Я, сам того не желая, открыл новый элемент дрессуры.
В конце войны, когда воцарился хаос и мы внезапно оказались на свободе, в нашем лагере — хотя они были, в сущности, ни в чем не повинны — перестреляли всех собак, потому что они умели только одно — рвать в клочья заключенных.
А Гломке исчез, и его молодчики тоже. И я никогда не слышал, чтобы они предстали пред судом за страшное насилие над чистой душой собаки.
Я очень огорчусь, если кто-нибудь в глубине души заподозрит, будто я думаю о людях только плохое и собираюсь утверждать, что они завели собак лишь ради того, чтобы их муштровать, дрессировать и третировать. Если среди людей и есть такие — это отнюдь не правило. Наоборот — и я вам сейчас представлю доказательства, — есть люди, которые заводят собаку, чтобы она их воспитывала и дрессировала, а они бы ей служили. Такие люди мечтают о собаке, чтобы было о ком заботиться, даже если их песик трусит где-то в сторонке, и закрывают глаза, когда он бежит, куда ему вздумается. Они сами ходят за своей собакой, преисполненные отнюдь не раздражения на ее строптивость, но какой-то святой благодарности за то, что собачка от них еще вообще не удрала. Такие люди довольствуются малостью, хотя и от этого радости получают много.
Они-то и есть истинное украшение племени собаководов и украшение рода человеческого вообще; они относятся к собственному псу вопреки всем правилам и предписаниям дрессуры и содержания собак, но с великой душевной добротой. А это, я сказал бы, важнее.
Некогда утверждали, будто хозяева через какое-то время становятся похожими на своих собак. Об этом даже писалось в книгах — так называемая физиогномика, — ибо в те поры верили, будто черты лица человека отражают свойства характера оного.
Аристотель, например, полагал, что каждый из людей походит на какое-нибудь животное, и сходство это не только внешнее — человек обладает также и соответствующими качествами этих животных.
И ученые много позже, в XVIII веке, были склонны верить, будто по форме черепа можно определить характер людей. На человека, по их мнению, влияет даже его рост: мужчина высокий любит маленьких женщин, и наоборот, а человек румяный и полнокровный предпочитает анемичных дев и у своей избранницы желает лицезреть «ланиты бледные». Супруги же, прожившие вместе долгую жизнь, начинают походить друг на друга. И не только супруги. Человек приобретает сходство также со своей любимой собакой. Есть хозяева, похожие на бульдога, есть — на легавую с острой мордой.
Подобные перлы исходили от мужей, известных, с позволения сказать, своей ученостью и получивших чины и звания университетских профессоров, что само по себе, как видите, не многого стоит!
Если же вам повстречается человек, чья круглая физиономия с пришлепнутым носом чем-то напоминает морду сопровождающего его пса-боксера, знайте, такое случилось отнюдь не потому, что из любви к четвероногому другу он постарался изменить свой облик, но скорее потому, что предпочел боксера или бульдога именно за его круглую, курносую морду! Значит, хозяин считает ее самой красивой.
Признаться, я охотно верю в сходство характеров, и мне кажется вполне закономерным, когда люди мягкие и незлобивые выбирают собаку, в которой предполагают подобные же черты. Они и воспитывают ее в подобном духе, чтобы она походила на хозяина и проявляла добрую волю, а не была хищником, готовым задушить соседа. Лишь этим можно объяснить случай с моим приятелем, известным своим добродушием. Мой друг-человек, целиком погруженный в науку, а его собака — строптивое на первый взгляд чудовище, в действительности же деликатнейшее существо. Более того, своей мудрой собачьей головой она постигла, что именно нужно ее хозяину, и по врожденной доброте во всем ему потакает. Если б она слушалась его с полуслова, то лишила 6 своего владыку многих радостей и превратилась бы просто в нудного компаньона. Утомленный трудами ученый выходит прогуляться, пусть хоть на время отдохнуть от проблем, связанных с древними текстами, и явно желает, чтоб его немножко развлекли.
Вместо грозных команд, сопровождаемых взмахами поводка, мы можем услышать великолепные диалоги, не лишенные разнообразия и драматичности.
