Должен сказать, взбучка возымела действие, и я некоторое время вел себя гораздо лучше, снова вернулся к обычной рутине, не высовываясь и держась подальше от любых неприятностей. Насмешки в школе продолжались, но я старался не позволять им задевать меня так сильно, как раньше. Окончив начальную школу, я пошел в школу для мальчиков «Сентрал Фаундейшн», которая находилась совсем рядом с развязкой на Олд-стрит. Это была очень большая школа – там училось около пятисот мальчишек от одиннадцати до восемнадцати лет. Ходили слухи, что учиться там трудно. Я слышал множество страшных историй о толстяках, учившихся там, и умолял Дот не отправлять меня в эту школу.
– Все будет в порядке, Джон, – говорила она. – Ты крупный и сильный парень, у тебя не будет проблем.
Я не верил ей. Когда наступил первый день занятий, нервы мои были напряжены до предела. Жаль, я не мог взять с собой Задиру, чтобы тот защитил меня.
Я еле плелся всю дорогу до школы и целый день мечтал стать невидимым и надеялся, что мне не понадобится зайти в туалет, где вечно торчали старшие ребята. Во второй половине дня, едва не лопнув, я все же отправился туда. Никогда не забуду запах, который стоял на широкой и длинной лестнице, спускавшейся к туалетам в подвале, – и это была не вонь испражнений. Из-под двери плыли клубы дыма. Оказавшись внутри, я не мог ничего разглядеть даже на расстоянии вытянутой руки – таким плотным был дым. Как меня и предупреждали, в туалете оказалась целая шайка старших парней, гораздо более страшных, чем ребята из моего района. Они курили, сквернословили и жаждали веселья или неприятностей – а лучше и того и другого. Они повернулись ко мне, и я сглотнул. Галстук в золотую полоску слишком плотно обхватывал мне шею. В желудке урчало.
– Боже, вот это пузо! – воскликнул один из парней. – Все лето над ним работал, наверное, да? Ел одни пироги? Как там звали толстяка из «Гранж Хилл»[4]? Роланд? Да, решено, теперь мы будем звать тебя Роули.
Лицо мое вспыхнуло, но, к счастью, они лишь посмеялись и продолжили дымить, оставив меня в покое. У некоторых из них были припрятаны бутылки с алкоголем, другие сворачивали длинные самодельные сигареты. Позже я на собственном опыте убедился, что тяжелый запах объяснялся тем, что курили в школе не только табак, но и травку. В первый день я как можно быстрее зашел и вышел из туалета, поразившись, что меня не пихнули головой в унитаз. Вероятно, старшие ребята просто решили, что им тяжеловато будет опрокинуть вниз головой человека моих размеров.
Мне потребовалось некоторое время, чтобы освоиться, хотя я, пожалуй, так и не втянулся окончательно. Просто учеба в школе была не для меня. На большинстве уроков я сталкивался с теми же проблемами, что и раньше: я не мог сосредоточиться, и кучу времени рисовал на полях. И снова единственным предметом, с которым я справлялся прекрасно, было рисование. Его вел неторопливый мистер Гловер, который всегда позволял мне выбирать, чем заняться. Он оставлял меня одного за партой и позволял делать черно-белые карандашные наброски или копировать из журналов, сложенных стопкой в дальнем конце класса, изображения машин и знаменитостей. Это были единственные уроки, на которых я был сосредоточен. Я так увлекался рисунком, что время пролетало незаметно, и я всегда вздрагивал, когда раздавался звонок. Мистер Гловер был так добр, что был не прочь нарушить ради меня некоторые правила. Однажды я шел мимо его класса на географию и решил, что лучше мне отправиться на рисование, после чего спросил его, могу ли я войти.
«Конечно, Джон, если только будешь сидеть тихо. В заднем ряду есть свободное место». Неважно, вел он урок у третьего, четвертого или даже пятого класса, – с этого дня он всегда позволял мне присоединиться и никогда не спрашивал, какой урок я прогуливал или откуда меня выгнали.
Он был единственным учителем, который хвалил мою работу и иногда останавливал на перемене и спрашивал, чем я собираюсь заниматься, когда вырасту. Тогда я и понятия об этом не имел и отвечал уклончиво, но именно его вопросы заставили меня понять, что я на что-то гожусь, и возможно, у меня есть талант, который стоило использовать. Впервые учитель вообще заинтересовался тем, что я делал.
Дома я по-прежнему много рисовал, чтобы не скучать, но уже не так часто, как в более раннем возрасте. Джерри больше не покупал мне комиксы: видимо, я стал слишком взрослым и, по его словам, не заслуживал особого обращения, как раньше.
