Великий русский ученый, академик Иван Петрович Павлов в течение многих лет исследовал нервную деятельность животных, главным образом собак. И он создал стройное учение о рефлексах, на котором основана вся современная теория и практика дрессировки. По учению Павлова все проявления нервной деятельности животного делятся на два вида: безусловные или врожденные рефлексы (их еще называют инстинктами) и рефлексы условные, благоприобретенные. К безусловным рефлексам или инстинктам относятся такие, как пищевой (когда у собаки желудок пуст, она сама стремится утолить свой голод, этому ее не надо учить), оборонительный (если собаку ударить, она или отбежит, или сама бросится на вас, — и здесь также не требуется никакого предварительного обучения), сюда же относятся половой инстинкт (стремление к размножению) и инстинкт родительский (животное любит своего детеныша, выхаживает, кормит его, пока он не достигнет определенного возраста), а также инстинкт ориентировочный (умение найти дорогу, не потеряться, ориентироваться на местности).
Условные рефлексы — совсем другое дело. Это уже более высокая ступень нервной деятельности собаки. Она не рождается с ними, она приобретает их при жизни.
Классическим примером может служить опыт со звонком. Если собаке давать пищу и одновременно звонить в звонок, то в конце концов она так привыкнет к звонку, что будет являться по одному только этому сигналу, не видя пищи. Вот это и будет условный рефлекс, рефлекс на звонок, который прочно связался в ее мозгу с представлением о пище.
Что происходит, когда я командую Джери «сидеть!» и одновременно, нажимая на его крестец, принуждаю исполнить мое приказание? Происходит то, что через несколько повторений возникает связь между словом и действием, звуком и физическим раздражением, — появится, как мы говорим, рефлекс. Это вовсе не значит, что собака поняла человеческий язык, как иногда думают некоторые простодушные люди. Дело обстоит гораздо проще. Просто слово «сидеть», звук «сидеть» соединились в мозгу моего дога с соответствующим положением тела, и он спешит принять его, не ожидая принуждения рукой.
Так могут быть расшифрованы все приемы дрессировки. В них нет ничего таинственного, все они построены на павловском учении об условных рефлексах.
И воспитание чистоплотности, и приучение к месту на первом этапе содержания собаки, и даже привязанность к хозяину — все это, в конечном счете, выработка нужных нам условных рефлексов у животного.
Тысячи и тысячи опытов проделал над собаками гениальный ученый, чтобы выяснить и доказать законы, которым подчиняется психическая деятельность животных. Собаки были в его работе главным подопытным материалом. Их изумительное чутье, или, точнее, инстинкт, заменяющий животному разум, преданность и терпение немало помогли ему. В благодарность за это в Колтушах[5] под Ленинградом, где протекала часть жизни ученого и где им были сделаны многие замечательные открытия, он поставил памятник собаке и начертал на нем следующие слова:
«Пусть собака, помощница и друг человека с доисторических времен, приносится в жертву науке, но наше достоинство обязывает нас, чтобы это происходило непременно и всегда без ненужного мучительства».
И второе:
«Собака, благодаря ее давнему расположению к человеку, ее догадливости, терпению и послушанию, служит, даже с заметной радостью, многие годы, а иногда и всю свою жизнь, экспериментатору».
Зная учение о рефлексах, можно достигнуть высокого совершенства дрессировки. Можно от передачи приказания словами перейти к жестам, и собака также будет отлично понимать вас, исполняя ваши желания по одному мановению руки. Можно добиться и многого другого, что иному несведущему человеку покажется просто чудом. Вся, так изумляющая неискушенных людей, понятливость и восприимчивость животных основана именно на этом.
_____
Сергей Александрович, хваля за успехи, предупредил меня, чтобы я все же не слишком доверял «разумению» Джери — собака есть собака, не все доступно ее пониманию. К этому времени я уже так привык к безупречному послушанию и выдержке Джери, что гулял с ним без поводка по центральным улицам города, где было большое движение пешеходов и машин. Сергей Александрович старался втолковать мне: не надо бравировать выучкой Джери; как бы идеально собака ни была обучена, она всегда способна на неожиданные для вас действия, которые не сообразуются с человеческим разумом, и вы обязаны никогда не забывать об этом. Вы, ее хозяин, должны не только заставить собаку повиноваться, но и уметь предвидеть ее поступки. Очень скоро мне пришлось вспомнить об этом предупреждении.
Как-то раз я возвращался с Джери с прогулки. Я шел по тротуару, Джери, немного поотстав, бежал по канаве рядом с тротуаром. Навстречу нам на полной скорости мчался трамвай. Увидя его, я — обычно осторожный — окликнул дога, чтобы он держался поближе к хозяину. Джери не спеша затрусил ко мне. И тут случилось неожиданное.
