Влиятельный сенатор, считавший себя неуязвимым, был арестован той же ночью. Будучи твердо уверен в действенности совершенных им подлогов и в достоверности сведений своих доносчиков, он безмятежно отдыхал. Его застали в объятиях вдовы Шольц. В такой отвратительной манере два чудовища праздновали одержанную победу. Обоих препровождают в темницы. Судебный процесс ведется при строжайшем соблюдении законности... Судьи неподкупны. На допросе оба обвиняемых проговариваются, взаимно клеймя друг друга... Доброе имя Германа восстановлено, а Шольц предстоит ответить за свои ужасные преступления, взойдя на эшафот, на который она заставила подняться невиновного.
Сенатор приговорен к той же мере наказания. Однако король смягчает страшную кару, заменив ее на пожизненное заключение на рудниках.
Из имущества преступников король Густав выделяет десять тысяч дукатов на пенсию полковнику, а также присваивает ему звание генерала, в благодарность за добрую службу. Однако Сандерс отказывается от обоих благ.
– Сир, – обращается он к монарху, – вы слишком добры. Если вы соизволяете вознаграждать меня за военные заслуги, то милости ваши слишком велики, и я их не заслуживаю... Если же они призваны восполнить понесенные мною утраты – их недостаточно. Душевные раны не залечить ни золотом, ни почестями... Прошу вас, Сир, позволить мне на некоторое время отдаться моему отчаянию. А немного погодя, осмелюсь ходатайствовать перед Вашим Величеством об оказании единственной подходящей для меня милости.
– Вот история, которую вам захотелось узнать поподробнее, сударь, – прервал свой рассказ Фалькенейм. – Мне жаль, что я выполнил вашу просьбу, поскольку мы вынуждены будем еще раз увидеться с этим Окстьерном. Теперь он ужаснет вас.
– Сударь, нет человека, более терпимого, чем я, более снисходительного к прегрешениям, естественно присущим нашей душевной организации. Злоумышленников, живущих среди людей честных, я рассматриваю как изначально заданные природой отклонения, с помощью которых она разбавляет украшающие нашу вселенную совершенства. Однако ваш Окстьерн, а в особенности Шольц, злоупотребляют признанным философами правом на свойственные человеку слабости. Невозможно зайти дальше в своем преступном рвении. Обстоятельства, при которых оба они действуют, – ужасающи. Надругаться над беззащитной девушкой в миг умерщвления ее возлюбленного... Затем ее убить рукой родного отца – утонченные издевательства эти заставляют стыдиться звания человека, вынужденно разделенного со столь беспримерными негодяями.
Едва лишь я договорил, как появился Окстьерн с письмом в руках. Своим наметанным глазом он тотчас разглядел, по выражению моего лица, что я уже осведомлен о его похождениях... Он обращается ко мне по-французски.
– Удостойте меня вашей жалости, сударь. Несметные богатства... громкое имя... влияние – вот сирены, сбившие меня с пути истинного. Тем не менее, после всего пережитого я усвоил уроки угрызений совести и теперь научился жить среди людей, не пугая их и не причиняя им вреда.
Произнося свою речь, злосчастный граф проронил несколько слезинок, однако мне показалось немыслимым разделить его скорбь. Мой проводник взял у Окстьерна письмо, пообещав услужить ему, и мы уже готовились было уходить, когда обнаружили, что улица запружена толпой, приближающейся к месту, где мы находились. Мы остановились. Окстьерн еще был с нами. В толпе выделялись двое что-то жарко обсуждавших мужчин. Заметив нас, они тотчас двинулись в нашу сторону. Окстьерн их узнал.
– О Небо! – воскликнул он. – Кого я вижу!.. Полковник Сандерс в сопровождении священника с рудников... Да, наш пастор ведет за собой полковника... это ко мне, господа... Надо же! Непримиримый мой враг достает меня из-под земли! Значит, жестокими муками своими я еще не утолил его месть!..
Окстьерн не успел закончить свою тираду, как полковник приблизился к нему:
– Вы освобождены, сударь, – сказал он ему. – И обязаны этим человеку, претерпевшему от вас тяжелейшие на свете оскорбления... Вот приказ о вашем помиловании, сенатор. Я принес его. Король предложил мне награды и почести – я отказался, испросив лишь одну милость – вашу свободу... Мне это удалось, и вы можете следовать за мной.
– О великодушный человек! – воскликнул Окстьерн. – Неужели это возможно?.. Я свободен... свободен благодаря вам?.. Вам, кто, даже отняв у меня жизнь, наказал бы меня меньше, чем я того заслуживаю?..
