— Да, дедушка.
— Да? Да? Ты посмела прямо в лицо сказать мне «да»?
— Пришлось, дедушка. Вы мне велели не возражать вам, а если б я сказала «нет», так ведь это было б возражением?
— Гхы-гхым! — промычал герцог. — Гхым!
Он с торжеством погладил свои пышные белые усы, как будто выиграл бой. Потом сверху вниз посмотрел на внучку, на ее длинные льняные волосы, которые буйно выбивались из-под задорной жокейской шапочки и падали волнами на ее обтянутые джемпером плечи. Он откашлялся, пофырчал и опять распушил усы, затем улыбнулся и закивал головой.
— Да, ты дерзкая маленькая женщина, — сказал он. — Но ты не безнадежна. Знаешь, ты как раз такая, каким был я в твои годы. Ты похожа на меня, вот в чем дело. Ты пошла в меня — ты одна изо всей семьи! Так что ты не безнадежна.
Лошади зацокали подковами по вымощенному булыжником конному двору, и, едва лишь конюх подбежал принять их, герцог вскипел.
— Не держи его за голову! — орал он на конюха. — Терпеть не могу, чтобы кто-нибудь придерживал коня за голову, когда я схожу с седла. Я прекрасно могу сойти с седла без чужой помощи.
Шумя и клокоча в злобной своей манере, герцог стоял, пока Присцилла возилась с подпругой и отводила своего конька в его стойло.
— Вот это правильно! — закричал он тем голосом, который у него считался самым ласковым. — Нельзя позволять девчонке ездить верхом, если она не умеет ни оседлать коня, ни задать ему корм. Коли ты сам чего не умеешь, ты никогда не сможешь приказать другому сделать это как следует.
Так, в добром расположении духа, старик и его внучка пошли рядом мимо конюшни к господскому дому. И вот, когда они проходили вдоль низкого каменного строения, Присцилла остановилась. Потому что вдоль строения тянулись собачьи дворики. В каждом дворике прыгала с сумасшедшим лаем собака — в каждом, кроме одного. В нем была трехцветная красавица колли. И она не лаяла, не прыгала. Она стояла, повернув голову к югу. Она глядела в пространство.
Ради собаки и остановилась Присцилла.
— В чем дело? Что там еще? — вскинулся герцог.
— Колли. Дедушка, почему она на цепи?
Герцог передернулся и перенес свое внимание на собаку. Секунду он стоял молча, потом в нем как будто что-то взорвалось. Голос его раскатился громом по конному двору и псарне:
— Хайнз! Хайнз! Куда он спрятался, этот человек? Где он?
— Иду, сэр! Иду! — донесся голос Хайнза, и в тот же миг щуплая фигурка в клетчатом пиджаке выбежала с другой стороны. — Да, сэр. Я тут, сэр.
Герцог круто обернулся.
— Это еще что! Нечего хорониться за моей спиной! — орал герцог. — Почему собака на цепи?
— А так что я посадил ее на цепь, сэр. Она раздирает и раздергивает проволочную сетку. Я десять раз чинил, но каждый день она опять принимается за свое. Вы мне приказали крепко держать ее на запоре, и чтобы…
— Насчет цепи я не приказывал. У меня еще ни одна собака не сидела на цепи, поняли?
— Да, сэр.
— Так не забудьте. Ни одна собака… никогда!
Герцог снова круто повернул, едва не отдавив Присцилле ноги. Он посмотрел на нее сверху вниз, потому что она дергала его за рукав.
— Дедушка, у нее неважный вид. Она мало двигается. Что, если мы станем брать ее с собой на прогулку? Она такая красивая!
Герцог покачал головой:
— Нельзя, дорогая. Она тогда будет не в форме.
— Не в форме?
— Именно. Ее готовят на выставку. Она должна взять первый приз. Если мы станем брать ее с собой, дадим ей дико носиться, она наберет… уф!.. наберет репья в шерсть, и «гамаши» у нее издерутся и попортятся. Нельзя, понимаешь?
— Но ведь ей же нужно двигаться?
Они оба смотрели на собаку за решеткой. Лесси стояла, не удостаивая их взглядом, точно она королева, а они существа, стоящие настолько ниже, что она их и не замечает.
Герцог поскреб подбородок.
— Да. Ей надо дать возможность больше двигаться, вот что я сказал бы. Хайнз!
— Да, сэр?
— Ей нужно гулять. Позаботьтесь, чтобы она каждый день выходила на прогулку.
— Она опять попробует сбежать, сэр.
— Возьмите ее на сворку, идиот вы! Вы сами будете ее прогуливать. Для моциона. Мне нужно, чтобы собака была в самом лучшем виде.
— Слушаю, сэр.
Герцог с Присциллой повернули к дому. Хайнз посмотрел им вслед. Едва они исчезли из виду, он яростно надел шапку. Он утер рот тыльной стороной руки, потом обратился к собаке.
