Никто не мог сравниться с ней на минном поле. «Тихая наша времени зря не теряет, вытаскивает мины, словно репу, — шутили в команде. — Да и собака у неё под стать — мины сквозь землю чует!»
Шарик был довольно невзрачным псом. Чем-то он напоминал гончую. С его вытянутой головы свисали мясистые лохматые уши. Тёмно-карие глаза смотрели живо и умно. Масть Шарика была пёстрой — чёрные, жёлтые, белые пятна на короткой, плотной шерсти.
Шарик никогда не лез на глаза людям, не крутился возле них, Он не рычал на незнакомых. Когда с ним заговаривали, смотрел внимательно и чуть заметно двигал хвостом.
К Вале Шарик привязался быстро и очень сильно. Она не сюсюкала, не осыпала его нежностями. Случалось, на её глазах кое-кто из девушек грубо одёргивал свою собаку, даже стегал поводком, а потом, через минуту, слышались слова: «Ах ты, моя умница, золотко ты моё». Увидев это, Валя поджимала губы и чуть заметно покачивала головой.
Валя с Шариком была ровна. Во время работы вела с ним тихий неторопливый разговор. С собакой она становилась даже разговорчивой, и Шарик понимал её с полуслова!
Почуяв взрывчатку, Шарик спешил сообщить об этом Вале. Он оборачивался к ней и начинал помахивать из стороны в сторону хвостом. Чем сильнее становился, запах, тем шире и резче махал хвостом Шарик.
Валя быстро замечала сигналы:
— Нашёл, что ли? Тогда садись.
Шарик садился возле найденной мины, терпеливо ожидал награды.
Как-то они работали на болоте. Стояла уже глубокая осень, между кочек выступала чёрная вода. Нужно было поистине необыкновенное чутьё, чтобы в этой сырости, пропитанной острыми болотными запахами, учуять взрывчатку. Шарик всё же учуял. Он остановился и словно бы в нерешительности крутил хвостом, вопросительно глядя на хозяйку.
Валя сразу поняла, в чём дело.
— Холодной воды боишься, неженка? — укоризненно сказала она. — Хвостик замочить страшно, а на воздух взлететь хочешь? Нет? Ну, садись как положено.
Шарик сел возле кочки, прямо в холодную воду. Сидел не двигаясь, только часто вздрагивал и косился на хозяйку.
Валя подошла к Шарику, работая щупом. Она обнаружила мину глубоко под дёрном. Ещё раз подивилась обонянию собаки и поставила на кочке красный флажок. Затем старательно обтёрла мокрого Шарика полой шинели и сунула ему кусочек сушёной конины.
— Глотай, заслужил. Ты у меня сегодня молодец!
Более горячих похвал от неё Шарик не удостаивался, но ему и этого было довольно.
Часто Валю спрашивали, как она снимает столько мин? Отвечала она скупо.
— Да что там особенного. Ну, вот, значит, Шарик…
Раз уж надо было говорить, Валя предпочитала рассказывать о собаке. Выходило, что это заслуга только Шарика, если они находили какой-то особенно хитро упрятанный фугас. Шарик его почуял. И к другим минам тоже её привёл Шарик.
— Правда же, повезло ей с собакой, — твердили некоторые девушки.
— Замечательный у Вали пёс, — соглашались другие.
Только Егор Степанович качал головой:
— Шарик — золотая псина, что правда, то правда. Но собаку надо приучить к работе, надо заставить её внимательно искать. У Корнеевой Шарик старается, а как бы он себя вёл у другой, ещё неизвестно.
Егор Степанович говорил это и поглядывал на девушек. Почему у их собак бывают срывы? Конечно, каждая находила объяснение: «Моя Веста очень любопытная, ей всё интересно, на всё хочется посмотреть, вот и забывает про мины». Но Егор Степанович знал, что Веста, большая светло-серая овчарка, может тоже хорошо работать, она сообразительна и послушна по натуре.
— Какая хозяйка, такая и собака у неё, — строго говорил он.
Петров считал, что собака перенимает у хозяйки даже характер: хозяйка спокойная — и собака у неё будет спокойной, хозяйка внимательная — и собака станет внимательно делать то, что ей велят…
У Вали с Шариком, во всяком случае, получалось так.
Случилось это зимой, во время большого наступления. Сапёры со своими собаками пришли в деревню, только что отбитую у врага, Стоял очень холодный день. Каждому хотелось погреться. Только где? Лишь в самом конце деревни виднелся один уцелевший дом. Возле него и толпились солдаты. Войти внутрь им не разрешали. Может быть, дом заминирован?
Проверить дом Петров послал Валю Корнееву и Зину Филимонову.
Шарик весело бежал возле хозяйки. Он был деревенской собакой и чуял кругом знакомые запахи. В доме Шарик жадно обнюхал каждый угол, каждый предмет. Обнюхал скамейку и закружился по избе.