В основном я создавал наброски, копии и зарисовки всего, что попадалось мне на глаза. Я почти никогда не заканчивал начатое. В этом весь я. Мне понадобилось двадцать пять лет, чтобы понять, как закончить рисунок. Хотите верьте, хотите – нет, но этим рисунком стал портрет моего Джорджа. И это был первый рисунок, который я продал.
Хотелось бы рассказать вам больше о Джордже. Он доставлял мне неудобства, вертясь у стола, пока я писал.
– Иди полежи, – говорил я ему. – Дай мне немного тишины и спокойствия, ладно?
Он усаживался в кожаное кресло в арт-студии Гриффа на Ривингтон-стрит в Шордиче, наклонял голову и смотрел на меня поверх своего носа.
– Что, теперь наслаждаешься своей ролью писателя, да? – словно говорило насмешливое выражение его морды.
– Вообще-то да. А теперь свернись в клубок и засыпай.
Могу лишь сказать вам, что, отправившись в парк с Джорджем в то первое утро, когда я только взял его, я осознал, что у меня на руках оказалось большое, сильное животное, которому требовался серьезный уход. А я при этом едва мог уследить за собой. На обратном пути из парка Джордж с силой тянул поводок и тащил меня за собой, а я постепенно свыкался со своим решением и твердил себе, что все будет в порядке, что я как-нибудь справлюсь, как вдруг… БАЦ! Джордж вырвал поводок у меня из рук и пулей понесся вперед. Осмотревшись, я увидел где-то в тридцати метрах от себя небольшую пятнистую кошку, которая, ничего не подозревая, терлась спиной о прутья забора, не замечая стаффордширского терьера, приближавшегося к ней с безумным лаем. Я в панике наблюдал, как Джордж погнался за кошкой, которая, заметив его, бросилась наутек вниз по улице.
– Джордж! Ко мне! – кричал я, ковыляя за ним. – Джордж, вернись, негодяй!
Минуту или две спустя он снова возник передо мной. Поводок волочился по земле, путаясь у него в лапах, а сам Джордж выглядел чрезвычайно довольным этим небольшим приключением.
– Ну ты и дрянь! Чертов ублюдок! – обругал я его, подхватил поводок и обернул его вокруг руки. Я говорил так громко и грозно, как только мог, желая убедиться, что пес понял: то, что он только что сделал, впредь повторяться не могло.
Джордж опустил голову и наморщил лоб, но затем посмотрел на меня щенячьими глазами. Я видел, что он сожалеет о случившемся, но в то же время на морде у него застыл немой вопрос: «Ты с ума сошел? Разве можно ругать пса за то, что он гнался за кошкой?»
Мне пришлось признать, что он был в чем-то прав, но позволить ему продолжать в том же духе я не мог. Джордж был неуправляем, а это означало, что он представлял опасность для самого себя, для меня и для людей вокруг, не говоря уж о несчастных кошках нашего района. Будь я разумным человеком, я бы, наверное, запихал Джорджа в такси и отвез в ближайший приют для животных, развел бы руками и сказал: «Прости, мне не справиться».
Но, повторю, в те времена я был каким угодно, только не разумным. Я взял Джорджа, поддавшись порыву. И даже не подумал, во сколько обойдется его содержание, – ни одной практичной мысли не пришло мне в голову. Даже понимая, что Джордж обречет меня на все возможные неприятности, за несколько дней нашего знакомства я уже полюбил этого пса.
Мне нравилось его присутствие дома, ведь я привык, что в квартире постоянно были Бекки, Сэм и их овчарка, и внутренний голос требовал, чтобы я оставил его. Кое-что в Джордже делало его уникальным, и это что-то тотчас заставило меня взять его под свое крыло. Это сложно объяснить, но, если вы встретитесь с ним – а я надеюсь, что однажды это произойдет, – вы сразу поймете, что я имею в виду.
«Как-нибудь справимся», – сказал я себе, хотя пока еще не знал, как именно.
Джордж ходил за мной хвостом весь тот вечер, а ночью снова заснул у меня под коленом. На следующий день я решил снова взять его с собой на свое обычное место у станции «Тауэр-Хилл» и посмотреть, смогу ли раздобыть для нас несколько фунтов и купить псу еды. Сэм и Бекки оставили несколько банок с собачьей едой, но Джордж был постоянно голоден, и запасы подходили к конц. Да и вообще – что могло пойти не так, пока я крепко держал Джорджа на поводке?
– Что угодно, – как будто бы ответил мне Джордж, пока я пристегивал поводок к ошейнику, и глазами спросил: – Хочешь неприятностей?
– Эй, веди себя прилично, – сказал я ему. – Пойдем.
