Дженни Смедли - Верные друзья. Собаки, которые всегда возвращаются

В своем горе я обратилась за советом к сыну. Тони был слишком близок мне и знал, как сильно мне будет недоставать Эйс, если она умрет, так что не брал на себя смелость предложить неизбежное. Здравомыслящий, как и всегда, Филипп сказал: «Мам, я знаю, что жизнь временами доставляет ей удовольствие, но одно лишь то, что она иногда испытывает радость или улыбается, не означает, что ее следует заставлять вести такую жалкую жизнь до конца дней».

Он был прав. Время пришло. Как бы тяжело ни было признать это, я знала, что это правда. Я позвонила ветеринару. Ни при каких обстоятельствах я не собиралась везти ее в клинику. Я хотела, чтобы он пришел в ее дом, где моя Эйс чувствовала себя в безопасности, и помог ей уснуть. Но даже в те мгновения, когда я произносила эти слова, мое сердце вопило: «Предательница!» Как, ну как я преодолею это? Как я смогу приговорить своего лучшего друга к смерти? Но сделать это должна была именно я. Было невозможно переложить свою ответственность на кого-то другого. Я повторяла себе и остальным: тот, кто прерывает страдания животного, совершает правильный поступок. Сохранять жизнь существу, более не способному вести себя привычным, естественным образом, оказалось бы ошибкой. Эйс все-таки собака, и это важнее того, что она – Эйс, то есть мой верный друг. Если она не могла бегать туда-сюда, принюхиваться, рассматривать окружающие предметы, слышать, реализовывать свое предназначение, да даже просто находиться рядом со мной, с которой она чувствует себя в безопасности, то что это за жизнь?

И все же, все же… В голове у меня не стихали вопросы: «Что ты будешь делать без нее? Как ты будешь жить с тем, что сделала?»

Те из вас, у кого есть такие особенные собаки, поймут меня, когда я скажу, что даже сейчас плачу так, что едва могу набирать текст на клавиатуре, вспоминая свои ощущения в тот неизбежный день и в те горестные, непроглядные недели, которые последовали за ним. По моей просьбе Тони привез от ветеринара успокоительное, потому что я хотела, чтобы моя милая Паппи не испытывала страха, когда в дом придет незнакомый человек. Я хотела, чтобы она расслабилась и смотрела сладкие сны, в то время как жизнь будет уходить от нее. К тому моменту, когда появился ветеринар, я, вне себя от горя, едва удерживалась от истерики. Эйс лежала на полу в гостиной и дремала. Она вздрогнула, поняв, что пришел кто-то новый, но я склонилась над ней, дала понюхать свою руку, нежно гладила и шептала ей на ухо ласковые слова, в то время как ветеринар делал укол. Когда он придвинулся ближе к ней, у меня внутри все перевернулось в желании остановить его, отказаться от своих слов, сказать, что я передумала и прошу оставить ее в покое. Это было бы так легко – для меня, я имею в виду. В сотни раз тяжелее оказалось не мешать ветеринару, позволить ему сделать то, ради чего он пришел в наш дом.

Я предложила Тони сказать ей несколько слов на прощание, и он (что прозвучало достаточно эксцентрично) назвал ее чудесной собакой и сообщил, что мы будем рады, если она вернется к нам, когда того захочет. Я наклонилась и довольно громко, чтобы она точно услышала меня, произнесла: «Все хорошо, Паппи. Все нормально. Ты хорошая, хорошая девочка».

Мне хотелось, чтобы напоследок она услышала именно эти слова, потому что она действительно была образчиком «хорошей собаки». Те люди, которые отвергли ее маленьким щенком, так никогда и не узнали, что упустили радость общения с такой несравненной, потрясающей собакой. Они лишили себя долгих лет радости, преданности и дружбы. Боль, которую я почувствовала, когда она испустила последний вздох, была поистине невыносимой…

После того как ветеринар ушел, безысходность от вида ее холодного тела, прикосновения к ее шерсти, знания того, что собака, которой я всемерно восхищалась, покинула этот мир, навалилась на меня с новой тяжестью. Я любила эту собаку, и ее присутствие волшебным образом озаряло мою жизнь; мне казалось, что я не справлюсь с болью от ее утраты. Сейчас, когда я перебираю фотографии поздних лет ее жизни, я вижу седые волосы и потухший взгляд, но при ее жизни я этого совсем не замечала. Я не видела, насколько она состарилась, потому что не хотела этого видеть. Для меня в день своей смерти она была такой же красивой, как и в тот день, когда мы увиделись впервые.