— Ищи, Шарик!
Пёс опустил нос к полу и, глубоко втягивая в себя воздух, пошёл к печке.
Обнюхал её и остановился. Валя услышала, как он старательно сопит. Хвост Шарика быстро двигался из стороны в сторону.
— Ну, что там? — спросила Валя.
Пёс весело поглядел на хозяйку и сел возле печки.
Валя и Зина внимательно осмотрели круглую печь. Ни в топке, ни в дымоходе, ни наверху ничего подозрительного не нашли.
— И на старуху бывает проруха, — сказала Зина. — Твой Шарик тоже может соврать.
Валя покачала головой. Она вышла из дома и пустила собаку снова. Кто-то из ожидавших заворчал. Что она морозит людей из-за каких-то собачьих капризов?
А Шарик вбежал в дом и сразу же стал тыкать мордой в печку.
Он Точно говорил хозяйке: «Это же здесь, то, что мы ищем. Разве ты не понимаешь?»
Валя стала выстукивать печку, проверяя, нет ли в ней пустот. Пустот не оказалось.
— Видишь, что я тебе говорила? — посмеивалась Зина.
Валя ничего ей не ответила. Молча скинула шинель, закатала рукава гимнастерки и полезла руками в топку. Осторожно отгребла в сторонку холодные угли и золу» стала ощупывать пальцами под.
— Тут, — сказала она глуховатым голосом. — Тут они.
Две противотанковые мины, большие, как тарелки, стояли на месте вынутых кирпичей. Валя извлекла мины из печи.
— Взрывателей-то нет, вот странно, — проговорила Зина Филимонова. Она уже не посмеивалась, сразу стала серьёзной.
— Взрывателей нет, — озадаченно сказала и Валя. Лицо её потемнело. — Да это ведь тоже хитрость! Видишь, отверстия открыты. Фашист как рассчитал? Придут наши солдаты, местные жители вернутся. А дом-то один! Все здесь и соберутся, затопят печку. Ну, искры попадут в мину, прямо через эти отверстия на детонаторы попадут. И всё взлетит на воздух, никто не уйдёт. Две противотанковые мины — это сила…
Они вышли из избы, и Валя написала на стене: «Проверено. Мин нет. В. К. 9.2.44». Потому что было это девятого февраля сорок четвёртого года.
Через несколько дней, когда команда работала в Лужском районе, Шарик снова отличился.
Валя осматривала большую колхозную конюшню. Немцы, видимо, давно уже угнали всех лошадей. На полу лишь бугрился старый слежавшийся навоз. Валя подумала, что минёру тут нечего делать. Всё же она пустила Шарика внутрь — на всякий случай. Она не могла написать «мин нет» без проверки.
Шарик шёл сперва безразлично, потом насторожился, начал принюхиваться и побежал к яслям у стенки. Встал лапами на край яслей, понюхал внутри и уселся мордой к хозяйке…
Только подойдя вплотную, девушка увидела тоненькую проволочку, тянувшуюся из яслей к полу и затем над самым полом поперёк всей конюшни. В полутёмном помещении проволочку очень трудно было заметить.
Валя заглянула в ясли. Присыпанные сверху трухлявым сеном, там лежали три большие мины, ждали, пока кто-нибудь зацепит за проволочку-оттяжку. Хорошо, что деревня была почти пуста. Население, ушедшее от немцев, только начинало возвращаться, Иначе любопытные мальчишки наверняка заглянули бы в конюшни…
Валя всё осмотрела, перерезала проволочку и отправилась докладывать командиру. Нашла его в избе неподалёку. Там было несколько деревенских женщин, только что пришедших из лесу. Они с удивлением смотрели на высокую, ладную девушку-солдата, на её собаку, которая, оказывается, сумела разгадать фашистскую хитрость.
— Ах ты, подумай, чудеса-то какие, — твердила одна из женщин. — И угостить мне вас нечем, родненькие вы мои.
Она достала из мешка тёмную картофельную лепёшку, неуверенно протянула её Шарику.
— Наша собака это любила.
Женщина вздохнула.
— Пристрелил нашего Фунтика фашист. А эта собака может и не захочет такую лепешку есть, не простая она, видать, учёная.
Шарик ломаться не стал, только вопросительно взглянул на Валю, прочёл в её глазах разрешение и взял лепёшку. Голода он не испытывал, но запах картофельной лепёшки был ему приятен, напоминал прежнюю деревенскую жизнь.
В Луге Вале с Шариком пришлось работать «при большом стечении публики». Так потом сказал Егор Степанович. Вообще присутствовать при работе минёров никому не полагается. Работа опасная, мало ли что может случиться! Но тут уж так вышло.
