Утром, еще не проснувшись до конца, Фейран потянулся к мягкому клубочку под боком. Не открывая глаз, ловил прерывистое дыхание, плавно погружаясь в упругую тесноту, и чувствуя как юное тело тает в его руках, и Айсен подается навстречу уже резко, сильно, прижимается все теснее… Сладкие губки вздрагивают, и внезапно впервые начинают отвечать ему: неумело, зато охотно и страстно. Мальчик снова начинает вскрикивать, волна дрожи говорит, что он уже достиг пика наслаждения, но Фейран неумолимо продолжил. Хорошо, что собственные неудобство и неловкость можно скрыть за долгими ласками!
Кончить- то он кончил, -физиология, так уж мужской организм устроен. Айсен за это время успел просто истечь соками, снова придя в состояние тряпочки - хоть на кровать стели, хоть под дверь подкладывай… Однако ж выбрался, пошел пошатываясь, позаботиться об иных нуждах господина, когда главная утолена…
Фейран сам подивился злости этих мыслей! Давненько на него ничего подобного не накатывало! Мужчина мрачно размышлял, что же это такое происходит и что же он творит.
И не в том дело, сколько раз его семя наполняло чрево его хорошенького раба, который и пикнуть против не думает, знай, ножки раздвигает. А в сумасшедших поцелуях, которыми он осыпает юношу… Юношу! И это он, всегда осуждавший распущенность, презиравший людей, не способных контролировать свои поступки, и тем более никогда - никогда!! - не мысливший себя в одной постели с мужчиной?!
Какой там с мужчиной! Это было бы пол беды! Так ведь с ребенком! Айсену, конечно не тринадцать, как он вначале подумал, но год-два особо смысл не меняют…
Признайся, - вкрадчиво шепнул внутренний голос, - Тебе ведь нравится? Какая к бесам физиология! Взял бы ты его сейчас, если бы речь шла только об утренней эрекции? Так что нравится! И нравится не просто спать с мальчиком - нравится спать с этим конкретным мальчиком…
Нравится видеть, как порхают крыльями бабочки его ресницы, когда синие глазищи то распахиваются вовсю ширь, а потом веки с трепетом опускаются в истоме… нравится играть с пухлой губкой, чтобы затем войти в податливый ротик языком. Нравится, как он отзывается на каждое движение. Нравится видеть, как подрагивает в нетерпении небольшой аккуратный член, а розовое колечко мышц смыкается вокруг пальцев, мягко скользящих вокруг простаты…
Что в том плохого? - нахально усмехнулся внутренний голос. - Айсен не такой уж ребенок, и далеко не девственник. Пусть отдавался без особого удовольствия, но ведь отдавался! Ты его не насилуешь, не принуждаешь. Возможно, в первый раз, мальчишка явился в твою спальню не из великой страсти, так ведь теперь его отсюда не выгонишь! Парню не меньше нравится, то, что происходит.
Вот уж да! Оставим его прошлого хозяина, хотя он так и не поинтересовался, что же случилось (зачем напоминать лишний раз!). Сколько мужчин у него было? Сколько членов входило в оба его отверстия, перед сколькими безразлично раздвигались эти стройные бедра? И перед сколькими еще раздвинутся!
Да даже он сам, если бы Айсен когда попал к нему, был просто избитым ребенком, маленьким рабом-музыкантом, разве позволил бы он себе нечто большее с ним, чем покровительство и забота…
На этот раз внутренний голос подозрительно молчал.
Везет ему, грустно усмехнулся Фейран, все же поднимаясь и принимаясь за обычные утренние заботы. А если посудить, Айсена даже ведь винить не в чем. Не приучен мальчик себя блюсти. Раньше он боялся насилия и боли, а сейчас… Что его остановит? Он доволен, потому что тоже получает удовольствие, - и не малое, как видно!
Мужчина не заблуждался насчет того, что у него внезапно прорезался выдающийся талант любовника. Айсену не так уж много надо, погладь слегка - огнем вспыхивает без остатка… И если другой будет настойчив и умел - несмотря на невинные глазки, его мальчик будет так же стонать, насаживая себя на очередной член.
Котенок… - прозвище впервые прозвучало без нежности и даже немного пренебрежительно, пока он наблюдал за прислуживающим ему в купальне юношей. - Кошка! Кто погладит, к тому и ластится!
Когда господин попросту отослал его от себя вечером, - Айсен не встревожился и не заволновался: ссейдин весь день не было дома, наверняка он устал и вымотался. Юноша только пожалел, что растерялся и постеснялся напомнить о своей выучке, предложив массаж. Несмотря на некоторую мечтательность, Айсен не страдал полным отсутствием наблюдательности, да и не трудно было заметить, что любое упоминание о школе вызывает у господина раздражение.
