...Ничего страшного, к счастью, не случилось. Пара переломов, шок...
На работе не стали утомлять нравоучениями, спас маленький ребенок — решили, что молодой папаша просто не высыпается, выписали материальную помощь плюс отпуск за свой счет. Я занялся ремонтом в квартире: клеил обои, белил потолки... заодно сооружая для НЕЕ тайник. Хорошо, что старые кирпичные дома — это вам не новые панельные коробки. В «сталинском» доме организовать убежище можно всегда, и я сделал его у входа в кладовку, где деревяшки собраны намертво, обшиты оргалитом, а верхняя поперечная планка с секретом, я даже вставил в отверстие фальшивый шуруп. Если его вынуть и подцепить доску спицей, дверца открывалась. Здесь матерый шоферюга будет хранить свои «маленькие» женские секреты...
Хотя нет... Уже не шоферюга. Внезапно я понял, что боюсь садиться за руль, авария оказалась слишком сильным стрессом. Не хочу умирать! Не могу погибнуть, так и не пожив по-человечески, полной жизнью, став тем, кем должно, это же все равно что не рождаться! И я вернулся инженером на завод.
Мужские секреты женской красоты
Штирлиц шел по Берлину. Что-то его определенно выдавало: то ли сдвинутая набекрень буденовка, то ли волочащийся по земле парашют.
Жизнь идёт, мелькают будни. В столе больше не лежит пилочка для ногтей, но продолжаю пользоваться ею дома, когда никто не видит. У меня сошли мозоли, и руки вновь стали аристократически нежными и белыми, почти женскими, и хотя я не могу дать свободу СВОЕЙ СУТИ, но душить ЕЁ нет смысла, да и, как выяснилось, опасно. Втихаря от жены делаю заначки и, покупая женские вещи, прячу в потайной шкафчик. Вдоволь насладиться ими можно или зимой, когда Ленка ездит с Павлом на зимние каникулы в какой-нибудь санаторий кататься на лыжах, или летом, когда они уезжают на дачу с моими родными. К счастью, «ребенку нужен свежий воздух», но меня не особо дергают, там достаточно нянек, и я могу наслаждаться «свежим воздухом» своей свободы.
Пару раз, переодевшись в «СВОЕ», я даже осмелился выйти на улицу. Впервые — летом. К короткой юбке не подходили волосатые ноги. Хотелось сделать эпиляцию, волосы мешались, как на лице, так и на теле, но я не решался: а вдруг растительность не появится до возвращения жены, что буду говорить?
...И все-таки с бровями надо что-то делать! Совсем не женские, густые, почти брежневские. Черт,
причем здесь женское и неженское?! Женских бровей не бывает! Вон бабы же их тоже выщипывают! Только «дорогой Леонид Ильич» позволяет себе такую роскошь. Так это и не брови вовсе, а символ власти, сталинское наследие. Народ говорит, что брови Брежнева — это усы Иосифа Виссарионовича, но просто съехавшие наверх.... Нет, я не Брежнев, я другой! И я, как ведьма, принялся за приготовление снадобья, избавляющего от широты бровей. Смешал в равных долях «БФ», тональный крем и пудру. Смесь пришлось наносить очень быстро, чтобы она не успела высохнуть.
Эффект получился интересный: брови намертво приклеились к коже грязными полосками. Но если выровнять лицо тоном, а потом еще нанести на глаза тени, то я девушка очень даже ничего. Дополнили образ короткая юбочка и куртка жены. И на острых каблучках в сумраке позднего вечера ночная профурсетка отправилась прогуляться вокруг дома в состоянии полной эйфории.
Скажете, для счастья этого мало?!
Тогда вы ничего не знаете о жизни...
* * *
Клей отодрался только вместе с бровями. На работе спрашивали, что со мной, и пришлось врать об аллергии, точнее, я даже придумал новый вид этой болезни, неизвестный до сих пор науке, очень сильный, опасный и поражающей даже волосы. Мне почему-то поверили, даже Ленка. Я сам удивился: волосы — это мертвая ткань, их уже нельзя «поразить» никакой аллергией, но, наверное, иначе людям самим бы пришлось выдумывать какие-то объяснения сей странной истории. А «выдумывать» не зря от слова «думать», но, как сказал кто-то из великих, мышление — слишком тяжелый труд.
В другие вылазки я не рисковал бровями, и променады проходили без последствий. Только однажды возле меня остановилась милицейская машина, и я уже поймал свое сердце где-то у горла — оно пыталось выскочить, — но милиционеры только вежливо заметили, что ходить в такой короткой юбке в столь поздний час довольно опасно. Я расплылся в улыбке в ответ, не решаясь что-либо сказать, опасаясь разоблачения.