Испугался ли Джери чего-либо в открытых воротах ближнего дома или просто им овладело какое-то внезапное желание, но только он вдруг, как подброшенный пружиной, оказался на середине улицы, как раз между трамвайных рельс. Трамвай несся, прямо на него. А пес, не подозревая о страшной опасности, которая стремительно приближалась к нему, неподвижно стоял на линии и, повиливая хвостом, глупыми глазами смотрел в мою сторону.
С громким криком: «Ко мне, Джери, ко мне!» — я бросился к нему. Это была непростительная ошибка, которая могла оказаться непоправимой. Если хочешь быстро подозвать собаку, никогда не следует самому бежать к ней; нужно сделать как раз наоборот — броситься прочь, и тогда она, увидев, что хозяин удаляется, немедленно последует за вами. Я же сделал обратное...
Я хотел взять щенка на поводок, Джери же, приняв мое движение за игру, отпрыгнул назад — прямо под колеса трамвая.
Пронзительно взвизгнули тормоза; отшатнувшись, я закрыл глаза рукой. Грохот пронесся мимо... Я стоял ни жив, ни мертв, слыша только, как бешено колотится сердце, стесняя дыхание. С ужасом подумал, что сейчас увижу между рельс бесформенные останки моего друга.
Открыл глаза — линия была чиста.
«Отбросило в канаву», — мелькнула мысль, и я бросился на другую сторону улицы. Но канава также была пуста.
Что такое?.. Я растерянно обвел взглядом улицу. Вокруг меня уже собиралась кучка любопытных.
— Да он побежал! — выкрикнул ребячий голос.
«Как побежал? Куда?..» Сломя голову, я кинулся домой. В воротах чуть не сбил с ног мать. С испуганным лицом она спешила мне навстречу.
— Что с тобой? — она решила, что случилось что-то со мной.
— Где Джери? — ответил я вопросом на вопрос.
— Дома Джери... Прибежал сам не свой. Как бешеный схватил зубами дверь, оторвал планку... Я слышу, кто-то в двери ломится, бросилась открывать. Джери ворвался, едва не сшиб с ног... забился под стол, дрожит весь... Что с тобой случилось?
— Да не со мной, а с Джеркой! — закричал я, чуть не плача, и вбежав в дом, принялся ощупывать своего чудом спасшегося друга.
Джери не понимал ни уговоров, ни ласк, отказывался выходить из-под стола. Грудь его ходила ходуном, его било, как в лихорадке, из пасти стекали потоки слюны и кровавой пены.
Я осмотрел его повреждения. Атласная шкура была покрыта многочисленными ссадинами, шерсть перемазана землей, на боку кровоточила рваная рана, но кости были все целы.
Как он спасся, я не представляю. Ясно было одно, что трамвай тащил его, но каким-то образом Джери удалось вырваться из-под колес. Может быть, его ловкость в сочетании с необыкновенной для собаки физической силой помогли ему избежать верной смерти.
Я долго не мог утешиться, продолжая успокаивать собаку. Это была моя вина: своей неосмотрительностью я едва не погубил Джери. Этот случай на всю жизнь научил меня осторожности.
Джери скоро поправился, дрожь прошла, раны затянулись, но долгое время оставался слепой страх перед громкими неожиданными шумами. Особенно с этого времени он стал бояться грозы. Пришлось тщательно следить за тем, чтобы больше ничто не могло испугать его и щенок постепенно забыл бы пережитое.
Вначале я избегал водить его по шумным улицам, потом, когда убедился, что страх его начал уменьшаться, исподволь, постепенно снова принялся приучать щенка и к шуму толпы, и к грохоту трамваев. Первое время Джери вздрагивал от каждого резкого звука, поджимал хвост и стремился убежать; я ободрял его, гладил, угощал лакомством. С течением времени вспышки трусости проявлялись все реже и, наконец, исчезли совсем. Джери стал снова прежним Джери, смелым и спокойным псом, на которого я вполне мог положиться в опасности, в любое время дня и ночи, независимо от обстановки.
Я опасался, что его болезнь вернется, когда по программе дрессировки начнется приучение к выстрелам, но этого не случилось. Испуг у Джери прошел совсем; только грозы он продолжал бояться до конца своих дней, и обычно отсиживался под столом или кроватью, а если гроза застигала нас на прогулке вдали от дома, он выроет под деревом ямку, сядет в нее и сидит, недовольно встряхивая головой, когда на него падают капли воды и при каждом ударе грома, до тех пор, пока не уйдет туча.