Не очень- то и хотелось! Он был далек от того, чтобы при воспоминании о проведенных в этом заведении годах рыдать от умиления. Скорее, тянуло уединиться с ночной вазой дабы возвратить обед, завтрак и вчерашний ужин вместе взятые.
Просто хотелось сделать что-нибудь для него, сделать приятное.
И, безусловно, - ощутить под руками его расслабляющееся постепенно тело, скользить ладонями по разгоряченной коже, прочувствовав каждый мускул, малейший изгиб… безнаказанно и бесстыдно ласкать родинку между лопатками, и еще одну - чуть ниже поясницы, в то время как колени обнимают поджарые сильные бедра, а ягодицы удобно устроились во впадине под сомкнутыми коленями мужчины… После долгого замешательства юноша все же потянулся, обхватив ладошкой свою предательски напрягшуюся плоть, и прогнулся, слегка массируя пальчиком сомкнутое колечко ануса. Засыпая, Айсен улыбался.
Однако новый день принес новое разочарование. Ссейдин Фейран почти на неделю похоронил себя за свитками и ретортами, не замечая не то что своего раба, а даже что находится на подставляемых ему тарелках и подставляются ли они вообще. Юноша скучал, но беспокоить не решался: с каких это пор, рабы высказывают претензии к господину, что тот, дескать, их мало ублажает!
Внезапный визит, тем не менее, отвлек мужчину, зато после господин трое суток не появлялся дома, не отходя от ложа трудного больного. Айсен ждал его с нетерпением, подготовив не только себя, но и все, что можно пожелать: и любимые кушания отвоевал у Хамида, держал нагретой купальню, едва ли не каждый день перестилал постель по несколько раз, даже саз далеко не убирал, хотя после такого бдения господин скорее всего будет расположен лишь ко сну…
Так и оказалось: ссейдин все-таки умылся, без интереса сжевал первое попавшееся под руку и повалился в кровать, отключившись едва не раньше, чем голова коснулась подушки. Пользуясь тем, что ему никто не может помешать, и чувствуя себя опьяняюще дерзким, юноша тихонько вытянулся рядом, переложив его руку себе на плечо, предварительно зацеловав ее всю…
Пробуждение словно возместило долгие дни и ночи ожидания. Айсен откликался на самый малейший знак, осыпая в ответ ласками, на которые до невольного перерыва не решился бы ни за что! Казалось, что его сердце стало больше него самого, каждым своим колебанием говоря: твой… весь… Только твой! Никого… ничего нет, кроме тебя…
« Твой! Мой господин, мое солнце… Без тебя - небо почернело, без тебя погасли звезды. Без тебя мир - пустыней… Мой господин! Благодатный дождь, прохлада на заре… Ты даешь мне жизнь, каждый раз!
Каждым движением рук. Каждым касанием губ. Ты со мной - и в ладонях моих полная чаша, ибо нечего желать больше…
Фах’рид, ссей’дин вахид!»
Все хорошо! Вот он, господин, да только проснувшись, тот обратил на своего раба не больше внимания, чем на грязное белье, по недомыслию забытое в комнатах, вспоминая о нем от случая к случаю. Растерянный Айсен проглотил недозволенную ему обиду и удвоил старания: по дому и когда ссейдин все же звал его к себе.
Только почему-то последнее стало случаться все реже, и в такие моменты юноша вдруг начал теряться. Он стеснялся, чувствуя, что мужчина не в духе, боялся, что сделает что-то, что разозлит господина.
Возможно, тот устал все время лишь заботиться о нуждах своего раба? Айсен изо всех сил сдерживал себя, не позволяя раствориться в наслаждении полностью, как раньше, - не надо ему всех этих ошеломляющих долгих ласк! Ему уже хорошо оттого, что фахрид с ним. Главное, - что господин хочет его, что он ему нужен. Все это время хозяин баловал его, и наверное теперь его очередь показать, как он может доставить удовольствие мужчине…
Айсен краснел, смущался, но пересиливал себя, стараясь отвечать господину более активно и припоминая самые утонченные ласки: он отдавал их без души другим, так разве посмеет теперь обделить своего единственного!
Заставляя себя оторваться от желанных губ, юноша спускался поцелуями до сосков, нежно трогал их, перекатывая языком затвердевшую ягоду, вычерчивал губами жаркие дорожки на животе, щекоча дыханием жесткие волоски, в то время как руки вторили свершаемому волшебству. Это было священнодействие, почти молитва, он не ласкал мужчину, он поклонялся ему, как богу и никакие слова не смогли бы выразить то, что он чувствовал, более полно… Да и не смог бы Айсен подобрать слов.