— Значит, вам нужно гулять, сударыня, да? — сказал он. — Так! Я еще должен водить вас на прогулку. Только этого мне не хватало!
Но собака не обернулась на его голос. Она стояла, натянув до отказа цепь, и глядела по-прежнему прямо вперед — глядела на юг.
Глава девятая
ОПЯТЬ НА СВОБОДЕ
Это совершило присущее Лесси чувство времени — то странное чувство, что с точностью говорит животному, который час.
Случись это в другое время дня, возможно, Лесси последовала бы навыку всей своей жизни — подчиняться слову приказа — и вернулась бы к Хайнзу, как только он приказал. Но она не вернулась.
Это произошло во время одной из нововведенных прогулок. Лесси, как всегда, послушно шла за Хайнзом, держась у его ноги. На Лесси был ошейник, но она не натягивала поводок, забегая вперед, и не отставала настолько, чтобы он сам на ней натягивался. Она шагала, как положено благовоспитанной собаке, держась у левой пятки, а головой почти касаясь Хайнзова колена.
Все шло отлично, лучше и пожелать нельзя, но только Хайнз не забывал своей досады на то, что он и сам принужден совершать моцион, чтобы Лесси была в надлежащем состоянии. Ему хотелось вовремя прийти домой к чаю, и еще ему хотелось показать Лесси, «кто тут хозяин».
И вот он ни с того ни с сего, безо всякой надобности натянул поводок.
— А ну, иди живей! — гаркнул он.
Лесси почувствовала, что ее дернуло за шею, и приостановилась. Она просто была несколько озадачена. По давней выучке она знала, что делала все в точности так, как от нее ждали.
И все же этот человек, очевидно, ждал чего-то еще. Она не знала твердо, чего именно.
И вот в эту секунду нерешительности она чуть замедлила шаг. Хайнз это отметил чуть ли не с радостью. Он обернулся и дернул поводок.
— Иди ж, иди. Иди, раз тебе говорят! — закричал он.
Лесси попятилась перед угрозой в его голосе. Хайнз дернул опять. Лесси поступила так, как поступила бы каждая собака: уперлась на поводу и опустила голову.
Хайнз потянул еще крепче. Ошейник соскользнул через узкую голову собаки.
Лесси была на свободе!
В ту долю секунды, когда Хайнз это увидел, он повел себя согласно своей природе — и вразрез своим знаниям опытного собачника. Он сделал прыжок, чтобы схватить Лесси. А этого-то и не следовало делать. Потому что она инстинктивно отскочила, чтобы увернуться от него.
Своим поведением Хайнз достиг только одного: для Лесси стало ясно, что она хочет держаться от него подальше. Заговори он с ней в обычном тоне, она, может быть, подошла бы к нему. В самом деле, если бы он просто сказал ей: «К ноге!» — она, может быть, пошла бы за ним обратно в свою клетку, ничем не связанная, лишь на поводу привитого ей навыка подчиняться человеку.
Все же Хайнз был опытным собачником и все понял — понял, что сделал грубую ошибку и что, если позволит себе еще одно угрожающее движение, он еще больше отпугнет собаку. И тут он попробовал сделать то, с чего должен был начать.
— Сюда, Лесси. Ко мне! — сказал он.
Лесси стояла в нерешительности. Один из ее инстинктов подсказывал ей подчиниться. Но память о внезапном наскоке была слишком свежа. Хайнз это видел. Он затянул самым своим высоким голосом в том заискивающем тоне, который ему самому представлялся обольстительным:
— Лесси. Хорошая. Собачка моя хорошая. Ну же, хорошая собачка… стой теперь на месте. Теперь не двигайся. На месте.
Он пригнул колени и защелкал пальцами, чтобы привлечь внимание собаки. А сам незаметно, пядь за пядью, подползал ближе.
— Тихо, ни с места! — приказал Хайнз.
Навык, привитый Лесси Сэмом Керраклафом, навык всей жизни, казалось, должен был сделать свое дело. Потому что, хоть Лесси и не любила Хайнза, ее научили правилу, что она должна подчиняться человеку, если он ей говорит слова команды.
Но тут в ней зашевелился, хоть и очень слабо, другой импульс, который тоже был навыком всей ее жизни. То было чувство времени.
Это начало смутно, туманно пробуждаться в ней. Она этого не сознавала, не думала, не обсуждала, как мог бы человек. Это постепенно нарастало в ней. Это было только слабое побуждение.
Уже время… время… время…
Она следила, как Хайнз подползает все ближе. Она подняла чуть выше голову.
Время… уже время… время идти…
Хайнз подбирался ближе. Еще секунда, и он будет так близко, что сможет схватить собаку, запустить пальцы в ее густую, тяжелую гриву и, крепко уцепившись, опять надеть ей через голову ошейник с поводком.
