"Русский Приап"
Матренка
Лет десять тому назад, на одном из небольших захолустных рудников, добывавших плохой доломит, вдали от железной дороги, служил молодой человек, лет двадцати трех, Никодим Федорович Синьков.
На всем этом небольшом рудничке было всего два служащих - он и, изгнанный из штейгерского училища, почти всегда пьянствовавший, надсмотрщик за работами. Десятка четыре рабочих, из которых двое были семейные, да и то пьяницы, и еще десятник - вот и весь штат рудника.
Тоска заедала Синькова. Дела было очень мало - всего на час или два. Остальное время он употреблял на бесцельное сидение в конторе, состоявшей из четырех больших комнат, в которых он был всем - и конторщиком, и бухгалтером, и сторожем.
От нечего делать он ходил по конторе, принимался петь и чуть ли даже не танцевать. А чаще всего забирался в одну из комнат конторы, которая служила ему квартирой, и заваливался спать на несколько часов. Так тянулись месяцы.
Но, в конце концов, чтобы развеять одиночество, молодой человек стал бродить по руднику, среди землянок, в которых жили рабочие.
Однажды у входа в одну такую землянку он увидел девчушку лет шестнадцати, с хорошеньким, приветливым лицом.
Синьков подошел и заговорил с малышкой. Она оказалась дочерью семейного рабочего рудника, горького пьяницы. Девушка рассказала, что ее мать тоже пьяница и что у нее есть еще сестра трех лет.
Матренка оказалась не из робких, все расспрашивала конторского, кто он такой, что делает, где живет.
Поговорив так, они разошлись, и Синьков отправился бродить дальше, забыв о случайной встрече.
Но дня через три, когда он сидел, как обычно, в пустой конторе и что-то в рассеянии чертил на листе бумаги, кто-то несмело постучал во входную дверь.
- Входите, кто там! - отозвался он.
В комнату вошла его недавняя знакомая. Была она в чистенькой рубашке и юбчонке, но босиком и без головного платка и даже без кофточки, несмотря на позднюю осень.
На его вопрос, что ей нужно, Матренка не ответила, а, став возле стола, за которым он сидел, молча потупилась.
- Что ты пришла так легко одетая? - посочувствовал Синьков. - Ведь холодно на дворе.
- Я пришла, чтоб попросить у вас немного денег. Мы сегодня не варили... Отец пьяный, мама больная. Вы добрый, не откажете...
Синьков участливо посмотрел на ее склоненное личико, тут же достал рубль и дал ей, погладив по русой головке.
Она поблагодарила, ласково взглянув в его глаза, и опять потупилась, держа деньги в руке.
Синьков с некоторым недоумением взглянул на нее.
- Ну? Еще что-нибудь надо? Говори, не стесняйся.
- Спасибо вам! Я так...
Она медленно подняла голову и опять ласково посмотрела.
Поймав этот взгляд, Никодим Федорович встал и взволнованно заходил по комнате, неясная мысль, что-то вроде "а что, если", шевельнулась у него в голове.
Она подошла к столу, облокотилась и продолжала молчать.
Синьков обнял девушку за плечи. Затем отошел и остановился, оглядывая ее.
Она робко улыбнулась. И Синьков решил...
Обнял Матренку за талию, он ласково притянул ее к себе и опустился на стул, посадив ее на колени.
Обнимая ее одной рукой, другой он нащупал ее маленькую грудь. Легкая улыбка блуждала по ее лицу. Он снова крепко поцеловал ее и спросил сдавленным голосом:
- Нравлюсь я тебе?
- Нравитесь...
- А раньше ни с кем не баловалась?
- Нет...
- А со мной будешь?
- Буду...
С нарастающим желанием он ласкал ее грудки, а потом его рука, как бы сама собой, скользнула ей под юбчонку.
Матренка зашевелилась, намереваясь слезть с колен.
- Чего ты? Это же я!
Она запрокинула головку ему на плечо и уже не шевелилась.
Теперь его рука жадно мяла ее заголившиеся ляжки.
- Раздвинь немного ножки.
Матренка покорно выполняла приказание.
Синьков тяжело дышал...
- А меня что ж ты не поласкаешь? - глухим голосом проговорил он. - Я тебя балую, а ты нет.
Он быстро высвободил из штанов член и сунул ей в руку.
- Ты крепче его... крепче... еще сильнее!
Матренка сжала ладошки.
Одна рука его ластилась к пухлому лобку, другая непрерывно ощупывала и ласкала плечи, спину, живот, упругую попку...
- Ты... ты двумя руками его... так... А-ах...
Синьков вытянулся на стуле и мелко задрожал. Матренка отняла руку и, спрятав ее за спину, прошептала:
- Будет... Я пойду.
- Куда?
- Домой...
- Придешь еще?
- Приду...
- Сегодня вечером?
- Не знаю...
- Я буду ждать тебя.
