Первого мая мы, многочисленная группа любителей и их собаки, участвовали в общегородской демонстрации трудящихся. Публика смотрела на нас с интересом. Мы шли широкой колонной, по шесть человек в ряд, у каждого, у левой ноги, — собака. Важно, выпячивая грудь и закидывая голову, как жеребенок, прошел мимо трибун Джери. Его рост и горделивый вид привлекали к нему особенно много любопытных взоров.
Для нас, молодых членов клуба, выставка представлялась чем-то таинственным, полным волнующей неизвестности. Я не раз участвовал с Джери в выводках щенячьего молодняка, но выставки еще не видел. Первой она была не только для моего дога, но и для многих других молодых собак. Как-то «пройдет» на ней Джери? Какую заслужит оценку? А вдруг он хорош лишь в моем представлении и все его достоинства — кажущиеся? Такие вопросы мучили не одного меня. Каждый любитель волновался и «переживал» за свою собаку.
И вот настал день открытия выставки.
Уже с утра в городе можно было заметить что-то необычное. Отовсюду двигались любители, ведя на поводках своих питомцев Город еще никогда не видел столько животных у себя на улицах. Проносились грузовики, переполненные людьми и собаками. Это везли иногородних гостей с вокзала или прибывали команды ведомственных организаций. В этот день даже трамвайные кондукторши сделались настолько любезными, что милостиво позволяли садиться с собаками в вагон. Впрочем, дело было тут не в любезности, а просто клуб договорился о том, чтобы в дни выставки был разрешен проезд с собаками в трамвае.
У ворот сада, где должна проходить выставка, выстроилась длинная очередь людей и животных. Прежде чем пропустить в ворота, врач осматривал живые экспонаты. Но они прибывали так быстро, что он не успевал справляться со своими обязанностями, и шумливая, рычащая и лающая вереница быстро росла.
В выставке участвовали собаки крупнейших городов Урала — Свердловска, Челябинска, Молотова (тогда он еще назывался Пермью), Нижнего Тагила. Больше всего, разумеется, было наших городских собак. Удалось привлечь к участию в смотре охотников-промысловиков с их пушистыми лайками. Лайки, благодаря тому, что они используются и как служебные, и как охотничьи собаки, нередко участвуют в выставках несколько раз в году. Прибыли гости из-за пределов нашего края. Для экспертизы собак приехал всесоюзный судья из Москвы.
Наконец, санитарный осмотр закончен, — животных развели по предназначенным им местам. Необычное, занятное зрелище привлекло массу публики. Толпы празднично одетых горожан (сегодня воскресенье) заполнили все уголки обширного тенистого парка «Зеленая роща» и с любопытством, смешанным с опасением, осматривали беспокойные экспонаты.
Ого, сколько собак в нашем городе! Их сотни и сотни. Когда они собраны вот так все вместе на сравнительно небольшом пространстве получается весьма внушительное зрелище. Сергей Александрович был безусловно прав, твердя нам, что клуб служебного собаководства — массовая организация, способная вершить серьезные дела.
Шум, гам, лай, вой... Неопытного посетителя эта какофония так оглушает, что в первую минуту он совершенно теряется и долго нерешительно топчется у входа, не зная, куда направиться. Кажется, что вот-вот все эти страшные псы сорвутся с привязей и набросятся на тебя... Но все опасения быстро рассеиваются, и вы с возрастающим интересом переходите от одной группы животных к другой.
Наибольшее восхищение вызывали кавказские овчарки.
— Неужели это собаки? — недоверчиво спрашивали некоторые из посетителей и изумленно качали головами.
Их вопрос был вполне обоснованным. На неподготовленного человека кавказские овчарки производят необычайно сильное впечатление. Огромные, покрытые длинной густой псовиной животные, больше похожие на львов, нежели на собак, держались важно, молчаливо, сурово поглядывая на глазевших людей. Лишь когда кто-нибудь, забыв об осторожности, пробовал сунуться поближе (впрочем, таких находилось немного: внушительный вид «кавказцев» удерживал на почтительном расстоянии даже самых храбрых), грозный, хриплый рык мигом заставлял чрезмерно любопытного отскочить назад.
Тут уместно вспомнить историю, с которой было связано появление в нашем городе кавказских овчарок. Об этой истории в свое время много говорилось в клубе.
Непрерывно возраставшая потребность в караульных собаках (строились новые заводы, служебное собаководство пускало все более глубокие корни в хозяйственную жизнь) заставила наше собаководческое начальство, и прежде всего Сергея Александровича, задуматься над тем, как удовлетворить все заявки. Решено было заготовить караульных собак на Кавказе, послав туда опытного человека. Выбор пал на Шестакова. Снабдили его соответствующими документами и письмами, дали крупную сумму денег, и наш Шестаков отбыл.
