– Очень! Какие-то они любопытные, во все влезают, повсюду суют носы, иногда мне кажется, что, если я отвернусь, они подсыплют чего-нибудь в кастрюлю.
– Не подсыплют. У нас такого еще не было.
– Так будет! Давай обменяем наши комнаты на квартиру. Будем жить по-человечески.
– Далась тебе эта квартира! Спи, солнышко! Спи, моя ненаглядная.
Ненаглядная! Моя! С юмором у любимого все в порядке. Не соскучишься.
Я поняла, нужно научиться быть терпеливой. И я терпела. Решила подружиться с котом. Подлизывалась к нему, подсовывала вкусненькие кусочки со стола, пыталась погладить. Леопольд не убегал, не фыркал, не кусался, лениво принимая мои дары и ласки. И я утратила бдительность. Как-то утром, собираясь на работу, обнаружила на рукаве джемпера пятно, склизкое и вонючее. В районе подмышки. Леопольд сидел рядом и наблюдал.
– Ах ты, скотина! – вырвалось у меня. – Ты же, гад, кастрированный!
Взмахнув пышным хвостом, кот не спеша сполз со стула и удалился походкой Клинта Иствуда. Животное просто корчилось от презрения ко мне.
– Ладно-ладно, лишь бы колготки не рвал, – прошептала я, застирывая рукав под раковиной.
Вячеславу я не рассказала об инциденте. Поделишься с ним, а после насмешек не оберешься. Леопольд понял, чем меня можно достать. Он не гадил, не писал, не рвал колготки, ни одной затяжки на чулках не позволил себе сделать – просто выливал определенное количество мужской чести мне на одежду. В самых неожиданных местах. Я находила пятна мужской гордости в туфлях, на ночной сорочке, джемперах и пиджаках. Приходилось прятать одежду повыше и подальше, но он повсюду находил мои запахи и гадил-гадил-гадил. Я ругала его тихим шепотом, один раз пыталась огреть его газетой, водила поганой мордой по загаженным местам – ничего не помогало. Леопольд изливал свою страсть в извращенной форме, а поделиться и рассказать про его пакости Вячеславу я почему-то не могла. Стыдно было. Стыдно. Очень. Наконец степень раздражения достигла предела. Я плакала везде, где меня заставали слезы, но втихомолку. И бомба разорвалась. Последней каплей моего терпения, разумеется, оказалась отвратительная выходка кота Леопольда. Он слил свое недоразвитое семя в новую сумочку, добытую мною в боях в результате длительного стояния в огромной очереди в Гостином Дворе.
– Слава, я так не могу больше!
– Как так?
– А вот так! Не могу и все. Плохо мне.
– Плохо со мной?
– Да нет, ты не понял. С тобой мне хорошо. Я не могу оставаться в этом непонятном положении. Не жена, не вдова, не невеста…
– Ты для меня все! И жена, и вдова, и невеста. Ты – моя планета!
– Брось придуриваться! Давай что-нибудь предпримем: соорудим обмен, зарегистрируемся, родим ребенка?
– Не сейчас, не сейчас. Потом. Когда-нибудь.
– Почему потом? Я не хочу когда-нибудь! Мне плохо без тебя!
– Ты со мной. Ты не одна. Я всегда с тобой.
Одно и то же. Одно и то же. Пустые разговоры. Дрянная коммуналка. Мерзкий кот. Проклятое безденежье. Я завыла от одиночества. Я была вместе с Вячеславом: моя голова покоилась на его плече, моя рука лежала в его руке, и я была одна, как одинокая звезда в пустом и мрачном мирозданье. Все бесполезно. Я не смогу разбудить его. Не смогу. Мне не дано. Он останется сам в себе, одинокий и счастливый своим одиночеством. Я приходящее приложение к его одинокому счастью. Такое состояние может длиться целую вечность. Мне не перетерпеть его. Я умру от ожидания.
Есть минуты, когда любому человеку хочется куда-нибудь уехать. И я уехала. Не так далеко, как хотелось бы, но думалось, прибалтийский городок встретит меня морской свежестью и взбодрит развинченные нервы. Встретил, но не взбодрил. Я еще больше устала. Разлука далась трудно, каждую минуту хотелось броситься за отъезжающим поездом. Но все проходит. Настало время уезжать. Слава встретил меня на вокзале, легко подхватил чемодан и направился к машине.