— Ты слышал, Энди, мы идем в, горку? Не слышал… В таком случае я повторяю: мы идем в горку! Не вниз, понимаешь, не вниз! Говорю тебе: вверх! Не притворяйся, будто не понимаешь, ты ведь послушный пес! Я выбрал именно тебя, ибо, как известно, твоя порода славится послушанием. Куда мы идем? В горку!… Черт побери, почему же ты все-таки мчишься вниз? Или ты получил философское образование и знаешь, что понятие «вверх» и «вниз» относительны и лишь тот, кто идет вниз, потом пойдет вверх, ибо если бы он сразу поднялся вверх, то потом ему пришлось бы спуститься вниз. Значит, если ты бежишь вниз, то поступаешь правильно: только так можно попасть наверх. И кроме того, нам, в общем-то, все равно, куда идти…
И добродушный ученый поспешает вниз, следом за своим псом. А Энди, узрев, с каким энтузиазмом его хозяин трусит за ним, понимает, что выполнил то, чего от него ждали, и, повернувшись, мчится наверх.
Добряк ученый восторгается:
— Вы когда-нибудь видели такую собаку? Как верно она поняла мою команду! Это пес мыслящий, он не подчиняется слепо, ему нужно, чтоб его убедили. И против веских аргументов не возражает.
Случается, что и такой добряк хозяин выходит из себя. Не без того. И тогда раздается:
— К ноге! Ты слышишь? Я сказал, к ноге… А ты куда помчался? В кустики! Ты, верно, оглох, и мне придется-таки повысить голос!
И тут из уст любезного хозяина вырывается жуткий вопль, люди возмущенно захлопывают окна, отпуская реплики вроде: ну и хулиганье нынче пошло, по вечерам приличному человеку нет покоя! Брали бы лучше пример с бессловесной твари, что ходит себе тихо и благородно в кустики, а не орет как оглашенная!
Иногда хозяин пытается заставить собаку слушаться, прибегнув к запугиванию. Он испускает немыслимые хрипы, бормочет и рычит, будто хочет внушить своему псу, что он воплощенный дьявол. Угрожающе щелкает кожаным поводком, а когда и это не помогает, начинает хлестать себя, показывая псу, что его ждет.
— Ты видишь этот ремень? Видишь, не так ли? О, если бы ты знал, как это больно! А видишь, что я поднял? Камень. Видишь? Вот и не вынуждай меня запустить в тебя камнем!
Пес продолжает стоять, искоса наблюдая за своим дорогим хозяином: каков лицедей, а?
Удостоверившись, что хозяин достаточно развлекся, пес неожиданно спокойно и с достоинством подходит к нему, давая время порадоваться. И добряк ученый радуется:
— Ну-с, извольте, вот что значит послушный песик, вот что значит хорошее воспитание! Ты когда-нибудь станешь цирковым артистом! Ну, иди ко мне, дай я тебя поглажу! Ты заслужил.
Наступает счастливый момент примирения, собаку погладили, потрепали, прогулка продолжается, ученый муж размышляет: отличная собака, хоть и бегает, куда ей вздумается. Но справедливости ради следует признать: ведь в конце-то концов я тоже иду, куда захочу, естественно если иду один. А когда я с собакой, то должен идти, куда хочет она. А почему бы мне и не пойти, если у меня такая замечательная и послушная собака? Вы согласны?
Ведь счастье не вне нас, а в нас самих, и оно лишь восприятие, но не реальность. И послушание-всего лишь наше восприятие, и вещи таковы, какими мы их видим. И люди, разумеется, тоже. И собаки.
И не худо, чтобы среди нас побольше было людей ласковых, как дети. Как вы считаете, дорогие собаководы?!
Забор вокруг усадьбы лесничего был крепкий и частый, и малыш мог свободно гулять здесь, с любопытством поглядывая на окружающий мир в узкие щели между досками. Рожки у этого детеныша косули только начали пробиваться. Он был еще сосунком, когда лесничий нашел его. Теперь он подрос, думал лесничий, и снова вернется в лес.
Но малыш не собирался убегать. Он привык к курам и к старику сеттеру, который все полеживал во дворе. Здесь малыш получал лакомства, которых не найдешь в лесу.
Как-то раз проходил мимо усадьбы турист с собакой. Собака притомилась, но, потянув носом, злобно рыча, кинулась к забору.
Тот малыш, что спокойно гулял во дворе, обладал знакомым собаке запахом. Это был запах зверя, на которого надо охотиться. Пес зарычал и коротко взлаял. Так лаял он, когда брал след.
Сейчас же не надо было брать след. Зверь был тут, рядом, но не проявлял ни малейшего страха. Более того, он смотрел на собаку с неуместным любопытством.
Пес кинулся на дощатый забор, и малыш чуть-чуть попятился, словно желая получше разглядеть нападающего.
Что же это такое! — вскричал пес, в ужасе воззрившись на хозяина.
Но тот тоже загляделся на малыша. Более того, он просунул между досок руку и пытался его погладить. Малыш, к его изумлению, не отпрянул от человеческой руки, он был привычен к таким прикосновениям.
