надей. Да и та, надо сказать, не скрывала слез…