И так я прожил еще пять лет.
Осень наступила. Отцвела капуста. До весны засохли половые чувства. Выйду на дорогу, хуй засуну в лужу — Пусть его раздавит. На хрена он нужен!
— Лена, я женщина, и буду делать операцию, как только появится такая возможность.
Напротив меня мутный взгляд плохо понимающей, что происходит, жены. Ее глаза были реально квадратные, то есть до сих пор я думал, что это такая метафора, но оказалось, нет... Словно ее мир перевернулся и по радио сказали, что теперь мы будем жить вверх ногами. Она снова разливает коньяк по рюмкам. Мы пьем уже вторую бутылку, но она продолжает молчать. Я бы и сам не знал, что сказать, если бы человек, которого знаю уже двадцать лет, такое выдал. Впрочем, ей, наверное, не так больно, мы уже давно не спим вместе. Она, видимо из-за этого, уже давно подозревает меня в многочисленных изменах, размышляя, почему вдруг стала мне противна, а так по крайней мере знает, что мое охлаждение никак не связано именно с ней.
— Лена, ответь! Скажи хоть что-нибудь! Ты меня слышишь?
Она продолжает молчать.
... Подробности мы обсудили потом, через неделю. Когда шок у нее прошел, она поняла, что равновесие мира нарушилось от того, что появился легкий ветерок перемен — в прессе стали писать о том, что существуют такие люди, как я, и что западные врачи давно признали эту аномалию и выяснили, что нам необходимо делать операции. Первые публикации на эту тему вызывали эффект разорвавшейся бомбы, все их читали и шокированно обсуждали. Уже потом транссексуалы перестали интересовать общество, как мусор под ногами, ну есть и есть, а тогда... Прочитав подобное, да еще и увидев комментарии, которые давали наши врачи — по их тону, — я почувствовал, что они совсем не удивлены и готовы к тому, что свобода приведет в их ряды немало пациентов. А ЗНАЧИТ — У МЕНЯ ECTЬ ШАНС!!!! И значит — я буду бороться! И поэтому дол жен рассказать жене о том, что ее ждет, вернее, что ожидает наш брак! Лгать ей — слишком подло. Он молодая и еще сможет устроить свою жизнь.
— А ребенок? — иногда по ночам шепотом спрашивала она.
— Что ребенок? Заболел? — спросонья не въезжал я.
— Как же он?... Он не станет таким, как ты?
— Почему он должен быть таким же? — злился я.
— Что, если ему передадутся твои гены? Я читала о подобном в медицинском журнале...
— Хватит! Почему-то мне не передались гены мое отца, деда, прадеда и прапрадеда?! Если бы все было так буквально, люди давно вывели бы расу идеальных гуманоидов и уничтожили всех остальных.
Боже мой, какая она дура!... А впрочем, она просто волновалась за своего ребенка, и сейчас, пожалуй, хотела только одного — оградить его от... От меня?!..
Прождав еще полгода и понаблюдав за тем, как я собираю вырезки из газет на интересующую тему; как конспектирую редкие теле- и радиопередачи о транссексуализме; как обзваниваю клиники; как проявляю интерес к женским романам (раньше читал их тайком в туалете), жена подумала немного и подала на развод, а я в полной уверенности, что у меня начинается новая жизнь, тут же собрал вещи и съехал с квартиры.
* * *
И вот уже два года живу с мамой.
Запах свободы заполнил собою всю застойную атмосферу. Теперь все знали и даже видели в кино и по телику, что бывает по-другому, но прикоснуться к «иноземным реалиям» пока не могли. Мы понюхали блюдо, рассмотрели его в деталях, но попробовать его нам не давали. И хотя все признали, что транссексуалы существуют, дальше признания дело не тронулось — никаких тебе операций.
Врачи попросту не хотят говорить с тобой. Хотя ходят слухи, что такие операции все-таки делают «по большому блату». Но где правда, где вымысел — не докопаешься. В новом СССРе по-прежнему стойкое старое убеждение, что по знакомству можно все. Говорят даже, что несколько очень известных певиц — бывшие мужчины. Якобы их прооперировали под покровом глубокой тайны, скрыв правду от народа. Но ведь, черт побери, они же не всегда были известными певицами! Кто помог им ДО?
Я всегда считал, что у нашей семьи достаточно этих самых «связей». Отец привозил из загранки массу вещей и техники, расходившейся по нужным знакомым, и где же они? Да и разве можно открыто через родительских приятелей узнавать такие вещи? Все слишком сомнительно, и я нахожусь в полной апатии. Хожу на работу, потому что на нее нельзя не ходить. Возвращаюсь домой. Мама, как и мои приятели, бес-
