Однажды, поставив Джери на пост, я уже собрался уходить, когда дог тревожно завыл. Он беспокойно нюхал воздух и тянулся мордой в дальний конец помещения.
— Что-то чует, — сказал Шестаков.
Вскоре мы оба уловили запах гари. Где горит? В дальнем углу универмага помещался склад детских игрушек; через закрытые двери его просачивались сизые струйки дыма. Немедленно вызвали пожарных, двери взломали.
Оказалось, что ушедшие с работы мастера по починке игрушек оставили на электрической плитке банку с клеем и забыли выключить ток. Клей вскипел, разлился, и легко воспламеняющиеся картонные и обтянутые бархатом и плюшем игрушки загорались.
Благодаря чуткости собаки пожар удалось захватить в самом начале и быстро потушить.
Домой Джери возвращался важный, полный достоинства (или я сам, очень гордившийся своим догом, приписывал ему это?). Жадно съедал положенную чашку корма и укладывался спать. Спал крепко, до того часа, когда пора было вновь отправляться «на работу». Видимо, к исполнению своих ночных обязанностей он относился добросовестно и не позволял себе поспать «на дежурстве»!
Так прошел уже месяц, начался второй... И вот однажды ночью моей квартире тревожно зазвонил телефон: меня просили немедленно прибыть к универмагу.
Предчувствуя, что случилось что-то серьезное, одевшись на скорую руку, я бегом бросился к магазину. А случилось, действительно, серьезное, и очень.
Среди ночи в универмаг проникли воры. Выпилив потолок, они по веревочной лестнице спустились в магазин и забрались в торговое помещение. Прислушались — тишина. Сторожа снаружи не было, это они твердо знали, так как прежде чем влезть на чердак через слуховое окно, обошли универмаг со всех сторон. Никто, казалось, не мог помешать им.
Смело ступая и не ожидая никакой беды для себя, они спустились в нижний этаж и направились к отделу готового платья. Вдруг навстречу им из темноты метнулись две тени. Громоподобное рычание нарушило тишину помещения. Это было так неожиданно и страшно, что в первую минуту грабители забыли о ножах, которыми они были вооружены, и в ужасе бросились в разные стороны.
Один кинулся к окну. Посыпались стекла. Но разве убежишь от собаки? Преследователь настиг и вцепился в брюки. Грабитель рванулся и, оставив клок материи в зубах собаки, выскочил за окно. Собака прыгнула за ним.
Второй, спасаясь от Джери, вскочил на прилавок. Но дог одним прыжком сбил его оттуда на пол. Падая, человек дико закричал. Рука, которой он старался ухватиться за что-нибудь, коснулась чего-то холодного. Грабитель вспомнил, что он вооружен. Блеснуло лезвие...
В самую глухую полночь в кабинете дежурного уголовного розыска затрещал телефон. В трубке взволнованный, срывающийся голос торопливо говорил:
— Приезжайте арестовать меня. Я в универмаге, в отделе готового платья...
Странный вызов. Помедлив, дежурный вызвал оперативных работников, и все вместе они поехали к универмагу.
У разбитой витрины сидел дог. Это была Джана. Перед нею, скрючившись от холода, полулежал-полусидел человек. Брызги крови на асфальте говорили о том, что между ними произошла короткая, но отчаянная борьба, победителем из которой вышла собака. На дверях магазина все пломбы были целы, замки на местах. Пока вызывали ответственных за сохранность магазина людей и вскрывали пломбы, прошло немало времени.
Нет, вызов был сделан не случайно... В будке телефонного автомата, облокотившись на аппарат, стоял неизвестный. Перед будкой, как-то весь покосившись набок, сидел Джери. Хвост и лапы его утопали в крови. Кровь подтекла под будку автомата, под ближний прилавок.
Джери все еще противился охватившей его слабости и не сдавал свой пост. И только когда он увидел меня, силы его оставили. Он встрепенулся, хотел рвануться вперед, но вместо этого вдруг осел еще ниже и затем тихо повалился на пол.
— Джери! Джери! — вырвалось у меня.
Но Джери уже ничем не мог ответить мне на мой призыв. Не мог встретить мое появление веселым повиливанием хвоста, негромким радостным повизгиванием...
Бессильно раскинулся длинный толстый хвост. Лапы дрожали, ребра сразу сделались рельефными. Кровь все еще сочилась из раны. Из пасти тягучей, клейкой струйкой текла слюна, хриплое дыхание вырывалось со свистом, вздувая кровавые пузыри. Мелко-мелко трепетали веки и слабо шевелились уши, как будто прислушиваясь к шорохам уходящей жизни.