Синьков наскоро обтер ей руки полотенцем, почистил свое платье и напоследок поцеловал ее в щеку.
Матренка ушла.
Оставшись один, Синьков уселся за стол и предался приятным мечтаниям. Неужели эта хорошенькая девушка станет его любовницей? И - чем черт не шутит? - будет спать с ним в одной постели?
Сладкие размышления Никодима Федоровича были прерваны гомоном рабочих, пришедших за какими-то справками. Когда они ушли, он попытался вернуть утраченное настроение, но, почувствовав усталость, завалился спать.
Проснулся он, когда уже совсем стемнело. Поднявшись, Синьков зажег лампу, закрыл ставни, заправил спиртовку и стал кипятить себе воду на чай.
Послеобеденное приключение понемногу теряло свою остроту. "А уж не сон ли это был?" - подумал Синьков с разочарованием...
Когда вода закипела, он заварил чай и, в ожидании пока чай настоится, вышел во двор. Было уже совершенно темно, даже черно.
Вдруг он услышал со стороны землянок легкие шаги и вскоре заметил вынырнувшую из темноты тонкую фигурку.
- Матренка? - не веря своим глазам, воскликнул Синьков.
-Я...
Никодим Федорович поспешил навстречу к свой любезной, быстро прошел с ней в контору, запер дверь и впился в ее губы горячим поцелуем. Затем, подняв девушку на руки, понес в комнату, находившуюся рядом с его спальней. Эта комната предназначалась для приезжих и обычно пустовала.
Нащупав в темноте кровать, он сложил свою ношу и сел возле.
Матренка легла ничком и ни звука. : Никодим Федорович принялся торопливо ее раздевать, она слабо отталкивала его руки, но скоро осталась в одной рубашонке. Он и с себя снял все и улегся рядом. Повернув Матренку к себе, Никодим принялся целовать и щупать девочку.
- Любишь, Матренка?
- Люблю...
- Дашь мне?
- Что?..
- Раздвинь ножки, вот что.
- Нет, нет, не надо... Будет больно.
- Разве боишься?
- Да... Не надо.
- Но ведь все так делают и не боятся.
- Ну, и пускай себе делают.
- Чуточку больно бывает только в первый раз. Ты это знаешь?
- Знаю... и боюсь.
- Потрогай меня... как днем.
Синьков взял ее руку и начал водить ею по своему члену, волосам, яйцам.
Затем, лежа на спине, схватил девочку и потащил на себя.
- Ой, я боюсь! - барахталась Матренка.
- Я же ничего... лежи!
- А он... он тыкает в живот мне...
Усмехнувшись, Синьков ловко перевернулся и оказался сверху. Она сжала ноги. Синьков обхватил ее ноги своими, задышал в самое ухо.
- Ой, не надо так!.. Хо... хотите... я сделаю вам... как днем...
- Мне уже... мало этого... Понимаешь? Раздвинь ножки... Ну. Я буду только гладить тебя... сперва...
- Рукой?..
- Головкой... его.
- Будет больно...
- Нет, раздвинь...
Скоро Синьков лежал между раскрытыми бедрами девочки и с наслаждением, задыхаясь от похоти, натирал головкой члена пизденку Матренки. Та боязливо вздрагивала под ним, слегка отталкивала его, но молчала...
Через некоторое время Синьков почувствовал, что Матренка взмокла снизу... Дыхание ее участилось... Сама она как будто затаилась.
Синьков нащупал головкой члена щелочку и, обняв девочку обеими руками, сильно нажал... раз... другой... третий...
На третий раз Матренка взвизгнула, вытянулась и забилась под ним, пытаясь вырваться.
Но Синьков крепко ее удерживал, выжидая, пока девица успокоится.
- Ну, пустите меня!.. Пустите!
- Полежи так... Уже все. И больше не будет больно...
- Болит... Все время болит... Слезьте...
- Полежи так... тихонько... перестанет болеть. Как не сдерживался Синьков, но его член нетерпеливо и сильно вздрагивал в тугом колечке...
- Ой!.. Ой... Больно...
Синьков уже не мог больше сдерживаться и дал наконец волю своей похоти. Продлить наслаждение ему, однако, не удалось... "Ничего, - думал он, - в другой раз сделаю все как следует... Всю ночь буду держать под собой!"
Немного полежав и поцеловав Матренку, Синьков встал, зажег лампу и принялся приводить себя и ее в порядок. Потом они принялись за ужин и чай. В конце концов усталая, но успокоившаяся Матренка отправилась домой. Синьков провожал ее, уславливаясь по дороге о следующих свиданиях.
Прошло несколько дней и в конторе рудника появилась наконец-то прислуга. Миловидная девушка-подросток прибирала помещение, бегала за молоком, готовила завтрак, варила обед.
И конторский как-то ожил, повеселел, стал резвее работать. Регулярно, два раза в день, он заводил Матренку в комнату для приезжих, и та с его помощью постепенно осваивала все премудрости любовной науки.
