на секунду не может открыться. Ни на одним прямой вопрос он не отвечает. Он всегда зеркалит его. И мне начинает казаться, что он испытывает ужас.
Он никогда не открывается — и это создает дикое нарушение баланса. Я говорю о себе все — а он ничего. Ни единого слова. И ощущение, что я раздетая — а он в полном облачении и в доспехах металлических. И раз за разом это отдаляет все больше. Я люблю, когда он смеется — это делает его живым хоть на мгновение, а не мертвой куклой, сидящей в углу. Летучая мышь летает под сводами пещеры и посылает сигнал, чтобы он отразился и она смогла сориентироваться в пространстве. Он не возвращает мне мой сигнал и я потеряна и мечусь, и зачем ему это нужно — мне не ясно.
….
Четверг, 9 часов вечера, прихожу наконец домой проведя последний урок на сегодня. Детей почему-то нет дома. Только кот встречает. Краем мозга вспоминаю, что дети же по четвергам всегда таскаются к своему отцу, на другой конец города, занимаются математикой, сын в 9-м классе, дочь в 11 м, обоим боле чем актуально. А их отец 15 лет преподавал в вузе математику. Правда, с тех пор и прошло уже больше 20 лет, но мастерство-то не пропьешь. И вот они гоняют к нему, как ездили просто в гости и все эти 14 лет, прошедшие с момента нашего развода. И почему-то людям зачастую удивительно слышать о том, что у нас вполне себе человеческие отношения с бывшим мужем. А мне в свою очередь до сих пор непонятно, почему это считается неким исключением, а не правилом. Это давно должно быть нормой по умолчанию. Но, как всегда, существует некоторый разрыв между моими фантазиями и повседневностью. С самого первого дня как разъехались, мы договорились, когда он может забирать детей к себе с ночевкой — среда и суббота, как сейчас помню, и о сумме алиментов. Она была, конечно, смешная, честно сказать. Но я ее все эти 14 лет получаю железобетонно именно в тот день и в том размере, о каком мы договорились. Плюс его участие пополам в их летних поездках или каком-то дополнительном обучении. На фоне того, как многие женщины вынуждены гоняться чуть ли не по всей стране за неуловимым Джо в поисках алиментов, вооружившись судебными предписаниями и командой приставов, с целью выцарапать хоть три копейки — я прямо-таки в шоколаде. Или вот этот их, алиментщиков, любимый маневр — подойти в бухгалтерию и попросить, чтобы официальная зарплата была меньше — сейчас, кажется, так уже невозможно юридически да сделать? Или все еще есть варианты? В 2009 м году точно обращался ко мне один такой свежепринятый сотрудник. Фу.
На суд по поводу развода не только мы оба не пришли, но и судья не пришла. Это были последние дни декабря, все валялись в простудах или бегали в мыле, и нам просто секретарь выдала справку о том, что мы отныне не верблюды. И так это каждый раз дико, когда люди публично делят ложечки — да бог с ними с ложечками — детей с посекундной тарификацией и количеством соглядатаев при этом оговаривают. Зачем ты боженька этот треш допускаешь?
Все эти 14 лет в те моменты, когда я не была в отношениях, я всегда могла обратиться к нему за мужской помощью — отвезти, привезти, погрузить, приколотить итп. Не знаю, как к этому относились его женщины, на тот момент у него бывшие — но видимо он выбирал себе адекватных, ни разу никакое недовольство на этот счет до меня не докатывалось.
Сейчас у него есть барышня, почти на 30 лет моложе его. Дети ее видят регулярно, я ни разу. Ну как говорю, дети — симпатичная она? Жмут плечами. Ну хоть что-то расскажите мне! Сын говорит: «Две руки. Две ноги, не хромая. Разговаривает». Поворачиваюсь к дочери — тебе есть что дополнить? «А — ну она не лысая». Что ж, и на том спасибо. Дети умеют давать исчерпывающие описания. Хотя какая по большому счету разница.
Глава 9.
И шла я, как всегда по субботам, на урок к одной семье. И было пасмурно и снежно, как и всегда в декабре. Смутно и муторно вокруг. Хмурость и туманные перспективы. И вдруг на меня опустилось, не — обрушилось на голову ощущение того, что вся эта реальность — картонная декорация. Опять же ничего нового — но почему-то вдруг так отчетливо. Мир как воля и представление. Вот прямо-таки иллюстрация к Шопенгауэру. Ты картонный на веревочке, дрыгаешь ручками и ножками, и кто-то тебя ведет. Зачем ведет? Куда? Какой в этом всем смысл? Тебя вообще не касается. Дрыгай ножкой и качай картонной головой, открывай иногда рот, произноси требуемые слова.
И так почему-то становится страшно в этот момент. Просто тебя сложат потом в сундук до следующего представления. Но потом, несколько минут спустя это морок так же сам собой и проходит. Идешь себе дальше, рассказываешь как заведенная о запланированном. А потом выходишь снова н улицу и какой то камушек попадает тебе в ботинок и ты идешь и чувствуешь одновременно всю ту же самую снежную муть и столпотворение — и параллельно этот камушек, который тебе причиняет дискомфорт и неудобство и ты как-то пытаешься с этим справиться. И почему-то это тебе взрывает голову — твое внутреннее ощущение — и весь внешний фон и их несовпадение. Как будто разбалансировка реальности происходит.
…
Одновременно с этим ведутся несколько разговоров. Я решила все-таки выйти из своего густого леса. Баба-яга вышла на поиски Кащея — а я на сайт знакомств. Опять же множество мути со дна. Всем хочется урвать кусочек любви. Кусочек сладкого пирога. С орешками. И чтобы все было и ничего за это не было. И всем непременно нужно задать тебе одни и те же сакраментальные вопросы. А самое главное — кого ты ищешь? А вот бы я знала. Тогда б не искала. Пока ближе всех к истине — художник. Пожалуй, он даже единственный, с кем я вообще способна разговаривать. Кому можно рассказать про картонные руки и ниточки, и он поймет. Хотя бы отчасти. И с которым можно говорить про преобразование энергии в творчество, которая просто должна найти себе выход иначе разорвет изнутри. Он говорит о том, что хотел бы семью и ребенка. А я сижу и мучительно пытаюсь угадать — это он говорит потому,