Однако Джери еще продолжал бороться со смертью. Могучий организм его сопротивлялся, и это вселило в меня слабую надежду.
Рана Джери была очень серьезна. Удар ножом был нанесен под левую переднюю лапу. Преступник знал, куда бить, и только молниеносные движения собаки в борьбе с врагом и ее крепкое телосложение спасли дога от неминуемой и скорой гибели. Вторично, как и тогда, когда дог попал под трамвай, его ловкость и сила крепко помогли ему.
Тем не менее, положение было очень серьезно. Нож пробил грудную клетку, и попади он чуточку в сторону, было бы задето сердце, смерть наступила бы мгновенно.
Несколько суток я не отходил от полумертвого друга. Часами просиживала около его постели и Снукки. Молча переводила она вопросительный взгляд то на меня, то на Джери. Играть и резвиться она совсем перестала. На улицу выходила только на минуту и сейчас же торопилась обратно, как в те времена, когда у нее были щенки.
Все мои домашние очень переживали несчастье с Джеркой.
Врач ежедневно навещал больную собаку. Он все время напоминал нам, чтобы мы как можно лучше питали Джери, но это было не так-то просто сделать. Джери потерял много крови, ослабел, и с трудом лакал молоко или мясной бульон. За несколько дней он превратился в скелет, обтянутый кожей. Шерсть свалялась, потеряла свою глянцевитость и местами была в темных бурых пятнах — в следах свернувшейся крови. Влажный, обычно холодней кончик носа был теперь постоянно сухим и горячим. Кожа на нем ссохлась и посерела.
Широкие бинты туго охватывали крест-накрест туловище Джери. Ему, наверное, было очень неудобно лежать в них, но он не делал никаких попыток сорвать повязки, а только косился, когда я или доктор перебинтовывали его.
Если я ронял при этом кусочек ваты, Снукки поспешно подбирала его и уносила к себе. Полежав некоторое время под столом, она опять возвращалась к Джери.
В квартире, как в настоящем лазарете, пахло иодоформом, которым врач смазывал рану, чтобы предохранить ее от заражения.
Крепкий организм сумел перебороть смерть. Через некоторое время наступило улучшение. Кризис миновал, и наш общий друг начал поправляться.
Чем дальше, тем выздоровление шло быстрее. Даже старенький доктор, всю жизнь лечивший животных, поражался живучести дога.
— Ну, и здоров! — говорил он, выслушивая своего пациента, и, ласково улыбаясь, осторожно похлопывал его по спине. — Другой после такого кровопускания и чихнуть не успел бы, как на тот свет отправился бы, а этот — ничего, здоровехонек!
Скоро сняли повязку. Доктор говорил, что теперь она только раздражает рану, без нее заживление пойдет быстрее.
Когда на месте раны образовался продолговатый розовый шрам, я, захватив с собой и Снукки, увез своего ослабевшего после длительной болезни друга в маленький уральский городок на берегу реки Ирени, где когда-то я провел свое детство и юность. Здесь целыми днями мы проводили время у реки, под живительными лучами солнца.
Природа — лучший врач. Солнце, воздух, вода и вкусная питательная пища энергично делали свое дело. Сила и здоровье быстро возвращались к Джери. Тело вновь налилось и окрепло, псовина приобрела, как прежде, серебристый блеск, движения сделались быстрыми и уверенными.
С утра до вечера носился он вместе со Снукки на свежем воздухе, поражая жителей городка, никогда не видевших дога, своей величиной, редким окрасом шерсти и красотой.
Приближался конец моего отпуска.
Последние дни мы почти совсем не покидали реки. Погода стояла, как по заказу: ясная, теплая. Я старался как можно полней насладиться отдыхом, предоставив собакам полную свободу. Джери много купался, накупавшись, принимался кататься на траве, переворачиваясь с одного бока на другой и взлягивая длинными ногами, как жеребенок. Снукки в это время громко пыхтела где-нибудь в тени ивового куста, спасаясь от полдневного жара.
Обширный заливной луг с высокой сочной травой, где мы обычно проводили время, заканчивался у реки высоким глинистым обрывом. Вниз, к воде, вела узенькая скользкая тропинка; у берега на приколе всегда стояла узкая и верткая долбленая лодка-душегубка. Однажды Джери попробовал сунуться в нее, но вынужден был поспешно выскочить обратно, едва не перевернув утлое суденышко.
Кончался последний день нашего пребывания на Ирени. Солнце медленно клонилось к западу. Я читал книгу, собаки, набегавшись вволю, лежали около меня. На лугу жители заречной слободы косили траву. Двое косили, а третий сгребал кошенину граблями, набивал ею рогожные кули и сносил их к реке, в лодку.