Два часа спустя по нашей просьбе тело Эйс увезли и кремировали. На тот момент данное решение казалось верным, поскольку придомовой садик был крошечным, и захоронить там собаку мы не могли, но меня бросало в дрожь от мысли, что ее тело будет предано огню в кремационной печи вместе с телами других животных. Мне хотелось, чтобы у меня оставалась хотя бы частичка Эйс, которую можно было захоронить и поставить памятник… Может показаться странным, если я скажу, что я хотела, чтобы ее тело осталось в нашем доме на всю ту ночь, но именно этого я и хотела бы, оглядываясь на те события по прошествии времени. Может быть, все прошло бы лучше, если бы у нас было больше времени на прощание?.. На другой день нам вернули ее прах. Я не могла поверить, что от моей великолепной, моей красивой собаки осталась вот эта горстка пепла. С этим превращением, отнявшим каких-то несколько часов, было невозможно смириться, но я должна была сделать это.

В попытке сделать некий символический жест, который имел бы большое значение для нас на протяжении последующих лет, мы отправились в местный садовый центр и выбрали красивую, полную жизни штамбовую розу, усыпанную крошечными плотными бутонами мандаринового цвета. Я зарыла прах в саду и посадила поверх него розу. Мы дали этой оранжевой розе подходящее имя – «Продолжай Светить». Это показалось нам очень правильным решением, потому что именно светом, сиянием озаряла каждый день нашей жизни бесценная Эйс, и именно это она будет делать в моем сердце вечно.

Следующие несколько недель прошли в безутешном горе. Собаки проводят в наших домах 24 часа в сутки, 7 дней в неделю, большую часть своей жизни, которая может продлиться лет до 17, так что они на самом деле становятся важной частью нашей собственной жизни, и не удивительно, что мы так тоскуем по ним. Мы видимся с ними чаще и дольше, чем со многими членами своих семей. Некоторые собаки представляют собой часть нашей жизни настолько значимую, что их кончина поистине повергает нас в отчаяние. Я просто не знала, как пережить эту потерю. Эйс была моим лучшим другом, родственной душой; жизнь без нее стала невыносимой. Я чувствовала себя виноватой и считала, что именно я убила мою ненаглядную Паппи, хотя прекрасно понимала, что, будь у меня выбор, я бы никогда не приняла этого решения. Единственным утешением было знание о том, что, в отличие от бедняжки Снупи, она умерла спокойно, в домашних стенах, у меня на руках.

Несколько недель спустя моя подруга, медиум Энн Хайнд, заехала навестить меня. Я очень любила Энн. Она принадлежит к числу тех людей, которые освещают дом одним своим присутствием, и у нее всегда находились чудесные слова мудрости, помогавшие по-новому взглянуть на те или иные тревожные ситуации. Много раз за время нашего знакомства именно она говорила нужные слова в нужное время. Разумеется, на тот момент я все еще переживала боль утраты, и, пытаясь утешить меня, Энн сказала: «Знаешь, она не хотела вечно быть собакой».

Она была права, Эйс были предначертаны более серьезные свершения, новые воплощения в человеческом теле. Я знала это, но боль моя не утихала. Она, возможно, будет жить дальше, но уже не со мной, и я вполне могу никогда не познакомиться с ней вновь.

Мы вышли на улицу и приблизились к «Продолжай Светить», розе, посаженной в честь Эйс. Энн попыталась понять, не получится ли у нее вступить в контакт с Эйс. Может быть, если бы я получила весточку от нее, какое-нибудь доказательство того, что она по-прежнему существует, я бы почувствовала себя лучше.

И тут случилось нечто экстраординарное. Стало жарко; тепло, казалось, исходит от цветков оранжевой розы. Было ощущение, что мы стоим лицом к костру. Конечно, полагать так было бы сумасшествием, ведь если бы цветы нагрелись до такой температуры, они бы пожухли в ту же минуту, но они и вправду излучали оранжевое свечение и были горячими. Мы чувствовали, как от жара краснеют наши щеки. После того как мы освоились с ощущением тепла и приняли его как знак того, что дух собаки находится вблизи нас, Энн вступила в контакт с Эйс и сказала мне, что у нее все в порядке, просто она тоскует по нам. Затем Энн сказала еще кое-что, от чего у меня из глаз брызнули слезы, потому что Энн была не в курсе подробностей болезни Эйс и событий, приведших к ее кончине. Она сказала:

– Эйс просит меня сказать, – она чуть замялась, – я не уверена, стоит ли говорить об этом, это не очень жизнерадостное послание…

– Прошу тебя, – взмолилась я, – о чем речь?

– Она говорит, что просит прощения за свои проблемы с туалетом, она очень сожалеет о том, как пачкала пол и все такое, и хочет поблагодарить тебя за то, что ты мирилась с этим и заботилась о ней.