– Я был убежден, что вы прочувствуете это, – сказал полковник. – А посему счел, что возвращение блага, коим вы не сможете злоупотребить больше, чем вы это уже сделали, – отныне не представит опасности... К тому же, разве ваши невзгоды чем-то облегчат мои собственные? Неужели ваши страдания сделают меня счастливым, а заточение восполнит пролитую из-за вашей жестокости кровь? Если бы я рассуждал так, то сделался бы таким же безжалостным... таким же неправедным, как вы. Разве тюремное заключение преступника возместит обществу ущерб от совершенных им злочинств?.. Желая исправить человека, нужно отпустить его на свободу. И в этом случае не найдется ни одного злодея, кто не предпочел бы служение добру жизни в железных оковах. Сердце честного человека не признает ни присущего некоторым народам деспотизма в решении подобных вопросов, ни излишней суровости законов... Идемте, граф, идемте, повторяю еще раз, вы свободны...
Окстьерн порывается обнять своего благодетеля.
– Сударь, – холодно останавливает его Сандерс, – ваша признательность преждевременна. И мне не хотелось, чтобы вы были мне излишне благодарны за то, чего я добился, преследуя и свою собственную цель... Покинем эти места, я еще больше вас тороплюсь выйти наружу и объяснить вам все до конца.
Видя нас рядом с Окстьерном, Сандерс поинтересовался, кто мы, и попросил подняться вместе с ним и графом. Мы согласились. Окстьерн с полковником выполнили некоторые формальности, необходимые для освобождения графа, нам вернули оружие наше, и мы поднялись наверх.
– Господа, – обратился к нам Сандерс, едва мы оказались вне рудников, – будьте так добры и станьте свидетелями того, что мне предстоит сообщить графу Окстьерну. Наверное, вы обратили внимание, что в шахте я не все ему сказал, там было слишком много зрителей...
Мы постоянно двигались вперед и вскоре очутились неподалеку от изгороди, скрывшей нас от посторонних глаз. И тут полковник хватает графа за шиворот:
– Сенатор, – говорит он ему, – настало время объяснить мои действия. Надеюсь, вы достаточно непугливы и не откажете в моей просьбе. Уповаю также, что у вас достанет ума догадаться, что самым главным мотивом моих поступков явилось желание перерезать вам горло.
Фалькенейм попытался выступить в роли посредника и разнять двух противников.
– Сударь, – сухо сказал ему полковник, – вам известны оскорбления, кои я претерпел от этого человека. Обоготворенная душа моей дочери взывает к крови. Одному из нас не уйти отсюда живым. Король Густав осведомлен о моем замысле устроить поединок и не выказал неодобрения по сему поводу, давая согласие на освобождение этого несчастного. Так что попрошу вас не препятствовать мне, господа.
И, сбросив мундир, полковник хватается за шпагу... Окстьерн следует его примеру. Но едва приготовившись к защите, он неожиданно берется за острие своей шпаги, левой рукой держа конец шпаги полковника и одновременно подавая тому эфес своего оружия. Опустившись на одно колено, он обращается к нам:
– Господа, призываю вас обоих в свидетели того, что я сейчас свершу. Хочу, чтобы и один, и другой из вас знали, что я не заслужил чести драться с этим достойным человеком. Я готов освободить его от своего существования и умоляю его отнять у меня жизнь... Возьмите мою шпагу, полковник, возьмите, вручаю ее вам. Вот мое сердце – вонзите в него оружие ваше, я сам направлю ваш удар. Сделайте это без колебаний, настоятельно прошу вас. Не медлите и избавьте землю от чересчур долго осквернявшего ее чудовища.
Пораженный душевным движением Окстьерна, Сандерс кричит, чтобы тот готовился к защите.
– Я не сделаю этого. Если вы не воспользуетесь предлагаемым мною клинком, – гордо отвечает Окстьерн, направляя на свою обнаженную грудь острие шпаги Сандерса, – если не примените его, чтобы лишить меня жизни, то в присутствии всех заявляю вам, полковник, что сам, на ваших глазах, пронжу себя насквозь.
– Дело не обойдется без крови, граф... Я говорил – нам не обойтись без крови!
– Знаю, – говорит Окстьерн, – и именно поэтому подставляю свою грудь, поторопитесь вскрыть ее... лишь из нее одной должна пролиться кровь.
– Мне надлежит поступить с вами совсем иным образом, – отвечает Сандерс, всячески стараясь высвободить свой клинок. – Я хочу наказать вас за злочинства согласно законам чести.
– Я не достоин принять ваши условия, почтенный человек, – возражает Окстьерн. – И поскольку вы не желаете получить сатисфакцию приличествующим вам способом, я избавлю вас от излишних забот...