– Постой! Не спеши…
– Да?
Он что-то почувствовал. Повернулся, посмотрел мне в глаза. Потемнел лицом. Все понял.
– Отвези меня домой!
– Но мы же едем домой, – он пытался играть в непонимание.
– Нет, ко мне домой! Я больше не вернусь к тебе.
Слава привез меня в мою коммуналку. Поставил чемодан в коридоре и ушел, сохраняя нечеловеческое самообладание.
Потом было много всего. Мы еще встречались, ссорились, выясняли отношения, вновь расходились, но я больше никогда не переступила порог леопольдовского дома. Кот оказался сильнее человека. Он растоптал мою любовь. Через много лет я встретила Славу, постаревшего, хмурого, одинокого.
– Как твой кот?
– А-а, его больше нет. Представляешь, он прожил девятнадцать лет!
– Да что ты!
Я пыталась вытащить из себя хотя бы крохотный остаток прошлого чувства к этому человеку. Ничего не осталось. Ни капельки. На донышке пусто. Все выжжено дотла. Вячеславу удалось высушить море.
– Да, в последние годы его парализовало, у него отнялись ноги, отказали почки, – продолжал сетовать Вячеслав.
А я поймала себя на мысли, что Слава употребляет термины, больше подходящие для описания последних дней человека, а не животного.
– Как же ты без него? Нового завел?
– Что ты! – испугался Слава. – Коты живут по восемнадцать-двадцать лет. Меня не хватит на нового.
Меня колбасило. Здорово колбасило. Мало того, что чуть жизнь мне не сломал, так он еще меня сказками про кота дразнит. Хочет разжалобить. Не выйдет! На сей раз буду умнее.
– Так ты будешь обязан ему жить, сколько он пожелает. Напрасно ты не хочешь повторить кота Леопольда.
Вячеслав с ужасом посмотрел на меня. Наверное, я казалась ему чудовищем, тем самым, которым пугают старых и малых.
И еще прошли годы. Я стала забывать про свою любовь, изредка, впрочем, в голове мелькал неясный образ Вячеслава – странного, одинокого рыцаря, до ужаса боящегося жизни и связанных с нею житейских ситуаций. Иногда думалось: вот отчего полюбила именно его, такого странного и одинокого, а потом смеялась над собой. Да разве ж любовь спрашивает? Кого захотела, того и полюбила. А почему да зачем, да как же это, кто же ответит на эти вопросы? Что было, с тем и жить надо. Судьба такая.
Потом все затянуло ряской беспамятства – это время так прошло. Новые впечатления, яркая жизнь, бурные эмоции вконец затмили прошлое. Ничего увлекательного в нем не было. Узкие коридоры, смазанные пятна лиц соседей, вялые блики юного чувства. Все сгинуло в пропасть безвременья. Вячеслав остался жить в памяти как явное недоразумение. Ошибка молодости. Смешной грех, над которым можно от души потешаться. Да хоть бы сама с собой. Сиди и смейся, как в жизни угораздило вляпаться.
И если что осталось от той истории светлого и непорочного, так это страсть не до конца оскопленного Леопольда. Бедное животное! Оно изводилось, ревновало, любило и страдало по-настоящему – как должен был любить и страдать любящий мужчина. Природа посмеялась над нами, отрезав кусок страсти у людей и бросив его коту, ни в чем не повинному животному, прямо в кошачью миску. На месте Вячеслава оказался кот. Трагедия медленно поворачивается спиной, но не превращается в комедию – она приобретает образ печали, светлой и легкой, какой и была моя молодость. Такая же печальная и легкая, как пушинка. Калейдоскоп чувств застывает на мгновение, и в ярких стеклышках оживают воспоминания. Они больше не кажутся смешными и искалеченными – в каждом живет грусть, но они искрятся и играют, как звезды на предрассветном небе. Я по-прежнему люблю собак и никогда не стану дружить с котами, но я помню и знаю, как может изливаться страстью обычное домашнее животное из разряда дворовых кошек.
Вячеслав по-прежнему живет один, одинокий и счастливый в своем одиночестве. Он грустит по Леопольду, не понимая, почему судьба разлучила его с верным другом, ведь они были с котом единым целым.