В различных районах Армении и Грузии Шестакову удалось закупить около сорока овчарок (точнее, их было тридцать девять и два трехмесячных щенка). Он погрузил их в товарный вагон, взял запас фуража на дорогу и тронулся в обратный путь на Урал.
Он рассчитывал добраться до дому за 14—15 суток, но его расчеты оказались спутанными тем, что вагон двигался значительно медленнее. Не забудем, что это происходило в начале 1934 года. По дорогам двигались грузы для строек второй пятилетки, их пропускали в первую очередь, — этого-то и не учел Шестаков, намечая сроки своего путешествия. Одна ошибка повлекла другие: у него оказалось меньше фуража, чем требовалось, и в обрез наличных денег.
Чтобы не заморить собак, вынужденный растягивать деньги и продукты, Шестаков начал экономить на собственном питании, действуя по старой пословице: хороший хозяин сам не съест, а скотине даст, — потом начал продавать кое-какие вещи.
Надо представить его положение: сорок свирепых псов, ловящих каждое движение вожатого и только ждущих момента, как бы наброситься на него, и он — один в этой движущейся псарне, запертый в тесной коробке, из которой и не выскочишь, пока не остановится поезд, — если собаки начнут рвать тебя... Поистине это требовало настоящего бесстрашия!
В вагоне имелись нары; собаки были на нарах, под нарами. Они были привязаны накоротко, на прочных цепях. В первые два-три дня они часто схватывались друг с другом, а разнимать их очень трудно. Пока разнимаешь двоих, сзади тебя хватают другие.
В течение первых же часов они порвали у него шинель, поранили пальцы. Сначала он бинтовался, потом бросил.
В вагоне стояла неимоверная духота. Выводить собак на стоянках Шестаков не рисковал — это было слишком сложно: каждый раз отвязывать и привязывать, спускать на землю и снова поднимать, ежесекундно ожидая, что собака переключится на тебя. Приходилось вагон мыть горячей водой.
Ночами было холодно, — Шестаков раздобыл железную печурку и принялся нажаривать ее. Собаки тоже тянулись к теплу. Один крупный пес сильно подпалил себе хвост и бок и чуть не сгорел живьем. Из серого он сделался желтым, от него несло паленой шерстью.
— Эх ты, паленый, паленый! — говорил Шестаков, сидя перед огнем и поглядывая на овчарку. В конце концов за собакой так и закрепилась кличка — Пален.
Бодрое расположение духа не оставляло инструктора почти всю дорогу. Он испытывал тревогу, лишь когда принимался подсчитывать свои быстро тающие ресурсы. Он сильно урезал порции собакам, но не помогало и это. Запасы провианта исчезали гораздо быстрее, чем колеса отсчитывали километры, а сорок желудков непрерывно требовали пищи. Сорок голодных псов следили за ним жадными глазами.
Другого привело бы это в отчаяние. Но другого и не послали бы в такую поездку. Шестаков принадлежал к тем истинно прирожденным «собачникам», которые в любой возне с собаками видят что-то безусловно необходимое и полезное, а трудности не смущали его.
На одной из станций, договорившись с дежурным железнодорожником, чтобы вагон на несколько часов отцепили от поезда, Шестаков пошел на рынок и продал свой добротный суконный костюм, который сшил незадолго до поездки, а на вырученные деньги купил четыре пуда гороховой муки для собак и кой-какой пищи для себя. Этого хватило на несколько дней. Через несколько дней в оборот пошли подсменные гимнастерка и брюки.
Дома потеряли его. Экономя деньги, он не слал ни писем, ни телеграмм. То-то поднялось ликование, когда в клубе зазвонил телефон и в трубке слегка изменившийся голос Шестакова сообщил, что «собачий транспорт с Кавказа» прибыл. Сергей Александрович, сильно беспокоившийся о Шестакове и потом основательно пробравший его за то, что тот не запросил телеграфно дополнительных средств на дорогу, немедленно собрал всех вожатых клуба и во главе своих людей поспешил на вокзал.
Когда собак выводили из вагона, их шатало ветром и они были смирные, как телята. Не в лучшем виде был и сам Шестаков. Он был невероятно худ, почти гол, зарос густой бородой, и только живые серые глаза попрежнему смотрели бодро, весело. Собаки «объели» у него полы шинели, изодрали гимнастерку. Последние четверо суток он почти не ел и жил на одном кипятке, зато многие уральские предприятия получили отличных сторожей. Путешествие продолжалось месяц.
